Под грозой (сборник)
Шрифт:
словно оценивали товар, а Антошка слушал, смо-
трел волчонком и хмурился. Не нравилось ему тут.
Все грязное, серое, мутное, — вот так бы взял, ка-
жись, и убежал.
День прошел скучно и вяло. Отец ходил в кон-
тору, записался на работу в шахту, записал и
Антошку. Приняли его на разные мелкие работы
и жалованье положили шесть рублей в месяц.
Антошка бродил по казарме, не зная, куда себя
деть. Только один человек и бросился
в глаза. Это была стряпуха Евфросинья, ворочав-
шаяся возле огромной жаркой печи. Она сразу за-
метила Антошку, подозвала, расспросила, потом
дала поесть. Глаза у нее были ласковые, а голос
веселый и лицо красное от огня. Работа кипела
у нее в руках, она без устали ворочала большие
чугуны с варевом, а сама была худощавая, жили-
стая.
— И зачем тебя батька сюда привез? — сказала
она, узнав, что Антошку привезли на работу. —Ни
в жисть бы не отдала свое дитя на шахту. Что тут?
Ругань, да грязь, да пьянство. Живем, как каторж-
ные, света божьего не видим... Хорошо, если в лег-
кую работу попадешь, а если —в шахту? Там
и большим горько, а малому прямо погибель.
— Мне тут тоже не нравится, — скучным голо-
сом сказал Антошка.
— Да что хорошего? Того и гляди пришибет,
калекой сделает. Как тебя мать отпустила?..
И Евфросинья, разволновавшись, еще с боль-
шим усердием стала ворочать тяжелые чугуны.
Антошка, чтобы убить, как-нибудь время, спал,
потом ходил вокруг казармы, возле землянок.
Пока ехали в вагоне, было интересно: бежали, раз-
ворачивались перед глазами новые края, —то город
промелькнет, то завод, то большое село. А теперь
вот в шахту уперлись—и стоп машина. Будто> с раз-
бета в яму попали...
Подошел он к темному, закопченному зданию,
где стояли высокие трубы. Там что-то пыхтело,
постукивало, слышались голоса, лязг железа,
свистки. Это и есть самая шахта. Антошка долго
смотрел издали, а в середину войти боялся —еще
прогонят или прибьют.
Подбежал к нему какой-то паренек, больше его
ростом, оборванный, в саже, и крикнул весело,
бойко:
— Чего глаза пучишь?
— Так, смотрю,— оказал Антошка, отодвигаясь.
— Что ты, шахты не видел?
— Нет. Мы сегодня приехамши.
— Вон, што...
Паренек хитро ухмыльнулся, подступил ближе
и спросил:
— А откуда? Из какого села?
— Из Верхнего Причала.
— Ну, так вот тебе для начала!
Паренек размахнулся и ударил Антошку по
голове. У Антошки даже в глазах потемнело. Он
вскрикнул,
убежал.
У Антошки закипела обида в душе. За что его
ударили? Он схватил -камень и швырнул его вслед
парню. Но парень уже скрылся за утлом.
В ушах звенело, кружилась голова, и Антошка,
едва подавляя слезы, пошел в казарму. Там он лег
на отцову котомку, повернулся лицом к стене
и тихонько заплакал. А потом заснул и проснулся
только вечером, когда казарма уже гудела вер-
нувшимися с работы шахтерами.
II.
На другой день с утра Антошка стал на работу.
Для начала его послали с партиею подростков,
мальчиков и девочек, выбирать из больших куч
угля мелкий и крупный уголь —орешник и кулач-
ный. Работа была грязная, утомительная: все время
приходилось стоять, нагнувшись, таскать корзины
с углем, рыться в больших кучах, пачкая руки
и лицо.
А тут еще товарищи — народ все задорной,
драчливый. Тот толкнет, тот щипнет, тот угля за
шею насыпет или ткнет лицом прямо в кучу. Не
лучше и девчонки: то шапку которая с головы
сорвет, то, проходя мимо, корзинку опрокинет—
и набирай опять сначала. Между собой они хотя
тоже озорничают, но в шутку. А Антошка чужой,
и все ему чужие. Узнали, что он тульский и стали
смеяться, выдумывать.
Один говорит:
— В тульских лесах ни птиц, ни зверя — одни
только лешие скачут.
Другой добавляет:
— В Туле пряники медовые, а головы дубовые.
И все смеются. А Антошке обидно. Хочется ему
остановить эти насмешки, да что он сделает— один
против всех? И он только отмалчивался.
А потом еще пуще смеяться стали. Снял он
как-то шапку, чтобы пот вытереть, а сосед фырк-
нул и говорит:
— Гляньте, ребята, у тульского вихры какие.
Все посмотрели и засмеялись. Антошка провел
рукой по волосам и выпачкал лоб. Засмеялись еще
больше. Стали приставать:
— Отчего у тебя вихры торчат?
— Тульские все такие. В Туле только самовары
гладкие, а люди корявые.
И прозвали Антошку вихрастым. Так и при-
липла к нему эта кличка: по имени не называли,
а прямо—вихрастый.
К вечеру пошел дождь, и пока пришло время
шабашить, всех промочило до нитки. Одежда при-
липла к телу, отяжелела, набралось на нее пыли
и грязи, а другой перемены нет. Только в казарме
удалось немного просушить верхнее, а остальное