Побег из волчьей пасти

Greko

— Эдмонд, зачем тебе турецкий кофейник на охоте и кожаная подстилка? — удивился я не на шутку и чуть не рассмеялся. Сразу вспомнилось, как английские офицеры притащили с собой в окопы под Верден резиновые ванны.

— Выйдем до завтрака. Разобьем лагерь недалеко от места охоты. Подкрепимся кофе. А там — за дело!

Ну, хозяин — барин. Охота ему возиться в утреннем сыром лесу с костром — пусть возится. По-моему, не будь Джанхот таким молчуном, он бы сейчас ржал. Впрочем, что я знал об охоте? Тем более, об охоте на кабана? Может, она до вечера продлится?

Как

в воду глядел. Ждать горе-охотников пришлось почти до заката. И их возвращение радостным назвать было нельзя. Спенсер привез Джанхота, еле державшегося на лошади. Эдмонду приходилось ехать все время рядом, не давая натухайцу соскользнуть на землю.

— Что случилось?! Он ранен? Казачья пуля? На вас напали? Или кабан клыками пропорол? — я засыпал Спенсера вопросами.

Спенсер долго не отвечал, лишь пил воду из бурдюка. Наконец, «его величество» смилостивилось и ответило:

— Не ранен и не пропорот. Заболел!

— Как заболел? — изумился я. — На охоте? Вот так взял — и заболел?

— Вот так взял — и заболел! — огрызнулся Спенсер. — Мы сидели у костра, пили кофе. Вдруг он повалился на бок и захрипел. Что мне было делать? Еле затащил его на лошадь и привез к вам.

— Что будем делать?

— Откуда я знаю? — Спенсер утратил свое обычное хладнокровие.

— Натан?

— Не могу ничего сказать. Рабов не берут на охоту…

— Давай оставим его в лагере с Натаном, а сами поедем на условленную встречу. Оттуда вышлем подмогу.

— Нет! Нет! Господин! Только не оставляйте меня одного в этом страшном месте! Если Молчун умрет, мне отрежут голову!

— И правда, плохая идея. Умрет голландец со страху, и получим два трупа, — признал я очевидное. — Есть тут аулы поблизости?

— Есть! Как не быть? Армяне живут. Мирные. Черкеса обязательно примут.

— Что скажешь, Эдмонд?

— Мне все варианты не нравятся.

— Можем остаться в лагере и подождать кого-нибудь. Кажется, по этой дороге темиргоевский князь собирался проехать…

— Этот вариант мне нравится еще меньше! Мне хватило угроз Джамбулата! Решено! Быстро сворачиваем лагерь и едем к армянам.

Суетливость Спенсера мне была непонятна. А внезапная болезнь Джанхота порождала вопросы. Но искать сейчас ответы — не лучшее время.

Хотя одно объяснение сразу пришло на ум. За прошедшую неделю мы как-то влились в черкесское общество, стали почти как свои. И сейчас, когда мы остались, по сути, одни, лишившись Молчуна, нас словно отбросило в день прибытия. Неприятное ощущение.

Я принялся собирать наши вещи.

[1] В ответ на разорение аула Берзегов 9 сентября 1836 г. в конце того же месяца был совершен большой набег силами полутора тысяч черкесов на Кисловодск. Отряд состоял из абадзехов и убыхов о двуконь, то есть с заводными лошадьми.

[2] Отряд телохранителей короля Иордании был сформирован из черкесов, выдворенных за пределы Северного Кавказа царским правительством в 1860-х гг. Существует и по сей день.

Глава 8

Кодекс чести

Аул армян, как Натан и говорил, оказался

поблизости. Уже минут через сорок мы добрались до его окраины. Всю дорогу я ни на что не обращал внимания. За Молчуном и его состоянием следил Натан. Спенсер, как и я, был погружен в свои мысли. За все время мы не проронили ни слова.

Голова моя напоминала сейчас улей. Мысли-пчелы роились, жужжали. Хаос в улье был образцовым. Пчелу, нашептывающую мне про странность болезни Молчуна, сменяла другая, выполнявшая роль киномеханика с аппаратом. Она показывала ужастик: мелькали кадры боя, обрубки тел, кровь, бьющая фонтаном. Затем выскочила пчела ехидная, с мерзкой улыбкой доложившая о моих мрачных перспективах. Раскурив сигару, она прожужжала мне, что нас не пощадят. Выпустив колечко дыма, обратилась к киномеханику:

— Покажи ему!

Кинопроектор показал меня, стоявшего на коленях в окружении черкесов. Сабля одного из них была занесена над моей головой. Сабля начала рассекать воздух. За мгновение до того, как она должна была коснуться моей шеи, появилась пчела-психотерапевт.

— Пошли вон! — грозно прикрикнула она на ехидну и киномеханика, пинками разбросав их по сторонам. Потом начала меня успокаивать. — Не слушай ты их! Все наладится и разрулится! Молчун выживет. Тебе ничего не угрожает. Смотри на меня. Я досчитаю до десяти, и ты восстановишь дыхание, перестанешь нервничать и думать о дурном. Раз, два…

— Как же! Наладится! — раздался ироничный возглас сбоку.

Там за столиком сидела группа пчел — «пикейных» желто-полосатых жилетов, наподобие той, что харчевалась в таверне Микри.

— Да, да! — участливо подхватила одна из них. — Стрелять толком не умеет, с лошадью даже ребенок управляется лучше, чем он…

— А какую истерику пережил во время боя! — зацокала другая.

— О, да! — хором подтвердили все за столом.

— А я ведь сделал ему такое предложение! — к «пикейным жилетам» подлетела пчела жовивальная в образе Папы Допуло.

— Да, да, да! — заголосил стол.

— От таких предложений не отказываются, Коста! — погрозил лапкой контрабандист.

— Приехали! — раздался радостный возглас Натана, вмиг разогнавший этот сумасшедший рой неправильных пчел.

…Въехали в аул. Первые минуты я никак не мог определить, что меня удивляет в представшем перед глазами. Внешне этот аул ничем не отличался от уже посещённых. Ни одной деталью. Потом дошло. Здесь совсем не пахло войной и опасностью. Никто не проносился мимо на лошадях с воинственными гортанными криками. Не было и скопления множества увешанных оружием горцев. В воздухе не было и намека на вонючий запах пороха. Воздух был таким, каким и должен быть в горах, окруженных зеленью: чистейшим. Люди, попадавшиеся нам по дороге в традиционных черкесках, смотрели на нас спокойными глазами. Они не боялись нас и не угрожали. Наоборот, было заметно, что им явно любопытно, кто мы такие. Без какой-либо настороженности. Дети, смеясь, перебегали дорогу перед нашими лошадьми, останавливались на секунду, тыкали пальцем в лежащего поперек лошади Молчуна и бежали дальше.