Под грозой (сборник)

Сурожский Павел Николаевич

было. Только пушки буравили тишину.

Андрейка думал:

«Сегодня девятый день, а пальба идет. Скоро ли

будет конец? И кто возьмет верх?»

Вышла Егоровна. Была она низенькая, круг-

лая, с широким лицом.

— Ну, пойдем, сынок.

Медленно пошли по темной улице, натыкаясь

на рытвины. Пушки ревели голодным ревом, огнен-

ные змеи лизали небо. Темнота вздрагивала и как-

будто сгущалась еще больше. Егоровна бормотала

как-бы

про себя:

— И все бухают, все бухают... Совсем закружи-

лись люди. То с чужими война была, а теперь свои

воюют. А к чему это? Кому от этого лучше?

— Всем нам будет лучше,—сказал Андрейка,

вспоминая, что слышал про войну от отца.

— А сколько людей поляжет? Жить-то, ведь,

каждому хо'чется.

— Да как жить? За лучшую жизнь и бой идет.

Каждому хочется лучше жить.

— Да разве без драки нельзя?

— Нельзя, —твердо сказал Андрейка.—На то и

кулаки, чтоб ими отбиваться.

Вошли в домик. Металась на кровати в муках

болей мать. Бабушка топталась около нее. Горел

в печке огонь.

Егоровна разделась, подошла к матери и спро-

сила:

— Ну, что, милая?

— О-ох,—ответила стоном мать.

Егоровна засучила рукава, как бы собираясь

приступить к работе, потом: посмотрела на

Андрейку и сказала:

— Парнишку нужно бы куда-нибудь.

Бабушка подошла к Андрейке и сказала:

— Иди, детка, к соседям, пока мы тут не упра-

вимся.

Андрейка посмотрел на бабушку, на мать, на

Егоровну, понял, что нужно уйти, и вышел.

21.

Ночь провел Андрейка у соседей. Спал— не

спал, вскочил чуть свет, выбежал на улицу и оста-,

новился в недоумении.

Почему так тихо? Почему не стреляют пушки?

Так стало привычно слушать их буханье— и уіром,

и днем, и среди ночи. А сейчас тихо. Как будто

умерло что-то.

Андрейка оглянулся. Восток был багровый.

Румянец утра проступал зябко сквозь синеву туч.

Падал снег. Ложился тихо на мерзлую землю.

И земля как будто отдыхала под белым пухом.

Шел мимо человек быстрым, размашистым

шагом.

Андрейка спросил:

— Почему не стреляют?

Человек бросил отрывисто, <на ходу:

— Кончено. Большевики взяли город. Теперь

власть советов.

Земля ли зашаталась под ногами или ноги за-

прыгали по земле, Андрейка не мог бы сказать.

Было только радостно, и ударила в голову мысль:

«Теперь вернется отец».

Андрейка сорвался и побежал домой. И только

ткнувшись в двери, вспомнил, что дома, может

быть,

еще не все ладно.

Он постучал. Открыла Егоровна. Глянула на

Андрейку смеющимися глазами и сказала:

— Иди, иди, там тебя братишка дожидается.

Андрейка вошел тихо. И первое, что толкнулось

в уши, было куваканье,—звонкое, требовательное,

голосистое.

«Братишка»,— подумал Андрейка, и с любопыт-

ством, смешанным с радостью, подошел к кро-

вати.

Мать лежала, укрытая одеялом, а рядом с ней,

завернутое в одеяльце, кричало, морщась и тре-

буя чего-то, маленькое, красное существо.

Андрейка наклонился над ним. Маленькая мор-

дочка куксилась, кривилась, суживая щелочки глаз,

и все тянула свое «уа-уа».

Андрейка посмотрел, усмехнулся и сказал:

— Маленький, а кричит здорово.

— Крепкий мужик будет,—вымолвила Его-

ровна.—Под пушку родился.

Андрейка перевел глаза на мать и сказал:

— А большевики взяли город.

— Кто тебе сказал?

— Человек один. Теперь <уже не будут стре-

лять.

Егоровна вздохнула и сказала:

— Лучше ли, хуже, а хоть конец пришел.

Андрейка опять посмотрел на мать и понял,

о чем она думает, и сказал:

— Теперь и отец наш вернется.

Мать ничего не сказала, только кивнула го-

ловой.

___

Дома не сиделось.

Андрейка то и дело выбегал на улицу. Но там

как-будто не было никаких перемен. Только пу-

шечной стрельбы не было, да на вокзале звонко

перекликались гудки.

Андрейке хотелось побежать на большие улицы,

посмотреть, что там делается, но он боялся —как бы

не прозевать отца. Он вглядывался в каждую фи-

гуру, появлявшуюся на улице: не отец ли?

Но шли все чужие, незнакомые.

Выглянул на улицу Петька Сердюков. Лицо у

него было веселое. Подбежал к Андрейке и выпа-

лил скороговоркой:

— А наш Володька вернулся.

— Из тюрьмы?

— Да.

— Ну, и что же?

— Голодом, говорит, морили. Стал худой, да

черный, прямо с ног валится.

— А отца моего не видел там?

— Не сказывал. Да, может, он в другой тюрьме,

их, ведь, без счету сажали.

Андрейке стало скучно. Пол- дня прошло, а отца

нет. Не случилось ли чего?

Смотрел вдоль улицы выжидающими глазами и

видел все чужие лица. Пошел домой опечаленный.

Там покрикивал братишка, забавно морща крас-