Поцелуй черной вдовы
Шрифт:
Та выглядела печальной.
– Хватит уже миловаться. Давай поводок! – нетерпеливо прикрикнул мужчина, выхватив из рук парня кожаный поводок.
Глава 37
Ужин с Соланж за разговором и вкусной едой прошел для Кайла удивительно хорошо. Он и не помнил, когда еще был так счастлив и умиротворен одновременно... Смотреть на девушку и не видеть в ответ колкого неприятия все еще ощущалось в новинку, и Кайл наслаждался каждой минутой проведенного вместе с ней времени.
Может быть, этот вихрастый поэт не такой уж невыносимый засранец, если оставил их наедине? Нужно сказать ему завтра спасибо.
– Сэр, мне помочь вам
– Я сам, иди отдыхать, – кивнул Кайл. – Ты, наверное, валишься с ног!
– Я счастлив, сэр, что вы дома, и это придает мне дополнительных сил.
– И все-таки отдыхай. В последнее время я привык сам справляться с одеждой!
– Воля ваша, сэр, но сапоги я почистить возьму.
– Это пожалуйста.
Слуга подхватил сапоги и направился было к двери, но вдруг остановился, словно желая и не решаясь что-то сказать.
– Сэр?
Кайл как раз скинул дублет и теперь вопросительно посмотрел на слугу.
– Что-то еще, Катберт?
– Я... д-да, сэр... – Он обернулся с решительным видом, и его многочисленные морщины, казалось, оплыли, как воск, от сильнейшего переживания.
– Говори же, не бойся, – подбодрил его собеседник. – Что-то случилось?
– Д-да, сэр, случилось и очень давно, я же поклялся молчать, н-но... услышав сегодня, как вы рассказываете молодой мисс о своем появлении в доме, понял, что должен сказать... Неправильно это, что вы не знаете правды.
У Кайла, наверное, тоже вытянулось лицо, он почувствовал, как улыбка стекает с него, превращаясь в неподвижную маску. И сердце, кувыркнувшееся в груди, застопорило дыхание...
– Какую правду? – через силу выдохнул он.
– О вашем появлении в доме, сэр. – Старик стиснул в руках сапоги. – Это было вовсе не в Йоркшире, как говорили вам матушка и отец, и нашли вас отнюдь не в корзине, подброшенной на порог. – Он замолчал было, собираясь с мыслями и словами, и торопливо продолжил, по виду молодого хозяина догадавшись, что медлить с рассказом не стоит. – Я тогда был личным слугой вашего отца и хорошо помню, как посреди ночи как раз в этом доме раздался стук в дверь, да такой сильный, что мы с графом изрядно перепугались. Он был добрым католиком, но от испуга позволил себе скверное слово... И это был первый и единственный раз, когда он ругался. Клянусь, сэр. – Кайл нетерпеливо скрипнул зубами: сквернословие почившего графа интересовало его в данный момент в последнюю очередь. Катберт торопливо продолжил: – Так вот, кое-как натянув панталоны, мы спустились с ним в холл. Там, впущенная служанкой, уже стояла какая-то женщина в темном плаще, под ним у нее на руках угадывался крохотный сверток. Ребенок, как вскоре стало известно. «Граф Саутгемптон?» – осведомилась она. Хозяин ответил: мол, да, это он. А сам уже не рассерженный, коим спускался по лестнице, а скорее подобострастный. Я догадался, что он узнал эту женщину и отчего-то боялся ее. «Вам подарок, – продолжила незнакомка. – Примите его и позаботьтесь как о собственном сыне. Будет лучше, если никто не узнает о времени появления мальчика в вашем доме: завтра же утром отправляйтесь в свое имение за город, а, возвратившись... придумайте, как объяснить нежданное чудо, вас посетившее». С такими словами она откинула полу плаща и переложила на руки оторопевшей миледи крохотного младенца. После этого незнакомка вышла за дверь – и была такова. Могло показаться, что нам померещился призрак, но нет, в тишине ночи прогрохотала карета, а после все снова стихло. Вот так это все и случилось, сэр, – заключил старик свой рассказ.
