Побег из волчьей пасти
Шрифт:
— Вы же обещали мне свободу?! А теперь бросаете?
— Натан! Натан! — я пытался его успокоить.
Спенсер, тем временем, не считая нужным о чем-либо говорить с несчастным голландцем, начал закидывать и крепить поклажу на наших лошадях.
Натан на мои призывы не реагировал и уже, практически, скулил, все повторяя, что мы его обманули, что он погибнет.
— Натан! — сказал так твердо, что голландец перестал скулить. — Мы не обещали тебе свободы. Но мы привели тебя туда, где ты сам сможешь себя освободить!
Но передо мной стоял уже сломленный человек. Годы
— Вы обещали! Вы обещали! — продолжал ныть Натан. Тут загорелся. — Возьмите меня с собой тогда! Только не оставляйте здесь! Я же хороший раб! Я вам столько помогал!
[1] В своей книге Спенсер написал какие-то сказки о действиях армии Вельяминова осенью 1836 г., утверждая, что поход был неудачным и войска были разбиты. Между тем, в сентябре-октябре русские активно занимались зачисткой территории в окрестностях будущего Новороссийска. Все (!) аулы были сожжены, жители рассеяны.
[2] Эта карета принадлежала Вельяминову. Он всегда брал ее в поход на случай своей болезни или ранения.
[3] Такое построение, придуманное генералами-кавказцами, называлось «походный ящик».
[4] Черкесы так прозвали Вельяминова за рыжие бакенбарды.
[5] Укрепление Александрия будет вскоре переименовано в Кабардинку.
[6] Кавказские ружья были, в отличии от гладкоствольных у русских, именно винтовками, имея 7–8 прямых или полукруглых нарезов и прямоугольный немассивный приклад с хорошей балансировкой. Но таких винтовальных ружей было немного — преимущественно у аристократии. Лук со стрелами оставался актуальным оружием до середины XIX века. Входил в штатную экипировку кавказского горского эскадрона (царский конвой).
Глава 11
Страшный лес
Я посмотрел на Спенсера. Тот резко покачал головой из стороны в сторону.
Подошел Махмуд. Бросил короткий взгляд на всех нас. Легко запрыгнул на коня.
— Две минуты прошли! Пора! — только и сказал, тронув свою лошадь.
Спенсер последовал за ним.
Я обхватил Натана за плечи.
— Натан! Соберись! Свобода близко. Просто нужно решиться! Убегай к русским. Они помогут.
Я сунул ему в руки пистолет моего кунака Юсуфа из племени Вайа. Я всегда считал, что дареное не дарят. Но тут другой случай. Думаю, Таузо-ок меня бы понял и поддержал. Дать человеку в этом краю оружие — все равно, что подарить ему надежду. Или шанс, которым можно воспользоваться, а можно упустить. Тут уже самому Натану решать.
Это все, чем я мог еще помочь несчастному голландцу.
Я отпустил Натана, так и оставшегося стоять с безвольно поникшей головой, взобрался на лошадь, тронулся, нагоняя Спенсера и Махмуда.
— Может, все-таки возьмем его с собой? — сделал я последнюю попытку, обращаясь к Спенсеру.
— А, если все пойдет не так, как мы задумали? Если нам придется спасаться по суше? За свою свободу он, не раздумывая,
Спенсер чуть пришпорил коня, тем самым ставя точку в разговоре о Натане и его судьбе.
Мне было не по себе. Да, мы не обещали ему свободы. Да, он взрослый мужик. Может и сам… И все-таки… Все-таки…
«Все-таки, нужно зачерстветь душой совсем. Стать толстокожим. Тут не до сантиментов. Иначе сердце в какой-то момент не выдержит и разорвется. Или, не дающая покоя совесть, подвигнет на какой-то дурацкий поступок. Когда не идет речь о чести, об Отечестве. Просто дурацкий поступок, который может и успокоит твою совесть, и утихомирит сердце, но лишь только на мгновение. Потому что в следующее мгновение твое сердце перестанет биться, ответив по полной за секундный порыв. Как там сказал гений русской разведки? „Мне потребны умные да скользкие“. Да, да. А еще: „Агентурная работа и нравственная брезгливость — вещи несовместимые!“ Увы! Кажется, не поспоришь!»
Я вздохнул. Надо было выбросить из головы Натана. О себе думать.
— А сколько нам ехать? — крикнул я в спину Спенсеру, возвращаясь в действительность.
— Должны управиться за ночь!
— Это понятно! Я имею в виду расстояние!
— О, Коста! Сущие пустяки! Какие-то 25 миль!
«Вот черт нерусского Бога! Пустяки! 25 миль! Это у тебя в твоей белотелой Англии, которую Красноярский край раза три покроет, как бык овцу, 25 миль[1]. А здесь, блин, 40 километров! Есть разница, англичашка: 25 и 40! Да еще в ночь! Да еще через дикий лес! Твою ж… И что это, все-таки его так приспичило? И что это он заявил, мол, если придется спасаться?! Что ты натворил, Эдмонд? А? Стибрил, что ли, доспехи Бога? Решил поиграть в Джеки Чана и разжился местным артефактом, за который глаз на жопу могут натянуть?»
Мы въехали в лес. В другой раз, при ярком солнечном свете, когда бы не терзали такие мысли, не жгло бы ощущение несущейся по пятам опасности, я бы, наверное, восхитился и назвал его сказочным. Он, в общем, и был сказочным. Только в моей нынешней сказке такой лес стоило бы назвать страшным. Лесом братьев Гримм, а не Шарля Перро.
«Ну, что, Красная шапочка! — усмехнулся я про себя. — Будем надеяться, что волка не повстречаем, а пирожки бабушке донесем!»
Догнал Махмуда, занявшего позицию в авангарде нашего трио. Поторопил коня не из праздного любопытства, а из шкурного интереса. Сейчас лучше держаться ближе к аборигену и знатоку «неведомых дорожек». Сорок километров и надвигающаяся ночь советовали убить время и страх в разговоре.
— Я хотел поблагодарить вас, уважаемый Махмуд, за оказанную нам честь! — приложив руку к сердцу и чуть склонив голову, начал я беседу со стариком.
— Это для меня честь сопровождать дорогих гостей моего народа! — старик и в жестах повторил мою благодарность.
— Уважаемый, Махмуд! Я здесь новый человек. И совсем ничего, к своему стыду, не знал ни про вас, ни про вашего выдающегося зятя. Расскажите, пожалуйста!
Махмуд сразу же начал улыбаться.
— Благодарю! Мне будет приятно! Но о себе рассказывать не буду! Пусть обо мне говорят другие: и друзья, и враги!