Подарок рыжей феи
Шрифт:
Граф отвёл взгляд:
— Нет.
— Не ври! — строго сказала Омела. — Я знаю, что хочешь! У меня сейчас ангина была, горло болело, так три дня ничего нельзя было есть. Я, знаешь, как проголодалась!
— Примерно представляю…
— Тогда не спорь! — отрезала она и подняла с ящика что-то, стукнувшее, как стеклянные бутылки.
— Я тебе серьёзно говорю, уходи отсюда, — сказал он девочке. — Если тебя поймают, голову оторвут, как минимум!
— Не твоё дело, —
— Нет.
— Тогда выпей воды, хотя бы. — Она просунула сквозь ячейку решётки узкую хрустальную рюмку на ножке. — Бери, кому сказала! Не то, брошу. Разобьётся! — предупредила она.
Он подошёл и взял рюмку.
— У Неро украла?
— Глупый, — сочувственно вздохнула Омела, наливая через решётку воду из пузатой бутылки с золотой этикеткой "Наполеон". — Здесь же всё моё. Могу брать, что хочу. Н-ну, почти всё, — поспешно уточнила она, перехватив его жгучий и одновременно насмешливый взгляд.
В полглотка рюмка опустела.
— Ещё?
— Ещё, — переводя дыхание, кивнул он.
— Умница! Хороший, — похвалила Омела, как говорят наполовину прирученному дикому зверю, когда он соглашается взять еду из рук.
— И всё равно, принцесса, ты здорово рискуешь, — заявил он, с наслаждением маленькими глотками выпивая десятую порцию.
Девчонка засмеялась:
— Подумаешь!
— Ничего не "подумаешь!" — возразил граф. — Тацетта этот тебя разорвёт на куски, не посмотрит, что маленькая!
— Ничего он мне не сделает, — очень спокойно ответила Омела.
— Это почему же?
— Потому что он — мой папа.
— Что?! — Гиацинт поперхнулся и чуть не уронил рюмку.
— А что тебя удивляет? — обиженно, по-взрослому, поджала губы Омела.
Перестав кашлять, он усмехнулся:
— Ничего. Не всем же везёт с родителями.
Она грустно кивнула:
— Да. Зато, Неро` — хороший. Он любит со мной играть и никогда не прогоняет, даже если занят. Он вредный, но хороший…
Гиацинт согласился:
— Угу, конечно, хороший. Но Неро` стал бы ещё лучше, будь у него кораблём не "Чёрный Гесс", помощником не Тацетта, другом не Нарцисс, любовницей не Лютичная Ветреница и призванием не вредить людям!
У Омелы сквозь прутья решётки свободно проходила рука. Она протянула Гиацинту кусок хлеба с сыром и прямоугольное слоёное пирожное. Он больше не спорил.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответила маленькая фея, временно работавшая официанткой. — Тебе воды или вина?
— Или чего? — изумился граф.
Омела наклонилась к своей сумке:
— У меня и вино есть. Я взяла начатую бутылку из запасов Неро. Только не знаю, как называется, я не
Она подняла бутылку, держа за горлышко и повернув наклейкой к Гиацинту. Глянув, он засмеялся:
— Ну и глаз у тебя, ученица Чёрного Тюльпана! Оно самое, бордо` 87-го года.
— Это значит, хорошее? — наивно спросила малышка, просовывая горлышко бутылки в "камеру", чтобы Гиацинт откупорил её. — У меня и штопор есть. Дать?
Он зло усмехнулся:
— Обойдусь, без штопора. Слушай, а ананасов у тебя случайно нет? Со льдом?
— Нету… Хочешь, я принесу!
Увидев выражение лица малышки с полной готовностью бежать куда угодно, Гиацинт закрыл лицо рукой и затрясся от беззвучного смеха. Когда он почти успокоился, Омела сердито налила ему полную рюмку бордо.
— Не понимаю, как так можно! — с укором сказала девочка, как обычно взрослые говорят малышам. — Как можно смеяться, когда можешь умереть в любую секунду!
Гиацинт, жуя пирожное, беспечно качнул головой:
— А как можно плакать, когда разговариваешь с прекрасной дамой и пьёшь отличное вино?
Она рассердилась:
— Ты, правда, чудовище! Как ты не понимаешь, я хочу тебя спасти! Я возьму ключи у Тацетты и открою дверь. Подожди…
— Не смей! — резко приказал Гиацинт. — Даже не думай об этом, ясно?
— Почему? Тебя убьют, если останешься здесь.
— А ты мечтаешь составить мне компанию? — зло спросил он. — Тацетта сразу поймёт, с чьей помощью я сбежал, и тебя не спасёт никакое родство, поняла?
Омела печально вздохнула:
— Ага. Тем более что его и нет, родства. Он мне не кровный отец.
— А где?..
Он не стал продолжать, но малышка поняла:
— Настоящий? Его убили. Он тоже был моряк, как Тацетта.
— Он служил здесь, на "Геснере"?
— Нет. Папа жил с мамой, только не с моей, а со своей — с бабушкой. Когда он уезжал, мы оставались вдвоём. А потом, она умерла, меня не с кем было оставить, и папа взял меня с собой в море. В первый же рейс наша "Вербена" затонула, её потопили пираты, а меня спас Тацетта, и теперь я — его дочка.
Гиацинт молчал и в который раз удивлялся: как, зная все ужасы, что здесь творятся и всю жестокость этой стихии, он продолжает вопреки всему безумно любить море.
— Когда это случилось? — тихо спросил он Омелу.
Она подняла глаза к потолку:
— Мне тогда было… три с половиной. Сейчас, почти шесть. Это давно?
— Не очень. Смотря для чего: для времени два года — много, для памяти — мало, а для судьбы… кто знает? Для тебя сейчас это почти половина всей жизни. И у тебя больше никого нет?