Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Давай, Паша, одевайся. Он тебя больше не тронет, — говорит Ткачук.
Паша безнадежно взглядывает на Мороза, который прячет глаза.
Еще горше заплакав, Павлик идет в комнату Мороза. Все молчат. Выходит с сумкой и накинутом пальтишке. Отец крепко берет его за руку.
— Вы должны выполнить свое обещание, — говорит Ткачук в спину Миклашевичу-старшему.
По аллее, ведущей от школы, идут отец и сын. Отец крепко держит за руку сына. А на веранде стоят Ткачук, милиционер и Мороз.
Плохо Морозу. Детвора
— Алесь Иванович!
Две девочки-близнецы начинают плакать. Лена, глядя на экзекуцию, с каждым ударом вздрагивает, как будто ее бьет этот страшный ремень.
— Алесь Иванович, ему больно.
— Ух, ты! Как он его пряжкой…
— Да убегай же, Пашка! — сквозь зубы говорит Коля Бородач. Сказал и грустно с упреком посмотрел на Мороза.
А тот все смотрит на отца и сына, будто ожидая чего-то. Может быть, он ждет вмешательства милиционера, который стоит, переминаясь с ноги на ногу и не двигается с места?
Ткачук же отвел глаза в сторону на спокойно стоящую лошадь с бричкой. Лошадь помахивает хвостом.
Отец продолжает колотить сына у всех на глазах, что-то резко приговаривая.
И Мороз срывается с веранды!
Хромая, он бежит по аллее.
— Стойте, черт возьми! Стойте! — кричит он. — Сейчас же!
Прекратите избиение!
Миклашевич перестает бить сына, поворачивается к подбежавшему Морозу. Сопит, зверем смотрит на учителя. А тот быстро подходит, вырывает руку Павлика из отцовской и говорит прерывающимся от волнения голосом:
— Вы у меня его больше не получите. Понятно?!
— Не лезь не в свое дело! — весь наливаясь, рычит Миклашевич. — Мой сын, что хочу, то и делаю. Иди-ка отсюда, пока вторую ногу не сломал!
— Замолчи, татка! — вдруг кричит Паша. — Замолчи!
— Подожди, Паша! — говорит Мороз. — Вы не смеете избивать мальчика! Я не позволю!
Встали друг против друга, глаза в глаза. А силы-то совсем не равные. К тому же в яростно сжатом кулаке Миклашевича ремень. Но тут подбегают Ткачук и милиционер.
— Но, но, но! — кричит милиционер, явно обращаясь к Миклашевичу.
Наконец-то мы слышим его голос.
— Но! — говорит он, уже стоя рядом с Миклашевичем и закрывая от него Мороза.
В этот момент Павлик вырывает свою руку из Морозовой и бежит в сторону школы. Взрослые поворачиваются ему вслед. Мальчик пробегает мимо детворы и, вбежав в дверь школы, захлопывает ее за собой.
— Tьфy! — в сердцах сплевывает Миклашевич. — Порядки. Своего дитя не смей трогать. Ладно! Я в суд подам! Я на вас
— Можете подавать куда угодно! Но сына вы больше не получите. Вы плохой человек, Миклашевич! Вы злой человек! Это же ребенок, ваш сын! Эх, вы! — с глубокой горечью говорит Мороз и, резко повернувшись, уходит по аллее в сторону школы.
Миклашевич, скрипнув зубами и отчаянно что-то промычав, идет в противоположную сторону, бессмысленно запихивая ремень в карман своего красного кожуха.
Ткачук с милиционером переглядываются.
— Да! — говорит милиционер глубокомысленно.
— Да-а… — машинально повторяет за ним Ткачук.
Мороз, подойдя к ребятам, все еще стоящим у веранды школы, оглядывает всех и говорит очень собранным спокойным голосом:
— Идите, ребята, домой!
Те, благодарно глядя на Мороза, топчутся на месте.
— Идите домой! — повторяет Мороз, произнеся последнее слово с каким-то глубоким грустным значением, чуть растянув это слово, как бы прислушиваясь к его звучанию.
Ткачук и милиционер садятся в милицейский возок и уезжают со школьного двора. Приехали трое, уехали двое.
Мороз входит в комнату. Павлика нет. Тогда Мороз тихо открывает дверь в класс. Прижавшись к стене спиной, Павлик стоит, не отрывая взгляда от двери. Мороз входит в класс и прикрывает за собой дверь. Так и стоят они друг против друга.
Гулко разносятся шаги, в напоенном ароматом полей, неподвижном вечернем воздухе. Солнце уже коснулось верхушек дальнего леса.
Задумавшись, тяжело идет Ткачук. Зыков достает пачку сигарет, протягивает Ткачуку. Тот молча берет сигарету. Останавливается. Зыков чиркает зажигалкой. Закуривают. Синий дымок плывет над их головами.
Ткачук:
— Да… Плохо мы знаем и мало изучаем, чем было наше учительство для народа на протяжении его истории. Что такое сельское учительство в наших школах, что оно значило для нашего, некогда темного, крестьянского края? Особенно тогда, в первые годы. Это сейчас спроси любого огольца, кем он станет, как вырастет, — скажет: врачом, летчиком, а то и космонавтом.
А прежде? Если рос, бывало, смышленый парнишка, хорошо учился, что о нем говорили в деревне? Вырастет — учителем будет. И это было высшей похвалой.
Да… Ну, о Морозе. Как я тебе уже говорил, здесь школы создавались заново, почти всего не хватало. А Мороз узнал, что в Княжеве, это километрах в трех от райцентра, в брошенной панской усадьбе осталась библиотека. Я сам там был как-то, поглядел — казалось, ничего подходящего. Все на польском да на французском. Мороз же выпросил разрешение съездить туда. И знаешь, ему повезло. Где-то, на чердаке, откопал сундук с русскими книгами и среди всего не слишком стоящего — разных там годовых комплектов «Нивы», «Мира Божьего», «Огонька» — оказалось полное собрание сочинений Толстого.