Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Владимир замедлил шаги и, хоть на лесной тропе не было никого, добавил, понизив голос:
— Про больницу-то я не всё еще вам сказал, Николай Иванович. Два раза ко мне приходил человек в кожаной куртке и с пистолетом. Первый раз не назвался, это зимой еще было, а потом сказал, что он — Прохоров. Так вот этот Прохоров оба раза больше всего про Артюху меня расспрашивал. Про Пашаню, про Фильку и старосту всё знает. А за Артюхой велел присмотреть: не приезжает ли к нему кто из города. И еще наказывал, чтобы мы, комсомольцы, вас оберегали пуще глазу.
«Век живи, век учись, — рассуждал Николай Иванович, сидя на жесткой кровати и докуривая папиросу, перед тем как уснуть. — Старая, как мир, аксиома, но почему же люди — подчас и неглупые — вспоминают об этом в последнюю
Николай Иванович с силой расплющил окурок в пепельнице, прошелся по комнате. Взгляд его остановился на портрете Верочки. Вспомнил ту ночь, когда она искала дневник, а потом Маргарита Васильевна— после того как выписалась из больницы — рассказывала ему, что накануне исчезновения дневника у них в комнате долго сидел Артемий Иванович; разглагольствовал, упрекал комсомольцев в бездеятельности. Но для чего Артюхе дневник? Для чего?! Прохоров хочет знать, не приезжает ли кто-нибудь к Артюхе из города… Может быть, он напал на какие-нибудь связи? Артюха — Фрол — колчаковец; колчаковец — дневник — Верочка… И при этом Филька, староста. Артюха с платком на лысине во время допроса старосты на суде! А ведь это не просто: сидеть тут же, в зале, когда судят сообщников и когда прокурор требует высшей меры! А вдруг один из тех, что сидят на скамье, повернется лицом к народу и скажет потом судьям, что он может подвинуться, потесниться: отвечать, так уж всем. Староста этого не сказал. То был враг. Враг лютый, матерый. И не меньший по злобе на советскую власть сидел в глубине напряженного зала. И высидел до конца. Это не просто.
И решил Николай Иванович съездить в Бельск к Прохорову. Приехал, а того нет на месте, — в Уфу срочно вызвали, в управление. Дежурный сказал — денька на три. И учитель туда же отправился — к Жудре. Заодно навестить сына, к Маргарите Васильевне заглянуть на минутку.
Жудра сам встретил Крутикова в вестибюле, махнул рукой постовому: пропустите! Когда поднимались по лестнице на второй этаж, посмотрел в лицо Николаю Ивановичу, спросил настороженно:
— Как ты узнал?
— Что?
— Я думал…
— Что ты думал?
— Я думал, что ты поэтому и приехал…
— Никакого «поэтому» я не знаю.
— Пойдем. Там как раз Прохоров. Я его специально вызвал. Труп начал уже разлагаться.
— Чей труп?
В кабинете, кроме Прохорова, никого не было. Жудра усадил Николая Ивановича в кресло напротив себя, достал из сейфа желтую папку.
— Ты, Николай, прежде всего — солдат, — проговорил он несколько глуше обычного. — Читай сам. — И положил перед учителем раскрытую папку.
В папке лежала всего одна бумага — акт судебно- медицинского вскрытия трупа гражданки Крутиковой Юлии Михайловны. Эксперты утверждали, что причиной смерти явилось отравление сильнодействующим ядом, принятым в большой дозе и вместе с вином.
— Когда и где это произошло? — спросил Николай Иванович, сняв очки и пригнув голову.
— Неделю тому назад, — начал Прохоров, — ваша жена со служебными документами и с небольшой суммой казенных денег выехала на
— Инсценировка самоубийства, — добавил Жудра, — для простачков. А мы имеем данные, что вино в буфете покупал другой человек. Не женщина. На бутылке и пузырьке с аптечной наклейкой остались отпечатки пальцев. Он же унес и ключ от каюты, бросил на берегу. Найдем! Это, Коля, девятнадцатый год отрыгается. Знаем кому.
