Под прусским орлом над Берлинским пеплом
Шрифт:
— Начнем мы с того, что все мы являемся жителями Пруссии, и, следовательно, нам всем знаком немецкий язык. Этот факт становится нашей общей основой для общения и обучения. Я говорю с вами по-немецки, и вы понимаете меня; ваши родители также используют этот язык, и вы без труда воспринимаете их слова. Это удивительное согласие, которое связывает нас, ведь каждый из нас имеет возможность передавать мысли, чувства и идеи с помощью одного и того же инструмента — языка.
Важно осознать, что каждое слово, которое вы слышите или произносите, представляет собой определённый набор букв, аккуратно расставленных в строго заданном порядке. Каждая буква — это кирпичик, из которого мы
Задумайтесь: буквы не существуют по отдельности; они объединяются, образуя алфавит. Алфавит — это структура, где каждая буква занимает своё особое и неповторимое место. В нем всего двадцать шесть букв, каждая из которых уникальна и важна, но порядок их расположения не всегда образует слово. За каждой буквой стоит своя история, своё звучание, и именно эти звучания позволяют нам формировать звуки, которые наделяют наши мысли смыслом.
Мы с вами начнем с самой первой буквы немецкого алфавита, которая как будто является воротами в удивительный мир языка. Откройте, пожалуйста, свои тетради на первой странице. Убедитесь, что у вас есть перед глазами пространство, куда вы сможете записывать свои мысли и открытия. Теперь возьмите в руку карандаш; он не просто инструмент, он ваш проводник в мир буквы, слова и языка. Давайте вместе погрузимся в это увлекательное путешествие, начиная с основной единицы нашего общения — первой буквы, той, которая станет началом всего, что мы будем изучать.
Я не стану подробно описывать весь урок, ведь он был полон мелочей и нюансов, которые трудно передать словом. Тем не менее, отметим, что это был действительно интересный опыт. Например, объяснять, как правильно держать карандаш — это как делиться с кем-то своим секретом, тем, что давно стало для меня привычным и обыденным, но для них, для этих детей, это было чем-то совершенно новым.
Когда я начал демонстрировать, как аккуратно и уверенно взять в руки этот простой инструмент, я оказался удивлён состоянием, в котором находились мои ученики. Они смотрели на меня с таким сосредоточенным вниманием, словно я открывал для них целый мир. Я заметил, что в классе царила почти полная тишина: единственным звуком был скрип бумаги и шорох карандаша по столу. Это было настоящим чудом — они слушали меня, не перебивая и не отвлекаясь, хотя для них это занятие могло показаться обыденным.
Задумавшись об этом, я осознал, что, возможно, я оказался заложником своего собственного восприятия мира. Я привык к тому, что многие аспекты обучения кажутся мне понятными и логичными, и, как результат, я иногда забываю, что для детей это может быть совершенно иной опыт. Деревенские дети, как правило, воспитываются в строгих рамках, где дисциплина и уважение к старшим являются непременным условием. Я понимал, что их уважительное отношение ко мне, как к учителю, не просто формальное. Они действительно воспринимают каждое моё слово, каждое объяснение как важный урок, значение которого выходит за рамки простой передачи знаний.
В то время как я стараюсь быть мягким и отзывчивым, наверное, для них это тоже является своего рода новизной в общении с взрослыми. Я стал понимать, что моя роль в их жизни — гораздо более многослойна, чем просто преподавание предмета. Я являюсь связующим звеном между их миром и тем, что они могут узнать и понять благодаря знаниям. И если моя мягкость и открытость предоставят им новое понимание общения с взрослыми, я чувствую, что двигаюсь в правильном направлении.
Во время этого урока я не просто обучал их основам письма, я, возможно, открывал для них новые горизонты, показывая, что
Но шульц уверен, что они могут увидеть слабость в моей мягкости и "сесть на шею, свесив ножки", мой ответ "по себе людей не судят", останется лишь на этих страницах.
Как вы уже могли понять, достопочтенная фрау Ланге, скрепя сердце, все же дала свое высочайшее соизволение на переезд Роя ко мне, как только в моем полном распоряжении оказался небольшой, но весьма уютный домик. Сам господин Фонхоф, будучи крайне впечатлён моим искренним желанием (ну и, разумеется, не в последнюю очередь, финансовыми возможностями моих уважаемых родителей), не только любезно выделил мне этот дом, но и даже, проявив недюжинную щедрость, приставил ко мне экономку, молоденькую вдову по имени Фредерика Ленке, особу весьма миловидную и, судя по всему, весьма расторопную.
Со своей стороны, я дал твёрдое, как гранит, обещание фрау Ланге, что Рой будет всегда сыт, одет, обут и обласкан, а также будет регулярно, а именно каждую субботу и каждое воскресенье, когда я, собственно, буду иметь возможность наведываться домой, демонстрировать ей свои новоприобретенные знания и умения. Что же касается девочек, то их, увы, фрау Ланге отпускать наотрез отказалась, мотивируя это тем, что по дому всегда найдется уйма работы, требующей женских рук, а разлучать неразлучных двойняшек ей, по ее собственным словам, совершенно не хотелось, да и, признаться, было бы несколько жестоко с ее стороны. Так что девочки остались под ее неусыпным контролем, а Рой, к моей несказанной радости, перебрался жить ко мне.
Рой, как и подобает любознательному ребенку его возраста, буквально засыпал меня бесчисленными разговорами и вопросами. Обо всем на свете! Стоило мне лишь обронить какое-нибудь слово, как за ним немедленно следовал целый поток, нескончаемый водопад вопросов, чему я, признаться, был несказанно рад. Ибо, если ребенок задает вопросы, значит, им движет живой интерес, значит, он действительно стремится постичь суть вещей, а не просто бездумно кивает головой, как болванчик, втайне желая поскорее избавиться от утомительного диалога и вернуться к своим забавам.
Часто, как и в этот самый вечер, мы уютно располагались у камина, наслаждаясь теплом потрескивающих поленьев и мягким, танцующим светом пламени. Рой усердно корпел над своими уроками, то и дело старательно выводя в тетради еще совсем новую для него, витиеватую букву "А". Его маленькая ручка, еще не привыкшая к перу, то и дело выводила неровные, забавные закорючки, но он не сдавался, снова и снова выводя заветную литеру, пока она не начинала походить на свой прекрасный, каллиграфический прообраз. Я же, сидя напротив, с удовольствием наблюдал за его стараниями, мысленно радуясь, что мой юный подопечный столь усерден и любознателен, ибо, как известно, именно в этом и кроется залог будущего успеха.
— Когда же я, наконец, научусь писать так же быстро и ловко, как ты, Адам? – с нетерпением в голосе спросил Рой, отрываясь от своего занятия и устремляя на меня свой полный надежды взгляд.
— Скорость письма, мой дорогой друг, приходит лишь с опытом, с неустанной практикой, – ответил я, ласково улыбаясь. – Если ты будешь лениться и пренебрегать упражнениями в письме, то твоя рука быстро утомится, станет непослушной, и ты совсем разлюбишь писать. А ведь письмо – это великий дар, позволяющий запечатлеть свои мысли и чувства на бумаге, передать их другим людям, сохранить для потомков.