Поцелуй черной вдовы

Бергер Евгения Александровна

– Если продолжишь использовать перевертышей в своих якобы постановках, я самолично сравняю твой мерзкий театришко с грязью Саутворка, – пообещал он и вышел.

Стремительно миновал закулисье, готовый выйти на улицу, но Уилл ухватил его за край развевающегося плаща.

– Да что б тебя! – выругался мужчина, махнув рукой, чтобы освободиться от досадной помехи, Уильям едва увернулся.

– Эй-эй, поосторожней! Я, между прочим, о твоем благе пекусь. – И протянул мужчине флакон с бересклетом. – Что, так и выскочишь с этими-то глазищами? Хорош будет помощник, сделавшись и сам жертвой.

– Никто не посмеет тронуть меня, – угрожающе процедил

Кайл, но флакон взял, опрокинув в себя разом полпузырька. И припечатал в тот же момент кулаком в стену. – Проклятье, как я мог не понять, что она учудит нечто подобное?! Что не смирится так просто... – Он схватился за голову и вывалился на улицу, мучительно соображая, как быть.

Уилл чувствовал то же – сожаление и отчаяние, – а потому хорошо его понимал. Боялся даже представить, что за торги для богатых клиентов проводятся в Лондоне...

– Может, ее способность... ну, понимаешь... поможет ей освободиться и убежать... – сказал он, и Кайл возразил:

– Не в лисьем обличье. Если ее заковали в браслет, толку от этого мало!

И в этот момент из темноты прозвучало:

– Я могу вам помочь? – Под чадящий свет фонаря у входа в театр выступила фигура в темном плаще. Это был нищий, как показалось Уиллу, один из множества, что побирались на улицах Лондона. Его морщинистое лицо с неожиданно умными, проницательными глазами казалось располагающим. Не отталкивающим, как часто бывало.

– Кто вы такой? – спросил Кайл, но как будто не удивившись. Его брови нахмурились. – Вы спасли меня под мостом, а потом приходили в мой дом. А теперь...

– … А теперь помогу найти ту, которую вы потеряли, – закончил за него незнакомец, смело глядя Кайлу в глаза. – Или вам не нужна моя помощь?

– Что вы знаете?

– Знаю место, в котором сегодня проводят торги. Один из лотов – лисица с удивительным даром. Хотите... приобрести?

Они смерились взглядами.

– Где это место?

Нищий, кем бы он ни был, кивком головы указал на Обсидиана, привязанного у двери.

– Я покажу. Это в доках на Блэкинстон-стрит...

Эти слова едва отзвучали, а Кайл уже вспрыгнул в седло и протянул старику руку. Тот подал свою, легко вспрыгивая в седло позади всадника...

– Эй, а я как же? – растерялся Уилл.

– Возвращайся в Блэкфрайерс-хаус и жди нас, – велел Кайл уже на скаку. – Мы скоро вернемся.

Оставшись один, Уильям какое-то время стоял, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом, приняв решение, побежал в направлении Лондонского моста. Что бы там не велел ему Кайл, подчиняться он не собирался: в конце концов, это из-за него Соланж попала в руки охотников. А эта девушка, как бы сильно он не спорил с собой, значила для него много больше, чем позволяли его положение и здравомыслие...

Еще тогда, на похоронах мистера Аллена в Стратфорде, что-то дрогнуло в нем при виде печальной вдовы. Что-то в лице или облике – он и сам толком не знал – коснулось сердца... Уильям тогда стиснул руку жены и устыдился собственных мыслей, так как внутри неожиданно зазвучали стихи: «Её глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь».

Рифмы рождались в нем повсеместно, спонтанно, он давно привык к их звучанию в голове, но ни разу до этого он не гнал их так яростно, как тогда. Казалось, одним своим видом незнакомая женщина подняла в его душе бурю. Может, стоило тогда к ней приблизиться, высказать соболезнования, но он не осмелился. Побоялся развеять... очарование? Флер

некой загадки? Мечту? А сделай он это, все могло быть иначе: не понесла бы его неведомая тоска прочь из Стратфорда в Лондон и жил бы он сейчас так же, как и всегда, – тихо и скромно в кругу семьи. И не знал бы ни перевертышей, ни театральных подмостков «Глобуса»...

И Муза его, мучительная и сладкая, не встретилась бы ему на пути.

Когда Уильям бежал через мост, в доках вспыхнуло пламя. Взметнулось яркой зарницей в темное небо и всполошило праздно шатающихся пьяных гуляк...

– Святые угодники, что же делается такое? – вскричал кто-то, глядя на зарево. – Никак Бог нас карает за терпимость к дьявольским отпрыскам, перевертышам.

Уильям припустил во всю прыть, теперь точно уверенный, куда направляется – огонь указывал цель. Вскоре от запаха гари стало трудно дышать, но он все равно направлялся вперед, различая уже не только треск пламени, но и рев зверя, утробный, страшный, и крики людей. А еще ржание рвущейся с привязи лошади, и вдруг женский вскрик, громким эхом перекрывший все прочие звуки…

Уильям узнал голос Соланж.

Такого страшного крика он никогда прежде не слышал, даже остановился на миг, и это спасло ему жизнь. Из дыма прямиком на него выскочил черный призрак...

Обсидиан.

Удила, никем не удерживаемые, били по крупу животного; Уилл, испугавшийся было, в следующий миг подался вперед и ухватил их рукой. Конь протянул его за собой фут или два и только тогда остановился... Перепуганный пламенем, он безумно вращал большими глазами и мелко дрожал.

– Ну-ну, – Уилл погладил его по бархатистому боку, – успокойся, дружок. – А сам, стянув куртку, накинул ее на морду животного и развернул его к полыхавшему свечкой старому складу.

– Соланж? Кайл? – позвал он.

– Уилл! – откликнулся тихий голос закашлявшись. – Уилл, я здесь.

Молодой человек устремился вперед и сквозь клубы дыма рассмотрел на земле скрюченную фигурку Соланж, прижимавшую к телу окровавленного мужчину.

– Уилл, помоги, умоляю, – взмолилась она, – он, кажется, умирает. – Из глаз ее текли слезы и капали с подбородка.

Глава 40

Все проходило не так, как Соланж представляла: с дневными представлениями в «Глобусе» вечерние игрища в «Розе» и прочих театрах не имели ничего общего. В первый вечер, когда на нее надели ошейник и водили по сцене, как собачонку, ей казалось, что хуже и быть не может, но потом прямо на сцене за ней гонялись терьеры и клацали челюстями, способными перегрызть крысу пополам, и хуже было в разы. Она металась, пытаясь хоть куда-то сбежать, но актеры, окружив сцену, отгоняли ее длинными палками, а зрители улюлюкали, крича, как охотники в том лесу: «Ату ее, ату рыжую!» И если бы не Уилл, вооружившийся палкой, как у актеров, и отогнавший собак, они бы загрызли ее на потеху толпы...

Именно в этот вечер, торопливо покидая театр, Соланж ясно, как никогда, поняла, что они, перевертыши, все равно что игрушки для развлечения: им либо надевают ошейник (как было с Кайлом) и заставляют проливать свою кровь в диких игрищах, либо гоняют по сцене с собаками и сношают в борделях.

Других вариантов не предусматривалось.

И ее поглотила тоска. Такая гнетущая, что хотелось... объятий... Теплых, уютных, как в вечер после визита к ним графа Эссекского. Чтобы большие, крепкие руки обхватили ее и держали не отпуская, защитив от всех бед.