Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
Валерка вскочил, а я вцепился в его рукав. Велел ему остаться. И запальчиво заявил: «Никуда он не уйдет! Валерка будет с нами встречать Новый год».
Отец побагровел, все резко притихли. Не будь гостей, представляю, что бы он устроил. Но при людях он старался держаться и поэтому просто рявкнул в полсилы: «С нами он сидеть не будет!».
Валерка вырвался и пулей вылетел из гостиной. Я зло выпалил: «Тогда и я тут не останусь!».
Отец гаркнул: «Я тебе не останусь! Договоришься у меня сейчас!».
Не сводя с отца ненавидящего взгляда, я демонстративно встал
Я пошел к двери, игнорируя ее просьбы и отцовские крики в спину: «Сейчас же сядь на место! А ну вернись, я сказал!».
Валерка тогда уехал к себе в слезах. И больше к нам ни ногой, как я ни звал. В конце концов высказал мне, что надоело ему водиться с мелюзгой, скучно. Сейчас-то я понимаю, что он это брякнул от обиды, а тогда послал его в ответ. Дома потом молча страдал месяц, два, не помню. Но дружить мы перестали. Отец потом сказал: «И правильно, нечего общаться с кем ни попадя, выбирай друзей своего уровня».
Сейчас Валера работает в нашей гимназии охранником. Он уже успел закончить школу, сходить в армию, дембельнуться, встрять в какие-то неприятности, из которых его вызволил отец по просьбе Владимира Ивановича. Опять же отец помог ему и устроиться к нам с этого года. Теперь Валера сутки через двое сидит в холле и залипает в мониторы. Мы с ним при встрече здороваемся, иногда даже болтаем о том о сем, как будто ничего не было. Ни дружбы, ни болезненного разрыва, ничего.
Но если бы не Валера, то я даже не знаю, чем бы история с матерью Гордеевой закончилась…
В тот день мы с Милошем собирались после уроков съездить в клинику его матери. Точнее, я обещал его туда подкинуть, а заодно хотел посмотреть на брата Инессы. Может, сфоткаю его, думал.
Мы уже выезжали с территории гимназии, когда мне позвонил Валера. Это как раз была его смена. Ничего внятно по телефону не объяснил. Сказал только, что нужно возвращаться и срочно гнать в спортзал, типа, Сонька с подругами там какой-то лютый жесткач устроила.
Мы развернулись и назад. Ломимся в спортзал — закрыто изнутри. Но голоса слышны. Я отправил Милоша к Валере за ключами, а сам позвонил Соньке. Она, слава богу, ответила. Открыла мне дверь.
— Что тут происходит? — спросил я, но уже и сам увидел Меркулову. Она стояла на коленях, низко склонив голову, и закрывала грудь руками. Рядом на полу валялись остриженные волосы и разорванная блузка.
А затем бросил взгляд в сторону и вообще офигел. Почему-то сразу я ее даже не заметил.
Там, скрючившись на полу, еще кто-то лежал. Неподвижно. Я видел только униформу уборщицы. А на голове у нее зачем-то был черный пакет, как для мусора.
— Это еще что? Кто это?
Я присел возле нее, стянул с головы пакет. И вздрогнул. Глаза у нее оказались полуоткрыты, но взгляд был жуткий, как будто неживой, стеклянный такой. А лицо перекошено.
— Что с ней?
— Ой, я не знаю, — ответила Сонька. — Она такая кривая и была.
— Соня, блин… что с ней? — повысил я голос. — Почему у нее на голове пакет?
— Стас, она сама виновата. Приперлась сюда и давай блеять. Типа,
Тут в спортзал заглянул Милош.
— Иди сюда. Посмотри, что с ней? По ходу, надо скорую вызывать.
— Нафига сразу скорую? — бубнила под руку Соня. — У бабки же обычный обморок. Давайте ее просто польем холодной водой?
— Сонь, ты совсем дура? — прикрикнул я, глядя на нее снизу вверх, потом спросил Милоша, который осматривал ее с озабоченным видом. — Ну что?
— По-моему, у нее инсульт. Давно она так?
— Да нет, — пожала плечами Сонька, резко меняясь в лице. — Минут за пять до прихода Стаса… Инсульт? Это что? А это… это опасно? Она не умрет?
Я подхватил уборщицу на руки и бегом с ней на стоянку. Потому что в лучшем случае скорая доберется сюда из города за час. А Милош сказал, что при инсульте каждая минута на счету.
По пути мне попался Платонов. Увязался следом: что это? Что с ней? Что произошло?
На ходу я бросил ему: кажется, инсульт.
Усадил ее в машину, рванул в город. Платонов на своей колымаге поперся за мной. Там, уже в больнице, когда ее увезли на каталке, накинулся на меня чуть не с кулаками.
— Что вы с ней сотворили?! Кто это сделал?
— Это я… Я просто неудачно прикололся.
— Как?!
— Надел ей на голову пакет.
— Зачем?!
— Говорю же, просто по приколу.
Платонов смотрел на меня как на чудовище.
Я, обогнув его, пошел к выходу.
— Стас! — крикнул он мне вслед. — Я всё доложу отцу!
На самом деле ушел я тогда не сразу. Боялся, что она умрет. Но торчать рядом с истеричным Платоновым было невмоготу. Просто стоял на улице. Потом туда же на крыльцо вышел покурить мужик, как раз тот, который ее и увез из приемного на обследование. Спросил его, как она. Тот сказал: «Жива. Нормально все должно быть. Успели».
Обратно ехал как не в себе. Ещё и Сонька позвонила. Рыдала в трубку: «Стас, она не умрет? А если умрет, что будет? Стас, а что в больнице сказали? Я боюсь… Мне так страшно и плохо… я умереть хочу… Я ведь не знала, что она больная… Я не хотела… Мы просто пошутили… Это была всего лишь шутка… Стас, что теперь будет? А папа узнает?».
А позже я сидел с Валерой и смотрел с ним запись. Без звука, но и так всё было ясно. Уборщица открыла своим ключом спортзал. Увидела, как девчонки глумятся над Меркуловой. Стала махать руками и, видимо, кричать на них. Эти — в ответ огрызаться. Потом Сонька обогнула ее, зашла со спины. Пока с уборщицей скандалили Яна с Аллой, Сонька вытянула из ее же тележки рулон с мусорными пакетами, размотала, один оторвала. Потом подлезла сзади и надела ей на голову. Уборщица еще несколько минут, как слепая, металась из стороны в сторону, вытянув вперед руки. А эти три дуры хохотали, крутились рядом с ней, хлопали. Наверное, кричали ей что-нибудь, дразнили. Та, в конце концов, совсем потерялась и упала. Немного подергалась и замерла. Ну и почти сразу пришел я.