Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

— Ладно, стой! Перекур! Побережем патроны… И откинулся к стенке траншеи.

Нехотя оторвался от своего ПТРа Свист, поднял над бруствером голову Овсеев. За углом сторожки замолчал и Васюков.

— Свист, молодец! — сказал старшина. — От лица службы тебе благодарность.

— А ты что ж думал? — огрызнулся Свист. — Ружьецо что надо. Для меня эти коробки что семечки.

— Ладно, буде хвастать! Но горит хорошо!

— Понимаешь! — оживленно заговорил Свист. — Думал — по заднему. Но как передний

смолянул из пулемета, думаю: нет, я ж тебя гвоздану, сволочь! С первого выстрела!

— А я мотоцикл подстрелил, — скромно вставил Овсеев. — Вон тот, что в канаве. Моя работа.

— Хорошо, хорошо! — глядя в поле, одобрил старшина. — А и Фишер! Гляди ты…

— Фишер не подвел. Не проворонил. Без Фишера они бы нас, тепленьких…

— Пшеничный! Ну ж, гадина!.. — ударил кулаком по земле старшина. — Вот нигде нет. Я сперва думал: заснул.

— Перебег, факт! — сказал Свист.

— Жаль, упустили! Упустили змею. Теперь…

— Теперь он нас всех выдаст, — сказал Овсеев.

— Пожалуй, выдаст, — согласился Карпенко.

— Так что надо менять позицию.

— Нет, менять не будем.

— Почему?

— Приказ, слышал? Оборонять переезд.

Осеев недовольно потоптался в окопе.

— Как бы не того, старшина.

— Может, и того. Все может… Васюков, ты как? Жив?

— Жив, товарищ старшина, — ответил из-за угла сторожки Васюков.

— Давай, пока тихо, готовься к бою. Наверное же снова попрут. Не может быть, чтобы они только раз сунулись.

Бойцы дозарядили оружие, подчистили дно траншеи. Было ветрено, ветер гнал по небу рваные тучи, между которых иногда проблескивала синева неба. На пригорке было все тихо, немцы не появлялись. Внизу догорал транспортер, и Свист, все время поглядывавший туда, не утерпел.

— Командир, давай слетаю? А?

Карпенко, лопаткой подравнивавший бруствер, поморщился.

— Может, из жратвы чего расстараюсь. А?

— Ладно. Только смотри! А то какой недобитый… Они раненые лютые… Смотри!

— Я потихоньку. Давай, Овсеев, на пару.

— Нет уж, спасибо.

— Испугался? Не трусь. Хуже смерти ничего не случится. Васюков, айда!

Васюков нерешительно огляделся, оглянулся на старшину, но тот молчал. Тогда он взял винтовку и выбрался из траншеи на бруствер.

Сначала полевая неприкрытость его смутила, но, видя, как уверенно ведет себя Свист, Васюков тоже посмелел. Они перешли линию железной дороги через мостик и направились к транспортерам.

Свист, оглядевшись, подошел к брошенному транспортеру, заглянул сзади в его раскрытые дверцы. На дороге, уткнувшись лицом в грязь, лежал убитый мотоциклист, в канаве валялся другой. Бронетранспортер еще слабо дымил, горела резина колес.

Свист, ухватившись за дверцу, вскочил вовнутрь, Васюков подался следом, но испуганно отпрянул. В

бронетранспортере на обгоревшем сиденье лежал немец. Его неподвижные глаза глядели в небо, и Васюков на минуту застыл, брезгливо рассматривая убитого. Свист же, равнодушный к убитым, пошарив в кузове, бесцеремонно переступил через него и, звякая металлом, высунулся из двери.

— Васюков, держи!

Васюков взял у него новенький, нисколько не обгоревший пулемет, и Свист с охапкой снаряженных металлических лент соскочил на дорогу. Ленты он тоже отдал Васюкову, а сам подхватил с дороги автомат убитого, ногой перевернул того на спину и брезгливо сплюнул.

— Довоевались, гады!

Он слазал и в другой транспортер, который еще продолжал дымить, но вскоре, отплевываясь от дыма, выскочил обратно.

— Нигде — ничего. Вся жратва погорела.

Той же дорогой они пошли к переезду. Васюков нес пулемет и ленты, Свист шел налегке. Подойдя к траншее, они увидели, как суровое лицо Карпенко довольно заулыбалось.

— Вот это молодцы! Вот за это хвалю, — сказал старшина, перенимая пулемет.

— А вот автоматик! А правда, хорош?

— Автомат — да… Но и пулемет пригодится. Держи, Овсеев, пулеметчиком будешь.

Овсеев без большой радости взял пулемет, потрогал рукоятку.

— А почему я?

— А кто же? У меня свой есть. Свой я на немецкий не променяю.

— А вон Васюков. Принес, пусть и стреляет.

— Молод еще Васюков, — сказал Карпенко. — Ты, наверно, поопытнее?

Овсеев недовольно смолчал, и Свист на бруствере повернулся к Карпенко.

— И еще вот. Трофей. Держи, командир.

Он протянул старшине часы на белой цепочке, которые Карпенко бережно взял огрубевшими пальцами.

— Трофей, значит? А ну — а ну… Хороши часики, верно. Но…

— А что — но, командир? Взяты в бою, законно.

— Законно то законно. Только как-то не так, Виктор.

— Все так, командир. А не хошь — дай сюда. Самому пригодятся.

— Действительно, на. Не люблю этих трофеев. От них мертвечиной пахнет.

— От часов ничем не пахнет. Другое дело от тряпок. От тряпок дустом несет.

Над полем и переездом лежала тишина, немцы не появлялись. Заинтересовавшись новым пулеметом, к Овсееву подошел Васюков.

— Интересно, стреляет как?

— Как машинка шьет, — сказал Овсеев. — «Эмга тридцать четыре», скорострельность огромная, не ровня нашему «дегтярю».

— Ты знаешь?

— В училище изучал. Пока не выгнали.

— А за что тебя из училища отчислили?

— Много знать будешь — скоро состаришься, — ответил Овсеев и вдруг спросил: — Хошь пулемет? Могу отдать.

— А ты что?

— А я с винтовочкой. Привычнее.

— Давай.

Овсеев взял с бруствера пулемет и отдал его Васюкову.