Под кровью — грязь
Шрифт:
Один из них, со шрамом на щеке, вынул изо рта сигарету и вопросительно взглянул на Агеева. Тот кивнул. Парни переглянулись. На их территории какой-то хлипкий урод наезжает на них и при этом ведет себя так, будто имеет на то право. Это дошло не сразу. Такого просто не могло быть. Это вместилось в коротко стриженые головы не сразу.
Объяснить. Ясный хрен, нужно объяснить придурку, кто здесь хозяин и как себя следует вести в приличных местах. Один из пятерки встал и медленно двинулся к столику Агеева. И заслонил его на время от взглядов своих приятелей.
Поэтому, когда
Тот выронил из руки сигарету, которой и собирался поучить зарвавшегося типа, пальцы сжались в кулак…
– Курить вредно! – громко сказал Агеев. – Согласен?
– А… Д-да.
Вот оно, то выражение лица, которое так нравится Агееву. Мышцы лица разом ослабевают, словно волна прокатывается ото лба к подбородку, зрачки расширяются, а рот непроизвольно приоткрывается.
Испугался. Такой крутой, накачанный. Испугался. И успел понять, что допустил ошибку, но уже не успевает придумать, как же ему эту ошибку исправить.
Агеев опускает ствол автомата чуть ниже, он хорошо знает, что бросает этот короткоствольный автомат очень сильно, поэтому первая пуля попала в тело крепыша в районе паха. Вторая и третья ударили в живот и грудь, тело опрокинулось навзничь, переворачивая стулья и открывая Агееву замерших приятелей убитого.
Они ждали развлечения, они расслабленно готовились стать зрителями расправы над борзым сопляком, и грохот автоматной очереди, и падение тела приятеля застали их врасплох.
– Сидеть, – скомандовал Агеев, шагнув к их столу.
Официантка завизжала, и визг этот вывел парней из ступора. Тот, что сидел с краю попытался вскочить и броситься на Агеева.
В голову. Теперь Агеев сознательно выстрелил в голову. Пусть увидят кровь. Это лучше всего действует на людей – кровь. Тот, первый, он просто упал на спину. Его приятели не успели рассмотреть его ран.
Голова вскочившего разлетелась в клочья, забрызгивая все вокруг кровью и ошметками мозга. Брызги ударили по стойке и стене, но больше всего их пришлось на лица сидевших за столом. Словно пощечина, это мгновенно отрезвило их.
Агеев удовлетворенно смотрел на их глаза и лица. Страх. Они боятся его, до них дошло, что столкнулись они с силой, которая сломит их, которая не знает жалости. Это не игра.
– Руки на стол, – сказал Агеев, и они подчинились.
Обезглавленное тело лежало возле самого стола, ноги еще дергались, а серый линолеум пола быстро покрывался кровью, почти черной в неверном освещении бара.
– Сигареты погасите, – приказал Агеев и оглянулся быстро на бармена и официантку, – садитесь за соседний столик.
– Я же просил вас прекратить курить, – Агеев говорил тихим голосом и чувствовал, как возбуждение начинает охватывать его, – я же вас просил по-хорошему. Или вы думаете, что самые крутые? Думаете? Ничего подобного! Я круче.
Вы меня еще не узнали? Нет? Так вы еще и слепые. Как ошиблись… Героев нужно знать в лицо. Я же предупреждал всех. Надо было смотреть
Я же сказал – до всех дойдет очередь, до каждой сволочи. И до тех, кто будет с вами рядом. Я не буду в этом случае разбирать, кто прав – кто виноват.
Автомат трясло в руках Агеева, изо рта брызгами летела слюна. Они не узнали его. Его! Ведь не было и дня, чтобы о нем не писали в газетах. Несколько раз лицо его показывали по телевизору, он специально вызывал на встречу тележурналистку. Да листовки, в конце концов, на стенах с его фотографиями. И не узнали?
– Не узнали?! – очередь над головами, кусками полетел пластик со стен. – Не узнали?!
Первой не выдержала официантка:
– Это ж Солдат. Солдат!
Бармен и двое парней качнулись назад, как от толчка. Теперь они тоже поняли, кто перед ними, и поняли, что шансов остаться в живых практически нет. Но понимание этого не подтолкнуло их к сопротивлению. Наоборот, слабость затопила тела, они теперь могли только молча смотреть на лицо того, кто за полтора месяца убил несколько десятков человек.
И эта их слабость, и животный страх, и обреченность ясно читались на их лицах.
Да. Вот так. Вот ради таких минут стоит жить, ради таких минут. Агеев тяжело дышал, палец судорогой сводило на спуске, но он из последних сил сдерживал себя, словно оттягивая оргазм.
– Вы думали, что все ваше? Что вам можно все? Что никто не придет за вами? Крутые? Вот он я, Андрей Агеев. Солдат. Я не прячусь. Меня все знают в лицо, и никто ничего не может сделать. Никто.
Я сильнее всех. Сильнее всех. Я решаю, кто может жить, а кто нет. Ваше время кончилось. Или думали, что Солдат не знает о вас? Думали?
Агеев перестал сдерживаться, сила возбуждения, которая распирала его, вырвалась наружу, выплеснулась вместе с пулями из автомата. Агеев жал на спуск, крича что-то, и для него исчезло все, кроме тел, которые разлетались в кровавую пыль под ударами его ярости.
Головы, руки, тела – все перемешалось для него в один клубок, и ему оставалось только стегать этот ком потоком раскаленной злости. Брызги летели ему в лицо, на одежду, когда он подошел к столику и стрелял уже в упор.
Он несколько секунд не мог разогнуть указательный палец уже после того, как автомат замолчал. Тело колотила крупная дрожь. Агеев почувствовал, что задыхается, и несколько раз глубоко вздохнул.
Слева раздалось всхлипывание, и Агеев повернулся всем телом в ту сторону.
– Не стреляй, не стреляй, – заскулила официантка, стоя на коленях, – миленький, хорошенький, пожалуйста, не стреляй.
– Жить хочешь… – сказал Агеев уже почти спокойно.
– Хочу, хочу, пожалуйста, – официантка подползала на коленях к его ногам, пытаясь снизу вверх заглянуть в его глаза, – не убивай, я что хочешь сделаю, что хочешь… родненький, хорошенький…
Агеев посмотрел на бармена, который молча сидел на стуле, глядя перед собой остекленевшим взглядом. Руки его лежали на столе, пальцы дрожали. По лицу стекал пот, и капелька крови сбегала от уголка рта к подбородку. Прокусил губу, наверное.