— Вот что, товарищ Прохоров, — продолжал Жудра далее, — провизора Бржезовского пока не арестовывайте. То, что он собирается раскопать где-то клад, пусть себе тешится. Не мешайте. Но и не давайте ему возможности ускользнуть из Бельска, как уже было в прошлом году.
— А счетовод из «Колоса»? — спросил Прохоров. — Он ведь тоже с некоторых пор усиленно изучает немецкий язык.
— Надо свести их друг с другом. Но только после того, как узнаем, кому провизор Бржезовский продал наркотик. Вот так. Говорю это при тебе, Николай, — Жудра повернулся к учителю, — чтобы и ты нам помог по возможности. Оттуда, из ваших лесов, клубочек начал разматываться. Ну, а теперь рассказывай, чем ты хотел поделиться. Не зря ведь приехал. Извини, брат, что с таким известием встретили. Лучше уж сразу… Ты ведь прямо с пристани, не обедал, конечно?
Николай Иванович махнул рукой. Потом стал перечитывать протокольные строки акта.
— Дайте собраться с мыслями, — попросил он, не поднимая головы. — Слишком всё это неожиданно и страшно. Ты прав, Григорий, кто-то и здесь пытается замести следы девятнадцатого года. Ведь могла и Юлия встретить в Бельске того же колчаковца, которого видела моя дочь на Большой Горе. И вот теперь убрали ее. Прав ты и в том, что клубок начинает разматываться. Но он размотался бы раньше, намного раньше, если бы я — я тебе честно признаюсь, Григорий, — не оттолкнул Юлию. Сошлись бы мы или нет — неизвестно, но если бы я поговорил с нею по-человечески, уверяю тебя, что не читали бы мы сейчас вот этого документа.
Говоря это, Крутиков двойным узлом затянул тесемки картонной папки, положил ее на середину стола, затем поднял голову и посмотрел прямо в глаза Жудре.
— Возможно, вполне возможно, — согласился тот.
— Гордость мужская запротестовала. Ревность, — продолжал Николай Иванович. — Значит, и я виноват. Не защитил — пусть не жену, но мать своей дочери и своего сына. Вот ведь, Григорий, как складываются обстоятельства.
Жудра и Прохоров молчали.
— Не наговаривай на себя лишнего, — после продолжительной паузы начал Жудра, — и, самое главное, не опускай рук. Еще раз говорю тебе, Николай: ты — солдат. И мы вот с товарищем Прохоровым — тоже солдаты. Мы выполняем общую задачу. Идем к своей цели не парадным шагом, а по минному полю, под огнем и в огне. Сколько у тебя в деревне членов партии? Трое с тобой? Вот и получается, что ты — командир отделения, идущего головным дозором, а за тобой — развернутым строем — рота. Я тоже поблизости, но я — командир саперного взвода, если уж мыслить теми же категориями, и мои солдаты обязаны найти и обезвредить на месте заложенные на вашем пути фугасы, проделать проходы в заграждениях из колючей проволоки. Ты думаешь, мне не горько видеть, когда подрываются твои люди?
— И запомни еще одно, — закуривая, развивал свои доводы Жудра, — чем мельче и злобнее враг, тем труднее его обнаружить и распознать. Нужно быть очень внимательным ко всем, кто тебя окружает. Я знаю, ты смелый и честный человек. Ты сильный — поэтому излишне доверчив. Но осторожность никогда не ставилась в один ряд с подозрительностью. Надеюсь, ты понял меня?
— Я всё понимаю, — отвечал Николай Иванович. — Вот ехал сюда и всё успокаивал свою совесть. Думал, что опаздываю на год. А вот прочитал эту бумагу и понял, что со своими «прозорливыми» открытиями, кстати сказать подсказанными мне моими же учениками, я опоздал не на год и не на два. Вот что меня мучает.