Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Ничего. Пальто еще высохнет.
Мороз: — Есть хотите? Картошка найдется.
Ткачук: — Не голодный. Ел уже. — Старается говорить спокойно, а сам прислушивается ко всему вокруг.
Но голос Мороза тоже спокоен, да и замешательства никакого. Только озабоченность. Не брит. Пробивается русая бородка. Оба продолжают стоять. Тогда Ткачук ставит табуретку к самой печке и садится, не снимая армяка, почти прислонясь спиной к стенке печки.
Ткачук: — Как живем?
Мороз: — Известно как. Плохо. — Теперь и Мороз присаживается на лавку.
Ткачук: — А что
Ткачук: — Однако, слышал, на тебе-то война не очень отразилась. Все учишь?
Мороз, кисло усмехнувшись и уставившись на коптилку: — Надо учить.
Ткачук: — И по каким программам, интересно? По советским или по немецким?
Мороз: — Ах, вот вы о чем!
Усмехнулся очень грустно, потом, зло взглянув на Ткачука, резко говорит:
— Мне когда-то казалось, что вы умный человек. Ткачук: — Возможно, и был умным.
Мороз: — Так не задавайте глупых вопросов.
Встает с лавки и начинает расхаживать по хате. Ткачук же не выпускает его из вида ни на мгновение, сквозь зубы:
— Зачем добровольно работаешь под немецкой властью? Мороз: — Если вы имеете в виду мое теперешнее учительство, то оставьте ваши сомнения. Плохому я не научу. А школа необходима. Не будем учить мы — будут оболванивать они. Немцы не дремлют. Свою отраву в миллионах листовок сеют по городам и селам. Складно пишут, так заманчиво врут. Даже свою партию назвали — национал-социалистская рабочая партия. И будто эта партия борется за интересы германской нации против капиталистов, плутократов, евреев и большевистских комиссаров. Люди постарше понимают такие подлые хитрости, всякого насмотрелись в жизни, а молодые? Нет! Я не для того два года очеловечивал этих ребят, чтоб их теперь расчеловечили. Я за моих ребят еще поборюсь. Сколько смогу, разумеется.
— Теперь все хватаются за оружие, — продолжает говорить Мороз, но уже сидя за столом.
За этим же столом сидят Ткачук и прокурор Сивак. Они раздеты. Их верхняя одежда сушится у печки.
Старушка ставит на стол мутную бутылку, картошку в мундирах, миску с солеными огурцами и кусочек сала. А Мороз говорит:
— Потребность в оружии в войну всегда больше, чем потребность в науке. И это понятно: мир борется. Но одному винтовка нужна, чтобы стрелять в немцев, а другому — чтобы перед своими выпендриваться. Ведь перед своими форсить оружием куда безопасней, да и применить его можно вполне безнаказанно, вот и находятся такие, что идут в полицию. Думаете, все понимают, что это значит? Далеко не все. Не задумываются, что будет дальше. Как дальше жить? Им бы только получать винтовку. Вон в районе уже набирают полицию. И из Сельца двое туда подались. Что из них выйдет, нетрудно себе представить.
Разлив мутной самогонки, все трое, опустив головы, смотрят в свои стаканы. Потом тихо и хрипло Ткачук говорит:
— Все равно — за победу!.. — и мрачно осушает стакан.
Мороз и прокурор молча выпивают. Жуют картошку и огурцы.
Ткачук нарушает молчание, глядя в глаза Морозу:
— Алесь, а может, бросай всю эту шарманку да айда с нами в лес. Партизанить будем.
Мороз насупился, потом
— Нет, не стоит. Да и какой из него, хромого, партизан! Он здесь нам будет нужнее.
Мороз: — Сейчас, наверное, я тут больше к месту. Все меня знают, помогают. Вот уж когда нельзя будет…
Ткачук: — Ладно. Может, так-то и лучше. А ну, покажи радиоприемник.
Мороз: — Может, в другой раз? Пока из сарая вытащу, пока настрою. Уже полночь. А Москва до двенадцати передает.
Прокурор: — Только ты нам каждые вторник и пятницу сводки Информбюро присылай. Прямо в дуплянку на сосне, что у сторожки. Пацаны у тебя верные есть?
— Думаю, что найдутся.
— Вот через них и передавай. Все незаметнее. Ну, оглоблевую, — говорит прокурор и допивает мутную бабкину жидкость.
Утро. Школьная хата. Два длинных стола, стоящие параллельно друг другу. По обеим сторонам столов лавки, на которых сидят ребята. Их двадцать. Они разных возрастов: от десяти до пятнадцати лет. Больше мальчиков.
Входит Мороз. Сразу от порога:
— Смурный Андрей. Что было задано?
Андрей резво поднимается и:
— Было задано… Было задано… А у нас что сейчас — литература или география?
Класс хихикает. Мороз, как бы не замечая этого:
— Литература, Андрей.
— А-а-а… — тянет Андрей, явно не зная урока.
Мороз: — Остап, помоги Андрею.
Остап встает и мнется. Класс замолкает. Ситуация становится любопытной.
Мороз: — Нy что, и ты не знаешь?
Остап выдавливает:
— Знаю. Я не хочу подсказывать.
Мороз, помедлив:
— А ты и не подсказывай. Ты помоги.
Остап, глядя на учителя:
— Стихотворение Некрасова… Иди в огонь за честь Отчизны, за убежденья, за любовь…
Мороз перебивает:
— Подожди, Остап. Ты не мне помоги. Ему. Посмотри на него.
Остап, не очень довольный замечанием учителя, все же поворачивается к Андрею. Теперь говорит ему:
— Иди в огонь за честь Отчизны, за убежденье, за любовь, иди и гибни безупречно, умрешь не даром: дело вечно, когда под ним струится кровь…
Слышатся тяжелые шаги нескольких пар ног. Они у входа в хату. Остап замолкает. Мороз поворачивается к двери, которая тут же распахивается.
Входят трое. Один, в немецкой форме, остается у входа, двое в гражданской одежде, но в серых галифе и сапогах.
Идут к Морозу. На рукавах белые повязки полицаев. Мороз и дети замирают. Ждут. Полицаи останавливаются по бокам от Мороза. Внимательно оглядывают ребят. Мороз же, чуть поведя глазами на полицаев, нарушает нависшую тишину:
— Теперь продолжит читать стихотворение великого немецкого писателя и поэта Иоганна-Вольфганга Гете… по-немецки… Паша Миклашевич…
— Все сумки на стол, перед собой! — перебивает Мороза полицай Каин.
Ребята зашевелились. Вытаскивают сумки и кладут перед собой. Каин и второй полицай Владимир Лавченя идут вдоль обоих столов, вытряхивая из сумок все содержимое. Но сумки тощи и содержимое в них бедно. Книжек мало, но каждую книжку полицаи встряхивают, явно что-то ища.