Поцелуй или жизнь

Литвинова Ирина А.

— Ты просил благословения у Богов? — полетел ему в спину вопрос Гвейна.

Бастард Тьмы, помянув крепким словцом свою медлительность, все же не стал притворяться глухим и ответил честно:

— Нет.

Вот и еще один повод Благородному Сердцу разочароваться в своем царственном друге. А все дурацкая древняя традиция, согласно которой король перед войной, карательным походом и другими кровавыми мероприятиями обязательно должен покаяться перед Богами за то, что собирается унести столько жизней, и просить их благословения на это. Бред! Не Боги ли сделали его Тринадцатым Принцем Веридорским? Так почему же он не может пользоваться той силой и властью, что они даровали ему? Дурости ситуации придавал тот

факт, что обращаться правитель должен был и к Единому, и к Мрачному. Если с первым все было гладко, то почитатели второго в последнее время подвергались жестоким гонениям со стороны невесть каким образом расплодившихся многочисленных фанатиков, образовавших чуть ли не отдельное государство, и поклонение ему каралось обвинением в ереси и сожжением на костре. Мрачному Богу до сих пор обращались, только тайком, и храмы его скрывались за непроходимыми зарослями. Вот зрелище: великий король, на ходу теряя корону и оставляя на ветках лоскуты золотой парчи, огородами пробирается к ветхому храму! И смех, и грех!

— Гарет, — тяжело вздохнул Гвейн, — прошу, послушай меня хотя бы в этом. Если уж мне не под силу переубедить тебя, может, это получится у Богов.

— Ха! — недобро усмехнулся Его Высочество, не поворачиваясь к верному другу. — Не трать сил, дружище, в храм я не пойду. Не за чем это. Не нужно мне благословение Богов, и даже если кто-то из Них явится ко мне и скажет, что мой замысел против Его воли, я даже за Его прощением не приду, когда поступлю по-своему! Я узнаю, как делать мечи, способные пробить любую броню, даже если Боги обрушат на меня весь свой праведный гнев!

— Зачем тебе это? — спросил Гвейн, уже понимая, что принца ничто не остановит.

— Я пойду войной на север и поставлю Саратского Вождя на колени. Эти северяне мнят себя такими же могущественными правителями, как великие короли Веридора? Они станут нашими рабами и будут ползать в грязи, обливаясь кровавыми слезами! Уже давно пора великому королю объединить два государства. Скажи, Гвейн, неужто Хомут, эта продажная скотина, достоин править объединенными королевствами? Его жадность и эгоизм недостойны великого короля.

— И твоя гордыня и жестокость тоже, — тихо зловеще проговорил Гвейн. — Ты так жаждешь власти и славы. Ты не получишь этого, Бесноватый. Ты немилосерден к другим, судьба поступит с тобой так же жестоко: позволит ощутить вкус того, что действительно ценно: вкус жизни, вкус верности, вкус любви, — и отнимет. Отнимет все и разом, в тот самый миг, когда ты этого будешь меньше всего ожидать, когда ты, напротив, будешь думать, что для тебя все только начинается, а на самом деле это будет твой закат.

Но Тринадцатый Принц Веридорский, спеша навстречу своему очередному "подвигу", его уже не услышал.

***

Армия Его Высочества принца Веридора Гарета Бесноватого осадила горцев в форте, стоящем у подножья Великих гор. Небольшое деревянное укрепление не выдержало бы и одного удара армады, если бы отважные защитники не укрыли его магическим щитом. Тринадцатый Принц Веридорский, завидев почтового белоснежного голубка, взмывшего в небо и устремившегося к столице Сараты, злорадно усмехнулся: осажденные тратили всю свою силу на оборону и даже пожалели магии на отправку доклада их королю. Глупцы! Интересно, через сколько дней они поймут, что их бросили на произвол судьбы?

Понимать горцы не хотели, причем упорству их можно было только позавидовать. У принца, не оставляющего своих воинов все время осады, даже мелькала мысль, что это еще вопрос, кто кого измором берет, ибо с каждым днем, нервы натягивались все сильнее, победа приобретала все более призрачные очертания, а сомнения все настойчивее бередили разум. Пару раз Гарет в этой "ожидательной горячке" даже подумывал все-таки помолиться Богам, но затем одергивал себя

и долго ругал за приступы идиотизма.

