Под прусским орлом над Берлинским пеплом
Шрифт:
Его взгляд был тяжёлым, пронизывающим насквозь, словно он пытался разглядеть в моей душе все сомнения и надежды.
— Как многое ты готов отдать за идею? — вопрос Юстаса внезапно разорвал тишину, прозвучав резко, словно выстрел. Он медленно потушил сигарету, поднялся из-за стола и, подойдя ко мне, скрестил руки на груди.
Болезнь иссушила его тело, сделав почти призрачно худым. Острые черты лица казались ещё более выразительными в полумраке комнаты. Тонкая рыже-каштановая бородка слегка тряслась, вторя дрожанию губ, сдерживающих приступы кашля.
В
Вопрос Юстаса завис в воздухе, требуя ответа. Это был вызов, испытание на прочность, приглашение вступить на опасный путь, где цена за идеалы может быть очень высока. Со мной говорил настоящий идейный революционер, бросивший в печь всё: семью, дом, сытую жизнь и даже, возможно свободу.
—Я... Я совсем мало знаю об этом — ответил я, чувствуя, как под проницательным взглядом Юстаса меня охватывает жгучий стыд.
Мне впервые показалось, что я делаю пародию на эту прекрасную жизнь. Неуклюжую. Уродливую. И это выглядит ещё большей насмешкой, чем простые смешки буржуа.
Я достал из кармана платок и нервно вытер грим, представ перед новыми знакомыми в своём обычном виде, не считая одежды.
—Я не рабочий. Мои родители очень обеспеченные. Я плохо знаю эту сторону жизни. И если вы выгоните меня, я не сообщу никому кто вы и где вы находитесь. Мне жаль, что за революционной идеей вам приходится так жить.
—Это называется свобода. Никого не бояться даже смерти. Не бояться ненависти, быть готовым отдать кровное. Улыбаясь нести красные транспаранты и взывать рабочих к пробуждению! Зажигать в их сердцах надежду на то, что всё это можно преодолеть. Знаешь, Адам, французская революция дала людям вдохновение. Многие хотят быть Робеспьерами, но не у всех получается. А меж тем, я знавал паренька, твоего ровесника, в Польше, которого жандармы избили поленьями до полусмерти, но он не бросил своей идеи. Сейчас сидит в тюрьме и не унывает. Письма передаёт. Неважно какого ты положения. Энгельс, вон, крупный капиталист, а состоял в Союзе коммунистов. Дело ведь, не в том из какого ты сословия, а в том, какого ты мировоззрения. Ты ищешь настоящий интеллектуализм? Вот он весь. В нищете, в голоде, недосыпе. В огромнейшей куче перечитанной литературы — я заметил, как в голубых глазах-океанах Юстаса загорелся свет. Он доносил до меня идею, он получил новое полотно и теперь мог изобразить на нем картину.
—И какая же литература? — спросил я, заворожённый его страстью.
—Георг Вильгельм, Фридрих Гегель, Макс Штирнер, Людвиг Андреас Фейербах, Давид Рикардо, Карл Маркс и Фридрих Энгельс» — выпалил он на одном дыхании, захлёбываясь от волнения, затем его тонкий палец приказал мне "стоять" и его владелец подойдя к шкафу достал несколько книжек в потрёпанном переплёте.
Наше первое знакомство с Юстасом оказалось коротким. Он был целиком поглощён работой с гектографом и не терпел, чтобы его
По дороге мы говорили о политике, о тяжёлом положении рабочих, о несправедливости, царящей в мире. Оказалось, что мы оба остро переживали эту несправедливость, не могли смириться с ней. Майя, как опытный психолог, разглядела эту мою слабость и решила использовать её, чтобы привлечь меня на свою сторону. И она победила.
Её слова, полные искренней страсти и веры в лучшее будущее, запали мне в душу. Я видел перед собой не просто девчонку, разбрасывающую листовки, а настоящего борца за справедливость, готовую пожертвовать всем ради своих идеалов.
В тот вечер я вернулся домой с совершенно другими мыслями и чувствами. Мир вокруг меня перестал казаться таким однозначным, а моя собственная жизнь – такой безоблачной и беспечной.
И вот, с утра до ночи, я погрузился в чтение, словно жаждущий путник в оазис. Затёртые, пропахшие копотью и типографской краской книги, казались мне бесценным сокровищем, намного дороже изысканных томов, красовавшихся на полках в моей домашней библиотеки. Они были ключом к пониманию того мира, который ранее был мне незнаком, ключом к истинной, аскетичной свободе, к настоящей гуманности, не запятнанной ложью и лицемерием.
Каждая страница открывала передо мной новые горизонты мысли, новые идеи, новые идеалы. Я встречался с великими умами прошлого, впитывал их мудрость, их страсть, их неутомимое стремление к справедливости.
Мир вокруг меня преображался, обретал новые краски, новые смыслы. Я начинал видеть то, чего не замечал раньше, слышать то, что ранее проходило мимо моих ушей.
Затёртые книги стали для меня не просто источником знаний, а проводником в новый мир, мир борьбы и надежды, мир, где каждый человек имеет право на достойную жизнь, на свободу и счастье.
Моя настоящая работа началась после второй встречи с Юстасом. Вдохновлённый новой, неведомой мне прежде философией, я разыскал Майю, и она снова провела меня в подвал. Юстас как раз провожал какого-то человека в темной одежде. Пропустив нас внутрь, он развернул письмо, полученное от посетителя, и, бегло пробежав по нему глазами, озадаченно посмотрел на нас.
—Нужно собрать новую газету. Где-то найти печатную машинку и перепечатать рукописи, чтобы в дальнейшем просто копировать на типографском станке — произнёс он, погруженный в глубокую задумчивость.
—Разве этим не занималась Тилли? — спросила Майя.
—Тилли организовали побег вчера. Она постарается найти там типографию, но пока ей нужно залечь на дно — ответил Юстас.
—У нас есть печатная машинка! Я могу перепечатать! — выпалил я, и тут же заметил, как в глазах моих новых знакомых вспыхнул огонёк надежды.
Я не знал, готов ли я вынести избиения поленьями и другие ужасы, о которых рассказывал Юстас, но я был готов помочь им. Я ещё не понимал до конца, во что ввязываюсь и чем может обернуться для меня эта деятельность, если кто-нибудь о ней узнает.