Кайл всегда понимал, что с его появлением на пороге имения Саутгемптонов связана некая тайна, но о такой, конечно, не думал. Рассказ старого
– Ты знаешь, кто была эта женщина? – спросил он слугу. – Может, отец называл ее имя?
– Никогда, сэр, ни единого раза. Будто и не было ее вовсе! Коли желаете, хоть на распятии поклянусь, но, видит Бог, я никогда этой женщины больше не видел, а хозяева, как и велено было, сразу же утром укатили в имение и оставались там до самого Рождества.
– До Рождества... – в задумчивости повторил Кайл. – Сколько ж мне было, когда ребенком отдали родителям?
– Да младенчик совсем, вот-вот на свет появились. Крохотный, как котенок, а глазки так и горят. Миледи, конечно, до жути перепугалась, в этом вы угадали, руки аж затряслись, но отец подхватил вас и на жену строго шикнул: мол, думай, что делаешь, не абы что нам доверили. И строго так посмотрел! Как он один и умел, сами знаете, сэр. Миледи и разрыдалась... Долго рыдала, наверное, до утра. Так, плачущей, ее в карету и запихнули служанки. Она и в деревне еще с неделю рыдала, все успокоиться не могла, но ваш отец ее не щадил, твердил: «Бог нам сына послал, а ты слезы льешь, глупая баба». Уж простите, сэр, это его слова, не мои, – повинился слуга. – А потом вам настойку стали давать, чтобы глазки-то скрыть, и миледи со временем успокоилась, стала на руки ребеночка брать... Полюбила вас в общем.
Представить рыдающей мать, неизменно улыбчивую и любящую его, у Кайла получалось с трудом. Значит, не так уж он оказался неправ, предполагая ее реакцию на подкидыша-перевертыша: матери оказалось намного сложнее, чем он полагал. И все-таки она приняла и любила его...
Но почему им пришлось это сделать?
Кем была его настоящая мать? И почему богатые Саутгемптоны не отказались от «дара», преподнесенного таинственной женщиной?
– Я пойду, сэр. Добавить мне нечего... Уж простите, нижайше молю, – вырвал его из раздумий голос слуги.
– Спасибо, Катберт, – откликнулся он. – Я благодарен тебе за рассказ.
Старик кивнул и шаркающей походкой вышел из комнаты. А Кайл заметался по комнате, размышляя об услышанном от него... Как бы хотелось расспросить о той ночи отца с матерью, вызнать, кем была женщина, что явилась в их дом среди ночи и посчитала возможным вверить заботам бездетной четы мальчика-перевертыша. Но теперь уже не спросить – оба мертвы...
А ему мучайся неизвестностью.
Захотелось пойти и поделиться рассказом Катберта с гостьей, Кайл лишь в последний момент себя удержал. Опасался, что если увидит ее, одним разговором дело не кончится, а испортить все раньше времени не хотел... В конце концов рассказать можно утром за завтраком...
Однако, за завтраком поговорить не получилось. Соланж держалась отчужденно и замкнуто, совсем не так, как за ужином накануне... Что за мысли ее тяготили, Кайл так и не понял, и отпускал ее на поруки Шекспира с тяжелым сердцем. Все порывался отправиться следом – метался по дому как зверь, не находя себе места, – но понимал, что в театре до представления ему делать нечего, а значит, следовало занять себя чем-то другим. Например, поиском Обсидиана... Соланж говорила, в какую конюшню его продала, вдруг удастся узнать, кому его перепродал хозяин.
Каково же было удивление Кайла, когда верный четвероногий товарищ оказался запертым в дальнем стойле без еды и питья. Притворившийся покупателем, он нарочно заглядывал в каждый угол, а, услышав знакомое ржанье, почти выдал себя, растянув губы в улыбке.
– А это что за животное? – небрежно по мере возможности осведомился он у хозяина.
Тот рукой махнул.
– Он бешеный, сэр. Никого к себе не подпускает, мальчишке-конюху чуть полруки не оттяпал!
– Вы потому его заперли здесь? Для острастки?