Под знаком ЗАЖИGАЛКИ
Шрифт:
Два белых лебедя, чуть склонивших от стеснения свои прекрасные головы, вели этот танец. Серые утки жались в конце пруда, ожидая приглашения кавалеров, занятых в самые красивые моменты жизни, как и все мужчины, едой.
Ободзинский бежал по-утреннему ещё не проснувшемуся парку, вдыхая полной грудью густой и сочный воздух леса, наслаждаясь великолепием природы, приветливо улыбавшейся ему.
– Доброе утро! – донеслось спереди.
Незнакомый жилистый старичок в старой потерявшей цвет ветровке, в тёмно-синих «трениках» и серой шапочке, бегущий навстречу, приветственно поднял руку.
– Доброе утро! – Ободзинский, не останавливаясь, улыбнулся в
Он любил прибегать на пробежку в субботу пораньше, когда ещё не полностью рассвело, если, конечно, накануне весёлый вечер пятницы не переходил в ночь. Но такие «сабантуи» он устраивал себе редко. Если прибежать в парк пораньше, то в качестве бонуса ты получал особую утреннюю энергетику парка. Казалось, Его Величество Природа, ночевавшая здесь, встречает радостно твой приход и благословляет твой новый день. И люди в это время здесь совсем другие. Ты обязательно услышишь от бегущих незнакомых тебе людей: «Доброе утро!», приветливый взмах руки и получишь улыбку – не дежурную гримасу как в банке или на кассе «Пятерочки», а искреннюю улыбку. Для тебя лично!
Карета начинает превращаться в тыкву после девятого удара часов. Волшебство растворяется в воздухе. Воздух по-прежнему свеж, ты заряжен, и настроение отличное, но что-то безвозвратно исчезает. Может, это музыка из динамиков уже не та. Может, это лебеди уплыли в свой домик. Может, старый приятель – столетний дуб, мимо которого ты бегаешь уже четыре года, который приветливо улыбался тебе, забегающему в парк, теперь на третьем круге тебя не замечает. Что точно «другое» – это люди. После девяти утра, никто больше не здоровается. Люди бегут по парку куда-то, словно по своим делам, целеустремлённо, в наушниках, ничего и никого не замечая. Даже, если ты поздороваешься навстречу бегущему – тебе никто не ответит. Тебя просто не услышат. Тебя просто не заметят. Тебя для них просто не существует.
В начале второго круга у Ободзинского по плану начинались «ускорения». Он давно практиковал интервальный бег, то есть на определённых отрезках дистанции он внезапно «ломал» темп бега и ускорялся, потом вновь продолжал бежать в рабочем темпе. Самое трудное было на третьем круге, когда силы были на исходе и ты с трудом поддерживаешь рабочий темп, а впереди ещё пять ускорений. Пробежав мимо теннисного клуба, из-под крытого тента которого были слышны глухие удары ракеткой, он вышел на прямую своего очередного ускорения.
«Марш!» – скомандовал он себе и рванул двухсотметровку. Через двести метров с колотящимся сердцем, широко открытым ртом, тяжелыми ногами, задыхаясь, он сбросил темп до «рабочего». Ноги отказывались бежать, сердце выскакивало из груди. Теперь самое главное, не перейти на шаг! «Бежать! Бегом!» –захрипел, задыхаясь, он себе. «Раз! Два!» – вдох. «Три!» – выдох. Самое главное – ритмично дышать, дышать… Через двести метров бежать стало чуть легче. Ещё через триста метров темп выровнялся. Готовимся к следующему ускорению. Бежим, отдыхаем… «Марш!» – новое ускорение. Держим, держим темп! Ещё сто метров! Ещё пятьдесят! Вон – до того дерева! Сброс темпа.
… «Бежать! Бегом!» – ревел сзади голос замкомвзвода Семёна Тихонова. «Раз! Два!» – вдох. «Три!» – выдох. Самое главное – ритмично дышать, дышать. Кирзовые сапоги уже не то, что тяжелые, они – чугунные. Сердце молотком выбивает лёгкие наружу. Выпученные глаза не реагируют на окружение. Ты не видишь, кто из ребят бежит рядом, кто отстал, кто впереди. Ты знаешь одно – надо бежать, нельзя переходить на шаг. Потому что «калаш» с «магазином», ещё два
13
Общевойсковой защитный комплект (прим.авт.)
Время на «маршброске» останавливается по последнему из стартовавшего взвода. Если все прибегут на «отлично», а последний получит «два», то весь взвод получит «два». Тогда – полчаса на отдых, и взвод бежит «десятку» снова. Ты бежишь вверх по пересечённой местности, прыгаешь через канаву, падаешь, встаёшь, бежишь дальше, взрывы домовых шашек как в тумане, будто не настоящие, но от их дыма ты начинаешь задыхаться, шататься, резь в глазах, «Бежать!!! Бегом!!!» – рёв сержанта сзади.
На высоте кирзачей натянуты какие-то проволочные заграждения, ноги сами как-то тяжело перепрыгивают их, кто-то сбоку споткнулся и упал, по-моему, это Вадик Шварумян. «Я больше не могу», – слышится его хрип. Вадика подымают и ставят на ноги, он тяжело со свистом дышит, его полное тело сотрясается под мокрой гимнастёркой. Виталик Бостриков молча забирает его автомат. «Бежать!!! Бегом!!!» Вадик бежит. Рядом бежит Бостриков с двумя автоматами.
Впереди кирпичное препятствие – «полуразрушенное здание», высотой чуть выше груди через которое все должны перелезть. Две бегущие впереди нечёткие фигуры по очереди перемахнули его, опёршись на выемку в «окне». Вадик, шатаясь из стороны в сторону, заплетающимся шагом подбегает к окну, опирается на него, поднимается и… остаётся на нём лежать, с шумом втягивая и выдыхая воздух. Его так же молча, тяжело дыша, сталкивают с «полуразрушенного здания» в сторону финиша, до которого ещё очень, очень долго бежать. Кто-то забирает у него вещмешок. Качающегося Вадика ставят на ноги и орут ему в ухо, чтоб услышал: «Бегом!!! Бежать!!!» Похоже Вадик Шварумян услышал. Он медленно с невидящим взглядом, как на автопилоте, шатаясь, побежал за Бостриковым. Сил уже нет. Совсем. Ноги переходят на шаг.
– Ободзинский! Бежать!!! Бегом!!! – Голос «замка», бегущего рядом, звучит уже негромко, и как-то вдалеке, как будто кто-то покрутил регулировку громкости окружающего мира и уменьшил звук.
– Я не могу, – свой сбивчивый хриплый шёпот кажется каким-то чужим и нереальным.
– Ободзинский, сука! Ты можешь! Слышишь меня?! ТЫ МОЖЕШЬ!!! – голос «Тихона» орёт в ухо, но как-то издалека и негромко, – Повтори, сука!
– Я могу, – повторяешь на автомате.
– Повтори! Повтори!
– Я мо-гу. Я-мо-гу! Я-МО-ГУ!!! Я-МО-ГУ!!!
«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.
«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.
«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.
«Я МОГУ! Я МОГУ! Я МОГУ!» – пульсирует в мозгу. Как будто открылся тайный канал с энергией, и выплеснул на тебя ведро ледяной воды. Мозг вновь заработал как часы. К нему подключились ожившие мышцы, вновь забурлившая кровь, которая до этого растворилась в этом вегетативном студенистом теле, ещё десять минут назад лишённом центральной нервной системы, и как медуза полностью автономно выполнявшем механические движения ногами и руками.