Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Так цэ ж… обкружалы, — неуверенно начал Пилипенко и замолчал. Вскоре, однако, он уже решительнее выпалил: — А хиба мои одны драпанули?
— Ах, не твои одни! — подхватил Ананьев. — Оправдался! Выкрутился, как… Не его одни! И Ванина тоже — это ты хотел сказать?! Но Ванин на высоте остался, а ты тут! На какого же хрена тогда ты тут нужен!
Ананьев зло, раздраженно кричал.
Васюков то вскакивал, то садился — хотелось ему куда-нибудь убежать от этого командирского гнева, хотя он ни в чем не чувствовал себя виноватым. Гриневич тоже неловко застыл
— Что материться без толку? Окапываться надо.
— Материться? — грозно сказал Ананьев. — Мало материться! Надо высоту вернуть! Поняли?
Гриневич с непроницаемой сосредоточенностью на темном, тронутом гримасой боли лице сказал:
— Вряд ли вернешь!
Ананьев не ответил и, минуту помедлив, сунул пистолет в кобуру.
Рота уже вся залегла двумя группами, на этой стороне речки не было заметно никакого движения, но позиция была тут более чем неудачная: все подходы с тыла находились на виду у немцев.
— Что ж теперь получается? — сказал командир роты, поворачиваясь лицом к высоте. — Получается, Ананьев — трепач! Донес про высоту, а сам в болоте сидит!
— Я же говорил вчера! — напомнил Гриневич. — Не надо было лезть. Пусть бы сидели, черт с ним. Приказа на атаку не было, зачем было выпендриваться!
— Ты мне про атаку не дуди! — снова загорячился Ананьев. — Атака первый сорт вышла. А вот сегодня обос…я! — закричал командир роты и повернулся к унылому Пилипенко. — Я же приказал тебе остановить взвод! Какого же ты черта сам кинулся за всеми?
— Так биглы ж!
— Видели его: биглы! И ты побежал! Ну тогда и бегай! Рядовым бегай! Я снимаю тебя со взвода! Понял?
— Знимайтэ, — покорно сказал старшина, пожимая плечами. Затем, как-то враз приняв независимый вид, стянул с головы шапку и ее подкладкой вытер с лица пот. — Така мини бида! Тьфу!
— Тебе стадом овец командовать, а не взводом! Тюфяк с мякиной!
— Та хто е.
Пулеметчик с высоты, кажется, что-то заметил на этой стороне и длинной очередью запустил через кустарник. Две пули щелкнули на краю ямы, пырснув в небо черной землей. Ананьев, однако, не шевельнулся и по-прежнему грозно стоял над ямой. Потом, не сказав ни слова, круто повернулся и стремительно зашагал к дороге.
Васюков выбрался из ямы и побежал следом.
Заняв свои окопы, немцы совершенно затихли на высоте, будто все остальное их не касалось.
Ананьев сначала бежал, а потом просто пошел скорым шагом. Васюков догнал ротного и, то и дело поглядывая на высоту, пошел сзади. Их легко было подстрелить тут, но Ананьев не бежал, и Васюков вынужден был идти за ним шагом. Так они и шли по почти открытому полю при абсолютной тишине с обеих сторон.
Уже рукой подать была насыпь у моста, когда на том месте, где Васюков недавно сидел с пленным, он увидел Щапу. У его ног лежал автомат, чем-то туга набитый вещевой мешок. Он кормил Пульку.
Ананьев тоже увидел его, но ничем не обнаружил своей заинтересованности — изредка поглядывая
Щапа повернулся к командиру роты.
— Ваше приказание выполнил, товарищ старший лейтенант. Ананьев молча опустился на откос и, высунув голову, впервые сосредоточенно осмотрел склон высоты.
— Там второй батальон развертывается, — Щапа показал в сторону бугра за дорогой.
На дороге, на склонах высоты снега уже осталось немного: снег таял. В нескольких местах на склоне видны были трупы убитых — серые неподвижные бугорки шинелей между истоптанных снежных пятен.
— Где старшина? — мрачно спросил Ананьев.
— А там, за бугром, — подхватив вещмешок и подвигаясь с ним выше, сказал Щапа. — Повозка сломалась. Вот тут перекусить пока что.
— Он что — вещмешком думает роту накормить? — покосился в его сторону Ананьев.
— Да это пока что. Для вас.
Боец торопливо развязал лямки, достал три сухаря, банку консервов и флягу. Ананьев протянул руку и первым делом сгреб флягу.
— Дай сухаря.
Щапа с услужливой поспешностью выбрал сухарь побольше, но старший лейтенант разломал его пополам. Боец с недоумением взглянул на командира роты.
— Остальное разделишь на всех. Понял? — сказал Ананьев, протягивая вторую половинку сухаря Васюкову.
— Что делить, товарищ старший лейтенант?
— Что есть.
Лежа на боку, казалось, безучастный ко всему Ананьев отвинтил флягу и, вскинув ее, отпил несколько глотков. C виду комроты становился спокойнее, грубоватое лицо его приобретало привычное выражение твердой суровой властности.
Бойцы на откосе усердно окапывались, изредка бросая любопытные взгляды в сторону командира роты. Взводные цепочки казались чересчур коротенькими — десятка полтора автоматчиков лежало за кустарником да столько же возле насыпи. Тут же находились и раненые.
Грызя сухарь, командир роты оглядывал свои боевые порядки.
— От тебе и рота! — сказал он. — Докомандовались…
— А что, и Зайцева нет? — осторожно спросил Васюков.
Ананьев не ответил и даже не взглянул на Васюкова — он снова вперил взгляд в высоту, будто ждал кого-то оттуда.
Сжевав остатки сухаря, Ананьев осмотрел взвод:
— Так, где Цветков?
— Вон Куркова перевязывает, — сказал Щапа.
— Передай: пусть собирает раненых, этого цуцика, — ротный кивнул на немца, возле которого опять настороженно сидела Пулька, — и по канаве — в тыл.
Щапа, пригнувшись, помчался по откосу.
Васюков вопросительно взглянул на Ананьева, но выражение лица того оставалось непроницаемым.
— Если третий батальон там, — вслух про себя рассуждал Ананьев, — то тогда не все еще потеряно. Еще мы посмотрим.
Ананьев сполз ниже, сидя, подтянул на шинели ремень.
— А что комиссар? Видно, серьезно ранен?..
— Наверно, серьезно. В бедро и живот.
— В живот? — обеспокоенно сказал Ананьев. — Худо дело! Он о чем-то подумал еще и вскочил на ноги.