Под прусским орлом над Берлинским пеплом

ATSH

empty-line/>

Запись 30

И

вот, после томительного ожидания, настал день "икс", от которого зависела наша судьба. Мы с самого утра с замиранием сердца ожидали появления начальника, гадая, когда же он соизволит спуститься в эту мрачную преисподнюю, в шахту. Я ощущал, как с каждой минутой нарастает волнение, предательски дрожат руки, и я едва мог удержать кирку, ставшую продолжением меня самого. Каждая мышца налилась свинцовой тяжестью, натянулась, как тетива лука, тело отказывалось повиноваться, словно онемело от страха, от предчувствия неизбежного. "Нужно взять себя в руки, не поддаваться панике, иначе всё пойдёт прахом", — твердил я себе, как заклинание, пытаясь унять дрожь. В голове навязчивым рефреном крутился вопрос: "Если он случайно умрёт, неужели кто-то будет считаться виноватым? Ведь это несчастный случай..."

Согласно нашему плану, Кристоф, как только начальник пройдет мимо, должен, стараясь не привлекать внимания, действуя очень осторожно, незаметно покинуть своё рабочее место и переместиться в укрытие. Оттуда ему будет хорошо видно меня, и он сможет, по условному сигналу, привести наш дерзкий план в действие.

Время тянулось мучительно, каждая секунда казалась вечностью. Я напряжённо вслушивался в какофонию звуков, царящую в шахте, стараясь уловить среди них хриплый голос Бёттхера, но тщетно — его всё не было. До меня доносились лишь привычный гомон, размеренный стук кирок и лопат, монотонное капанье воды с сырого потолка да периодический скрежет лифта. Не находя себе места от волнения, я погрузился в мысли, пытаясь отвлечься и терпеливо ждать.

Несмотря на трагические обстоятельства нашего знакомства, я искренне рад, что судьба свела меня с Кристофом. Он стал опорой, не давая провалиться в бездну отчаяния, которая готова была поглотить меня целиком. Если в Берлине, после всего пережитого, я был на грани, то сейчас, в этой шахте, отчётливо понимаю: позволю чувству вины взять верх, и вся моя борьба закончится поражением. Я сломаюсь, не выдержу. Лучше уж рубить дрова, не жалея сил, зная, что без щепок не обойдётся, чем сидеть сложа руки, мучаясь сомнениями. Таков мой непростой путь выживания, который я для себя выбрал. Смерти… они были, есть и будут, особенно в нашем опасном подпольном деле. А бросать начатое только из-за гибели товарищей означает предать не только их память, но и тот труд, усилия, которые они вложили в меня, в наше общее дело. Вряд ли Агнешка хотела бы, чтобы я вечно оплакивал её, посыпая голову пеплом. Наоборот, я уверен, что она пожертвовала собой, чтобы я шёл дальше, не сдавался, продолжил борьбу. И я не смею её подвести.

Время тянулось нещадно медленно, вязкой патокой обволакивая сознание. Партия, к которой я принадлежал всей душой, всё ещё не давала о себе знать, будто я канул в Лету. Мое пребывание в этой мрачной шахте оставалось для них тайной, окутанной непроницаемым покровом молчания.

Письма с надеждой отправлял, но они исчезали в бездонной пропасти, не принося ни единого ответа. Никто не подходил, не интересовался моей судьбой. Я был сам по себе, отдельной единицей, затерянной в безликой массе, словно песчинка в бескрайней пустыне.

Возможно, всё, что я написал Блюхеру, было истинной, горькой правдой, а остальное – лишь, больная

фантазия подростка, стремящегося к чему-то большему, чем серая обыденность? Может, в моей жизни не было ничего и никого, кроме тех, чьи судьбы оказались омрачены трагедией?

Внезапно мелкий камешек, брошенный мне в спину из-за укрытия Кристофа, вырвал меня из плена размышлений. Обернувшись, я заметил покорные взгляды заключенных, а затем – мелькнувшую тень, которая, быстро скрылась, исчезнув в полумраке. Ниже на склоне виднелись еще несколько силуэтов людей, поэтому я не стал медлить, зная, что каждая секунда на счету. Видимо начальник, заметив движение, насторожился, как дикий зверь и отправился вниз, чтобы проверить, что там была за возня. Я проводил взглядом его щуплую, сутулую фигуру в темном пиджаке и стал ждать, пока не окажется в ловушке.

Как только он оказался в самом сердце западни, я подал условный знак Кристофу, чтобы тот начинал тянуть, приводя план в действие. Сам же медленно, стараясь не привлекать внимания, направился вниз, следом за Бёттхером, чувствуя, как внутри все сжимается от напряжения. И в этот момент, когда до цели оставалось всего несколько шагов, за моей спиной раздался резкий, как удар кнута, голос:

— Заключенный сто восемьдесят один, кто разрешил покинуть рабочее место? — носовой голос начальника, невозможно было спутать ни с чьим другим, он резанул по ушам, как бритвой.

Медленно, словно во сне, я обернулся, чтобы убедиться, что это не плод моего воображения. Нет, ошибки быть не могло. Бёттхер стоял прямо позади меня.

И в этот миг, когда, казалось, сама судьба повернулась ко мне спиной, я услышал зловещий, ни с чем не сравнимый хруст. Этот звук, леденящий душу, пронзил тишину, заставив сердце сжаться от неминуемой беды. Мой взгляд непроизвольно метнулся обратно к неизвестному в черном пиджаке, чья фигура одиноко маячила внизу. Огромный сталактит, похожий на гигантский клык доисторического чудовища, до этого момента мирно висевший под сводом пещеры, поддался беспощадной силе гравитации. Он начал свое неумолимое падение, неотвратимое, как сама смерть, но я находился слишком далеко, чтобы успеть оттолкнуть незнакомца из-под смертоносной глыбы.

— Гарриет! — раздался за моей спиной пронзительный, полный ужаса крик начальника, и только тогда до меня дошло, что в тусклом освещении шахты я принял женскую фигуру за мужскую. Передо мной, согнувшись в бессильной покорности грядущей смерти, стояла не кто иная, как Гарриет, и чертов сталактит, уже неподвижно висел над её макушкой, готовый оборвать молодую жизнь.

Но почему он замер, так и не продолжая своего падения? С него сыпалась крошка, а он просто висел "сфотографированный" в моменте полёта.

Тюремщик, не раздумывая, бросился к ней, как тигр на добычу. В одно мгновение, преодолев разделяющее их расстояние, он подбежал к Гарриет и, схватив за руку, рывком выдернул из-под нависшего сталактита, вырвав из цепких лап гибели. Он начал судорожно осматривать её, ища повреждения, словно не веря в чудесное спасение. Осознание произошедшего еще не пришло к нему. Он понимал лишь одно – она жива, и он успел ее спасти. Его охватило непередаваемое чувство облегчения, смешанное с остаточным страхом за жизнь Гарриет.

Слабость стремительно окутывала меня, проникая в каждую клеточку тела и парализуя его. Казалось, меня пронзили насквозь невидимым, призрачным копьём, и вместе с потоком крови, горячей и алой, из незримой раны утекала и сама жизнь, оставляя после себя лишь ледяную пустоту и безразличие ко всему сущему. Мой взор прикованный невидимой, магнетической силой, застыл на сталактите. Я не мог отвести глаз от этой гигантской, зазубренной глыбы, которая, казалось, вопреки всем законам физики, застыла в воздухе, нарушая привычный ход вещей. А затем, с нечеловеческой, пугающей грацией, плавно опустилась вниз вместе с моим таким же плавно опускающимся от усталости взглядом.