Год держались горцы. Держались в лютые холода. Держались в проливные дожди. Держались в жаркий зной. Держались… держались… держались… Но вот однажды, в разгар золотой осени, щит вокруг города, бледнеющий с каждым днем осады, в последний раз вспыхнул магическими потоками и пропал. От неожиданности Гарет сначала даже не понял, что это значит. А когда осознал, издал дикий победный клич и, взлетев на своего верного вороного скакуна, помчался к форту, а вслед за ним устремилась и его рать.

Принц уж думал, что придется тараном сносить ворота, которые наверняка изнутри заперты на засов, как вдруг тяжелые добротные створки медленно растворились перед ним. Не ожидавший такого маневра Гарет резко натянул поводья и остановил разгоряченного скачкой коня как раз во время, чтобы не затоптать, собственно, того, кто радушно открыл им дорогу… Никогда Его Высочество не видел такого худого человека. Это был паренек лет восемнадцати, истощенный и усохший настолько, что казался воскресшим мертвецом. Его обтянутое посеревшей кожей лицо было типично горским: крупный горбатый нос, выдающиеся скулы, большие карие глаза — единственное, что пока выдавало в нем живого. Он стоял босиком, одетый в оборванные практически до колен потертые штаны. Кровавые язвы усыпали все его тело, волосы явно уже выпадали клоками, зубы почернели, ногти обломались, сиреневые тени залегли на половину впалых щек. И тем невероятнее прозвучал его звонкий голос:

— Весь форт вымер. Если вам нужно мертвое поселение — забирайте. Только грабить у нас нечего, уж и подметки от сапог все съели.

— И ничего не оставили захватчикам, — оскалился Гарет. — Хей, ребят! Хватайте этого последнего героя!

Бравые воины спешились и мгновенно скрутили паренька. Он даже не сопротивлялся. Сил не было. Оставалось только дивиться, как эта немощь смогла сдвинуть пудовый засов и открыть ворота форта.

Принц хотел уже поворачивать коня, но внезапно вороной под ним взбрыкнул и впервые не подчинился ему. Вместо этого лошадь ступила в разоренный оплот горцев и, поводив туда-сюда головой, словно принюхиваясь и прислушиваясь, направилась прямиком к одной из землянок, притаившейся у самой стены форта. Гарету пришлось не по нраву желание скакуна. Все же ехать по полу-сгнившим скелетом и полу-обглоданным трупам, попутно дыша могильным смрадом, — удовольствие не из приятных. Но конь и не думал останавливаться, уверенно следуя к ничем не примечательной покосившейся дверце, ведущей в подземное жилище. Его Высочество уже достал кнут, чтобы стегнуть непокорную животину по морде, как вдруг до него долетел насмешливый хрип паренька-горца:

— Что, Ваше Высочество, мертвечинкой любуетесь? Может, и откушать изволите? О ваших предпочтениях даже у нас легенды слагают…

Слова яростью обожгли принца. Рванув поводья, он всё же развернул коня, вонзил шпоры ему в бока и, минуя своих воинов и скрученного ими пленника, хлестнул наглеца кнутом по лицу.

— Домой! — гаркнул на ходу Гарет, чем заслужил одобрительный гул своей армии и единодушное желание немедленно повиноваться повелителю немедленно. Последний воин, закинув парнишку-горца к себе поперек седла, напоследок швырнул горящий факел в деревянный форт.

Когда бывший оплот горцев практически скрылся из виду, принц обернулся, чтобы в последний раз полюбоваться тем, как полыхает последнее упоминание о народе, не сдавшемся ему. Вдруг Гарету почудилось, что смутная тень выскользнула из пожарища. Сморгнул — и нет никого. Значит, привиделось. Но двоих воинов принц все же отправил еще раз прочесать всю округу. Спустя пару дней они догнали армию и доложили, что на несколько миль вокруг обратившегося в потухший костер форта нет ни души.

***