Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
— Ух ты, какие люди решили вдруг почтить нас своим присутствием, — с усмешкой бросает он.
— Вообще-то Стас в больнице лежал! — тут же возмущается Соня с места. — Только вчера выписали!
— Помолчи, — тихо одергивает ее Смолин.
— А чего он? — шепчет она в ответ.
— Стас, как здоровье? — обращается математик к Смолину. И в его голосе мне по-прежнему чудится насмешка.
Смолин ему не отвечает, но смотрит на него так, словно хочет убить взглядом. Так и не дождавшись ответа, математик снисходительно хмыкает и приступает к уроку. И за все сорок минут больше ни
Меня же, наоборот, спрашивает через раз и за каждый ответ прямо рассыпается похвалой: Женечка, ты ж моя умница! Отлично! Превосходно!
А мне неловко. И вообще кажется, будто он дразнит Смолина несмотря на то, что «не замечает» его. Не знаю, что между ними происходит. Может, Арсению Сергеевичу обидно за то, что Смолин стал относиться пренебрежительно к его предмету или злится на него за то, что грубил ему тогда на стоянке. А может, у них вообще что-то личное. Но обстановка в аудитории ощутимо накаляется. Под конец и вовсе такое чувство, что сижу на пороховой бочке.
— Женечка, — говорит с улыбкой Арсений Сергеевич за минуту до звонка. — Сможешь сегодня остаться после занятий? Порешаем с тобой задания с прошлой олимпиады. Вместо кружка. Остальных я отпущу, чтобы тебе побольше времени уделить. Ты, Стас, тоже не приходи…
— Я и не собирался, — цедит Смолин, одаривая его убийственным взглядом. Впрочем, математика, по-моему, его злость только забавляет.
А на третьем уроке меня вызывает к себе Платонов и сообщает, что и в самом деле договорился с каким-то очень хорошим реабилитационным центром, куда уже сегодня могут поместить маму. Вручает мне их визитку с адресом.
— До шести надо успеть. И возьмите с собой все выписки, снимки, анализы, в общем, всё. А вот это телефон службы по перевозке лежачих больных. С ними тоже уже созвонились. Счет они выставят нам. Ничего платить не нужно. До скольких у вас сегодня уроки? До двух? Ну, успеешь.
— Как? Уже сегодня? — теряюсь я.
— Да, пока место есть. А надо было вообще сразу после выписки. Что ж ты не сказала мне раньше? Ты же знаешь, Валентина Павловна — мой самый любимый учитель. Я для нее все что угодно. И по поводу денег не волнуйся. Проживание, питание, лечение, мы всё оплатим. Ян Романович дал добро.
Я молча киваю. Если бы он не заливал мне про любимую учительницу, я бы даже искренне поблагодарила. Но после такой фальши прямо ком в горле встал.
С математического кружка я к огромному разочарованию Арсения Сергеевича отпрашиваюсь. Но клятвенно обещаю завтра быть как штык и решать его задачи хоть час, хоть два.
Пока еду домой, ловлю себя на том, что хочется плакать от тоски. Я так скучала по маме, когда она лежала в больнице, так ненавидела приходить в нашу пустую квартиру. И вот опять… Но, как ни крути, реабилитация ей необходима. И каким бы лицемером ни был этот Платонов, все равно спасибо ему за этот шанс. Всю биологию я тайком изучала отзывы про эту клинику и их программы восстановления. Столько обнадеживающих историй прочла, что волей-неволей думаю: а вдруг?
Дома
— Мамочка, — приседаю я перед ней на корточки, — это отличная клиника. Там стольких людей после инсульта поставили на ноги! Я читала отзывы… И тебя обязательно поднимут, вот увидишь! А я буду к тебе часто-часто приходить.
Она кивает, соглашается, но в глазах стоят слезы. Только когда к нам поднимаются парни из службы перевозки, мама успокаивается.
41. Женя
И вроде я уже привыкла за месяц жить одна, но эту ночь опять уснуть не могла. Тишина давила. Я терзалась, места себе не находила, так что почти с радостью поехала утром в гимназию — хотя бы на учебу отвлекусь. А еще снова попытаюсь попасть в кабинет директора.
Вчера не вышло. Ян Романович весь день был на месте неотлучно. Хотя вообще-то он редко появляется в гимназии и какими-то короткими набегами. А тут прямо как назло засел.
Зато насчет Смолина я зря опасалась. Он меня так же, как и все остальные, абсолютно не замечает.
Вот и пусть.
На перемене после второго урока встречаю в коридоре Платонова. Он как обычно бегает с деловым видом, суетится, но, завидев меня, приостанавливается на минуту.
— Ну что? Как Валентина Павловна? Разместились там? Всё нормально? Я хотел туда позвонить, но директора сегодня нет. Я за него. Ничего не успеваю. Хоть разорвись… — частит он. — Так что ты сама держи меня в курсе и, если что надо, говори.
— Хорошо, — киваю я, уловив главное: директора сегодня нет.
До обеда я сижу на уроках как на иголках. В буфет на большой перемене не иду. Мчусь к приемной. Открываю дверь, заскакиваю. Но… секретарша сидит на своем месте, что-то печатает.
— Что тебе? — поднимает она на меня равнодушный взгляд.
— Я… я хотела поблагодарить Яна Романовича… за маму… — придумываю на ходу отговорку.
— Он сегодня вряд ли будет, — холодно отвечает она.
Я уже разворачиваюсь к выходу, как в приемную заглядывает женщина в годах. Кажется, она из бухгалтерии.
— Лидочка, мне тут счета надо завизировать. Ян Романович у себя?
— Нет. Это к Платонову. Он сегодня за него.
— Ой… — недовольно морщится она. — Может, я лучше у тебя оставлю документы, а ты передашь?
— Да я сама сейчас уезжаю в департамент. Часа на два. Если вам очень срочно, то лучше все-таки к нему. Если нет — то оставляйте. Вернусь — передам.
С невозмутимым выражением я покидаю приемную, а внутри аж трясет от волнения. Неужели сегодня получится?
Далеко не ухожу. Кручусь поблизости. Минут двадцать, наверное. Потом вижу — выходит секретарша. В пальто, с сумкой, с зонтиком. Прикрывает дверь, но на ключ не запирает. И торопливо, цокая шпильками, проносится мимо.