Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Ладно. Ты побудь тут.
Но не успел он сбежать по откосу, как откуда-то издали долетел крик. Что-то похожее на протяжное «эй» послышалось вдали и исчезло.
— Товарищ старший лейтенант! — вдруг вскрикнул автоматчик на откосе.
Застыв с лопаткой в руках, он выглядывал над дорогой, и в его голосе сквозила тревога. Комроты остановился.
— Что такое?
— Гляньте.
То, что заметил автоматчик, кажется, было уже видно всем; бойцы встревоженно замерли в своих окопчиках, никто не промолвил ни слова. Ананьев
С высоты опять донеслось далекое, явно не нашенское «геей», и на высоте у верхней границы зяблевого участка показались двое. Они не спеша шли вниз — один почти впритык за другим. Задний при этом широко махал руками, судя по всему, подавал знак, чтобы не стреляли.
— Ге-эй! Нихт шиссен! Никс стгаляй!
Вся рота застыла в немом удивлении, видя и не веря своим глазам. Странные какие-то это были немцы. Хорошо вглядевшись, Васюков перво-наперво заметил, что одеты они не одинаково: заднего трудно было рассмотреть, а на переднем была очень похожая на нашу, серая, коротковатая, без пуговиц и без ремня шинелька. Да и шапка на нем тоже оказалась наша — зимняя, с растопыренными в стороны клапанами.
— Чумак! — вырвалось у Васюкова.
Двое на склоне остановились.
— Чумак! — испуганно прошептал автоматчик, сидевший рядом с Васюковым. И по цепи побежало страшное слово узнавания: «Чумак!.. Чумак!.. Чумак!» А Чумак стоял, уронив голову и виновато сутулясь в своей обвисшей помятой шинельке. За спиной, явно хоронясь, что-то кричал немец с автоматом на груди, в каске, с круглой противогазной коробкой на боку.
— Шнейдер! — встрепенулся Ананьев. — Где Шнейдер?
Шнейдера сюда! Пулей!
Тем временем Чумак и немец продолжали неподвижно и молча стоять на склоне. Немец так плотно жался к Чумаковой спине, что выстрелить в него, не рискуя попасть в Чумака, было невозможно. Автоматчики в цепи загалдели, каждый по-своему понимая суть происходящего.
— От гад! Предатель!
— Какой предатель? Влип он!
— Да тикать надо! Растяпа!..
— Где Шнейдер? — рявкнул, оборачиваясь к Васюкову, Ананьев.
Но Шнейдер уже бежал. Только этот длинный, нескладный человек просто, видать, не умел спешить. Бег его скорее напоминал ленивую ходьбу с прискоком — сгорбившись, он то вяло трусил, то путано сигал по мокрому полю.
— Бегом! — крикнул командир роты.
Шнейдер наконец одолел открытое болотце, перескочил через лужу воды в канаве и с какой-то неуклюжей развалкой полез на откос. Ротный несколько мягче сказал:
— Что он кричит? А ну, послушай. Шнейдер криво передернул губами.
— Что слушать! На Чумака фрица выменивает.
Ананьев сполз ниже, а затем и вовсе отвернулся от высоты. Настала трудная пауза. В цепи все притихли. Ниже под насыпью напряжено застыл пленный обер-фельдфебель, над которым в выжидательной позе стоял Цветков.
Вдоль канавы к командиру бежал Щапа. В цепи, перебивая друг друга,
— За Чумака такого фрица? Нема дурных.
— Так что ж, Чумаку погибать?
— Тикать надо.
— Гляди, утикешь, когда на мушке держат.
— С пулемета тогда обоих. Все одно…
Три автоматчика из взвода Пилипенко принесли на плащпалатке раненого Гриневича. Лейтенант был плох и едва приподнялся с плащ-палатки, когда его опустили на землю под насыпью.
— Ты видишь, комиссар? Что делается? — не отрываясь от высоты, сказал Ананьев.
— Скверная штука, — тихим голосом сказал Гриневич.
— Ах, сволочи!
Ананьев то садился, то вскакивал и все время ругался.
— Пулемет ко мне! — наконец, приказал он.
— Пулемет — к командиру роты! — передал по цепи Щапа, и тут же появился маленький узкоглазый Батурбаев с заряженным РПД в руках. Подбежав, он взобрался на откос, и Ананьев с безучастным, каменным видом выждал, пока тот укреплял перед ним на бровке пулемет. Наконец Батурбаев щелкнул затвором, определяюще взглянув на высоту, пододвинул хомутик прицела, планка которого круто поднялась вверх, — до цели оказалось довольно далеко. Пулемет был готов, боец отстранился, уступая место командиру роты.
Автоматчики умолкли. Вдруг автоматчик вскричал:
— Ты что мне его суешь? Сам не умеешь?
Батурбаев сконфуженно переморгнул узенькими щелочками глаз.
— Умею, товарищ командир. Почему не умею?
— Умеешь! — передразнил командир роты, вытягиваясь за пулеметом. Он полежал недолго, будто даже прицелился, и опять встал, опершись об откос. Его пальцы на широкой руке едва заметно вздрагивали. — А он у тебя исправный?
— А как же! Исправный, товарищ командир!
— Где же он, к черту, исправный? — закричал Ананьев. — Он грязью забит.
Батурбаев виновато сковырнул с приклада присохший комочек грязи.
— Убирай к чертовой матери свой драндулет! — прокричал Ананьев и отвернулся. Батурбаев с готовностью подхватил пулемет и сбежал вниз к канаве.
— Цветков, давай фрица!
Цветков послушно подтолкнул фельдфебеля, и тот несмело еще поднялся и с готовностью запрыгал на одной ноге, падая рукой на откос.
— Ты сдурел? — ослабело приподнял голову Гриневич. — Или выпил лишнее? Что ты делаешь?
— А что? — непонимающе сказал Ананьев.
— Как это что? Он еще спрашивает! Ты понимаешь, чем это пахнет?
— Чем?
— Я просто не знаю! — Гриневич хотел подняться, но вдруг застонал и, откинувшись навзничь, несколько секунд молчал, закрыв глаза. — Он еще спрашивает — чем!.. С ума сойти можно!.. Ты приказ два ноля девятнадцать знаешь?
— Пошел ты!.. — не очень решительно прокричал Ананьев. — У меня рота! Видишь? А вон немцы!
В цепи опять насторожились: автоматчики, перестав копать, слушали. Цветков в это время подвел немца, и тот, плюхнувшись на землю, замер.