Под маской, или Сила женщины

Олкотт Луиза Мэй

— По счастью, инструменты у меня с собой, — сказал он, раскладывая на скамье тонкие блестящие орудия пытки. — Ну-ка, мистер Нед, подойдите и зафиксируйте руку вот так, а я перевяжу артерию. Эй! А вот это не дело. Не тряситесь так, юноша, смотрите в сторону и держите покрепче.

— Не могу! — И бедняга Нед побледнел до полуобморока: не от вида крови, а от страшной мысли, что замышлял убить собственного брата.

— Я подержу. — И тонкие белые пальчики обхватили окровавленное обнаженное предплечье так крепко и надежно, что Ковентри испустил

вздох облегчения, а доктор Скотт одобрительно кивнул и приступил к работе.

Скоро все было готово, и, пока Эдвард бегал предупредить слуг, чтобы они ни в коем случае не пугали хозяйку, доктор Скотт сложил инструменты, а мисс Мюир так умело распорядилась солями, водой и вином, что Джеральд сам смог дойти до своей комнаты, опираясь на старика, девушка же поддерживала его раненое предплечье, поскольку сделать на месте перевязку им не удалось. Когда они вошли в спальню, Ковентри повернулся, вытянул левую руку и с большим чувством произнес без затей:

— Мисс Мюир, благодарю вас.

Ее бледные щеки дивно зарделись, она пожала ему руку и без единого слова выскользнула за дверь. Тут вбежали Люсия и экономка, и дальше больной уже не мог пожаловаться на недостаток внимания. Оно ему, собственно, быстро надоело, и он услал прочь всех, кроме Неда, который, терзаясь угрызениями совести, так и торчал у него в спальне, с виду — симпатичный юный Каин, а по ощущениям — изгой.

— Ну, дружище, подойди поближе и расскажи все как есть. Я был неправ, когда тобою командовал. Прости меня и поверь: мне твое счастье действительно важнее собственного.

Эти искренние слова разом залатали брешь между братьями и полностью прогнали обиды Неда. Он охотно поведал всю историю своей любви, ибо для юного влюбленного нет времяпрепровождения милее, чем получить расположенного к нему слушателя, а Джеральд именно таким и оказался. Целый час он лежал, терпеливо выслушивая историю развития страсти брата. Эмоции придали рассказчику красноречия, и портрет Джин Мюир он нарисовал в ослепительных красках. Была подробно описана ее несказанная доброта ко всем окружающим, ее забота о Белле и сестринский к ней интерес, ее нежное беспокойство об их матери, ее мягкость в отношении Люсии, которая явно демонстрировала неприязнь, а главное — дружеские советы Джин, сочувствие и уважение к самому Неду.

— Она способна сделать из меня мужчину. Под ее влиянием я сам себе кажусь сильным и отважным. Я в жизни не видел другой такой девушки: она совершенно не сентиментальна, зато мудра, добра и ласкова. Говорит то, что думает, смотрит прямо в глаза и никогда не предаст. Я ее испытывал, я ее изучил, и — ах, Джеральд! — я так ее люблю!

Тут бедолага уронил голову на руки и вздохнул столь тяжко, что у брата его сжалось сердце.

— Нед, говорю совершенно честно: я очень тебе сочувствую. И не будь тому препятствий с ее стороны, я бы помог тебе всем, что в моих силах. Но она любит Сидни, так что тебе остается одно: покориться судьбе, как подобает мужчине.

—

А ты уверен по поводу Сидни? Не может это быть кто-то другой? — Нед бросил на брата подозрительный взгляд.

Ковентри выложил ему все, что знал, и поделился умозаключениями касательно друга, не умолчав и про письмо. Эдвард задумался, а потом сказал, откровенно и с явным облегчением:

— Я рад, что это Сидни, а не ты. Это мне проще вынести.

— Я! — со смехом воскликнул Джеральд.

— Да, ты. В последнее время меня терзал страх, что ты к ней неравнодушен, а точнее — она к тебе.

— Ах ты, ревнивый дурачок! Да мы с ней почти не видимся и не разговариваем, как у нас могло дойти до нежных чувств?

— А почему ты тогда каждый вечер прохлаждаешься на террасе? Почему ее охватывает трепет, когда у окна начинает мелькать твоя тень?

— Мне нравится музыка, при этом общество певицы мне безразлично, вот я и прохаживаюсь. А трепет — твоя выдумка, мисс Мюир не из тех женщин, которые трепещут, увидев мужскую тень. — Тут Ковентри бросил взгляд на свою обездвиженную руку.

— Спасибо, что ты назвал ее так, а не «эта наша Мюир», как ты обычно говоришь. Наверное, я все это придумал. Но в последнее время она перестала над тобой подшучивать, вот я и решил, что сердце ее склоняется к молодому хозяину. С женщинами, знаешь ли, часто такое бывает.

— А раньше, значит, она надо мной насмехалась? — спросил Ковентри, явно пропустив мимо ушей вторую часть реплики брата, которая не утратила от этого своей правдивости.

— Этого я бы не сказал, она слишком хорошо воспитана. Просто иногда, если мы с Беллой над тобой подтруниваем, она вставляет что-то такое остроумное, что нам просто не удержаться. Но ты ведь давно привык, что над тобой смеются, особенно в семейном кругу, так что вряд ли ты против.

— Безусловно. Смейтесь сколько душе угодно, — ответил Джеральд. При этом на самом деле он был очень даже против, и ему, разумеется, хотелось узнать, что именно говорила о нем мисс Мюир, вот только спросить не позволяла гордость. Он беспокойно зашевелился и охнул от боли.

— Я слишком много болтаю, тебе это вредно. Доктор Скотт сказал, что тебе нужен покой. Ну, давай, попробуй уснуть.

Эдвард отошел от кровати, но остался в комнате — никому бы он не уступил свое место. Ковентри попытался уснуть, но быстро понял, что ничего не получится, промучившись с час, подозвал брата.

— Если немного ослабить повязку, руке будет легче, и я усну. Справишься, Нед?

— Я к ней даже прикасаться боюсь. Доктор не велел ее трогать, пока он не придет утром. Если я попробую, только наврежу.

— Говорю же: повязка слишком тугая. Рука опухает и сильно болит. Вряд ли стоит так это оставлять. Доктор Скотт торопился, когда делал перевязку, и затянул ее слишком сильно. Логика простого здравого смысла, — досадливо произнес Ковентри.

— Я позову миссис Моррис; она знает, как лучше поступить.