Побег из волчьей пасти

Greko

Я собрался криком его предупредить. Но он и сам был не промах. Оглянулся. Увидел нашу группу. Вырвал из бревна топор и отступил в кусты, чтобы не дать конному зайти себе за спину.

Черкесы долго не раздумывали. Две стрелы ударили в тело казака. Он громко закричал и, устояв на ногах, отступил еще дальше в лес. Из плавней ему ответили. Черкесы растерялись, не зная, что предпринять.

Шапсуг громко прошептал мне:

— Урум, не стреляй!

Я уже понимал под сотню адыгских слов и в переводе такого простого приказа

не нуждался. Повторил его для Спенсера. Он осторожно водил дулом от казака к плавням.

Натухайцы остались следить за стеной тростника, разумно ожидая подвоха с этой стороны. А шапсуг, выхватив шашку, спрыгнул в прибрежный ил и рванул к казаку. Стал его рубить, но черноморец, несмотря на ранения, ловко отбивался топором.

Камыш затрещал. Из него вынырнул нос каюка. Показалась лысая голова с седым длинным чубом и ствол ружья.

«Наверное, старый запорожский казак», — решил я.

Запорожец долго не раздумывал. Сразу выстрелил в шапсуга, махавшего шашкой, и громко закричал:

— Митька! Табань назад!

Натухайцы пустили в него стрелы, но старик успел упасть на дно лодки. Но стрелы кого-то все же зацепили. Раздался тонкий мальчишеский крик.

Второй раз черкесы выстрелить не успели. Казак перепрыгнул через упавшего шапсуга и налетел на них с топором. Натухайцы, не ожидавшие стремительной атаки, побросали луки и разбежались в стороны, чтобы ловчее было выхватить шашки. Казак рыбкой нырнул в отплывающую лодку.

Схватка была настолько неожиданной и быстротечной, что я растерялся. А Спенсер обезумел. Он тронул своего коня и влетел в камыши, устремившись в погоню. Я тронулся за ним. Черкесы что-то закричали нам вслед.

Эдмонд тут же исчез, настолько высоким был тростник. Я ориентировался по переломанным стеблям в надежде его догнать. Но подобных проходов здесь было несколько. Через один из них мой конь выбрался на чистую воду. Берег и наша поредевшая группа пропали из виду. Я словно очутился на другой стороне планеты, в какой-нибудь Амазонке — один, но с оружием в руке.

За полосой из камыша скрывался широкий прямой ерик, идущий, словно улица, параллельно берегу. Неглубокий, я даже ног не замочил. И не топкий — конь легко выдергивал копыта из ила. По ерику удирал каюк с троицей на борту. Через несколько минут лодка резко свернула в боковой канальчик и скрылась. Лишь лягушки надрывали животы не то от хохота, не то из желания вывести меня из себя.

— Спенсер! — закричал я. — Ты где?

— На берегу! Возвращайся!

Я чертыхнулся и тронул коня, разворачивая его к берегу, ориентируясь на круглую промоину в тростнике. Конь сделал пару шагов и вдруг провалился. Бочаг, затянутый зеленой тиной, оказался глубоким настолько, что я еле успел вздернуть вверх руку с револьвером. Не сделай я этого, и револьвер был бы в воде.

Лошадь барахталась в воде, но не тонула. Хорошо, что не болото! Но нужна помощь.

— Эй, на берегу! — закричал

я что есть силы. — Веревка нужна. Выручайте!

Ко мне осторожно подобрался верхом один из натухайцев. Кинул мне конец веревки. Я закрепил его за седло. Он привязал веревку к своему и стал меня аккуратно вытягивать из бочага на буксире, как «Петр Великий» — «Ифигению».

Злой и мокрый по пояс, я вскоре добрался до берега.

— Эдмонд! Какая муха тебя укусила? —спросил раздраженно.

Он не ответил. Накладывал повязку на плечо шапсуга. Черкес скрипел зубами от боли.

— Что с ним?

— Жить будет! Сквозная рана.

— Мне бы обсушиться!

— Разумно. И раненому не помешает полежать несколько часов.

Черкесы привязали к лошадям отвоеванное бревно и поволокли его в гору. Мы поехали следом. Поднявшись, нашли удобную полянку и устроили привал. Раненого положили на бурку. Я поменял подштанники и пристроил мокрые штаны и исподнее у весело потрескивающего сухими ветками костра. Начало новой поездки явно не задалось.

Но черкесы так не считали. Они с удовольствием расселись на своем трофее и обсуждали подробности схватки, явно завидуя шапсугу и посмеиваясь над моим видом без штанов.

— Натан, спроси их: часто такое случается?

— Каждый день! — хмыкнули черкесы. — То они к нам шастают, то мы к ним. Недавно русский генерал собрал большую партию охотников из казаков и напал на аул Хабль, что в 45-ти верстах от реки. Отомстил за наш набег. Ранее мы по глубоким пересохшим ерикам пробрались к Тимашевскому куту и Марьинскому куреню, пощипали станичников. Вот они и решили нас наказать. Пленных взяли и скота полтораста голов. Мы пытались отбить обратно. Семь раз в атаку ходили. Ничего не вышло.

— И что теперь?

— Как что? Передохнём, дождемся новых молодцов и снова на тот берег пойдем.

— Выходит, вы все время с черноморцами воюете?

— Старики говорят, что лет сорок назад по-другому было. Бзиюкская битва… слышали про такую?

— Нет. Расскажите.

— Поднялись простые крестьяне против узденей и князей. А те казаков с пушками позвали. Так и победили.

— Гражданская война — по-другому не скажешь!

— Не понимаем тебя, урум! Давайте лучше перекусим, пока дождя нет.

Напрасно они про дождь сказали. К вечеру он сперва зарядил, потом разошелся не на шутку. Скорость движения резко упала. Нам пришлось снова подняться в гору. Та полоса черной земли, которую я принял за дорогу, оказалась прибрежным илом, который затапливало водой во время разлива и который высыхал до твердого наста в летнюю жару. Сейчас, когда сентябрь клонился к концу и погода то и дело менялась, плавни быстро набирали воду от стекающих с гор ручьев и речек. Стремительные потоки меж камней на горных отрогах превратились в серьезное препятствие. Каждая переправа стала испытанием. Решили сделать привал на полдня.