Подонок. Я тебе объявляю войну!
Шрифт:
Оглядываюсь по сторонам — никого. На дрожащих ногах подхожу к приемной, на миг останавливаюсь. Страшно! Ощущение такое, будто я на самое настоящее преступление иду, какое-нибудь ограбление века, не меньше.
Собираюсь с духом, еще раз осматриваюсь и быстро заскакиваю внутрь.
Пулей залетаю к директору и прямиком к шкафам. Они здесь высоченные, во всю стену и до самого потолка. Открываю первые две створки — но это, видимо, отделение для пальто. А вот в следующем — уже что-то интересное. Аккуратные стопки папок.
Но сколько их, господи! Тут целую
Уже просто из упрямства открываю третий шкаф. Здесь тоже папки, точнее, коробки, подписанные и рассортированные по годам и по классам. Ищу наш.
Вот он! Как же хорошо, что у директора всё так четко систематизировано!
Вытаскиваю из коробки одну за другой папочки с личными делами. Алексей Шаманский, Руслан Малышев… Вставляю их обратно. Мне нужен Смолин. Или Смолина.
И вдруг за спиной слышу, как резко распахивается дверь, и кто-то быстро заходит. Сердце от страха тотчас летит кубарем в пятки. Онемев от ужаса, оборачиваюсь, даже не представляя, как сейчас буду объясняться.
Но это… Смолин.
Увидев меня, он тоже вздрагивает от неожиданности. Пару секунд смотрит на меня с таким ошарашенным видом, словно я призрак.
Потом сует какой-то конверт в лоток с бумагами на столе директора. Но не уходит, а, заложив руки в карманы, неспеша приближается ко мне.
— Ты чего тут делаешь? — спрашивает грубо, с наездом.
— А ты что тут делаешь?
— Тебя не касается.
— И тебя не касается.
Я скорее возвращаю на полку коробку, в которой личные дела класса. Но он уже всё понял.
— Залезла в чужой кабинет, роешься в чужих бумагах… — недобро ухмыляется он, придвигаясь ко мне ближе.
— Ты сам-то домой к себе, что ли, залез? Что ты там подложил в лоток?
— Тебе показалось, Гордеева. Ничего я никуда не подкладывал. А вот ты попалась. Вечно всё вынюхиваешь, подглядываешь, подслушиваешь… — произносит он это одновременно с унизительной усмешкой и затаенной угрозой в голосе, во взгляде.
Смолин меня сдаст, понимаю я. Просто скажет директору, что я тут у него копалась в бумагах и всё. И никакая интимная фотка больше не нужна. Ну и ладно. Только пусть он уйдет, и я хотя бы прочитаю то, что мне надо.
— Куда на этот раз ты свой нос сунула?
Он смотрит поверх моего плеча, пытаясь прочитать заголовок на коробке. Но я чуть сдвигаюсь вправо и заслоняю полку спиной.
— Отойди по-хорошему, Гордеева, — говорит он с обманчивой мягкостью. — Предупреждаю, тебе не понравится, если мне придется вынуть руки из карманов.
— А вдруг понравится? — выпаливаю я бездумно, лишь бы оттянуть время.
И Смолин на пару мгновений зависает в смятении, даже слегка краснеет. Но, правда, быстро берет себя в руки.
— Ну давай проверим, — произносит с нагловатой кривой улыбкой, за которой, по-моему, прячет свое смущение. — Считаю до трех. Раз… два…
И тут дверь в кабинет снова приоткрывается. Правда, пока
Из приемной доносятся голоса. И один из них — тот, что ближе — Яна Романовича. Он вернулся?!
— Лида уехала в департамент, — говорит он кому-то.
И я цепенею, понимая, что вот-вот сюда войдет директор. И тогда…
42. Женя
Кто-то в приемной еще о чем-то спрашивает директора, оттягивая страшный момент моего, то есть нашего разоблачения.
И тут Смолин рывком закрывает створки шкафа с бумагами и устремляется к шкафу для одежды. Я, повинуясь инстинктам, следую за ним. Он быстро вталкивает меня первой, сдвигая плечики с висящим на них пиджаком влево. Заскакивает сам и еще как-то умудряется прикрыть дверцу буквально за секунду до того, как в кабинет наконец входит директор.
Шкаф очень узкий. Немыслимо, как мы вообще сюда вместились вдвоем. Я забиваюсь вправо, упираюсь в стенку спиной. Смолин придвигается ко мне прямо впритык, лицом к лицу. Буквально вжимается в меня, так, что я утыкаюсь носом в его плечо. Дышу его запахом. Чувствую жар его тела. В другой ситуации подобное вполне сошло бы за откровенное домогательство, но сейчас это меньшее, что меня тревожит.
Замерев, я вслушиваюсь в звуки снаружи шкафа. Шаги приближаются. Сердце мое разгоняется. Вот директор останавливается совсем рядом. А вдруг он сейчас пожелает снять пальто и повесить его сюда? А тут мы… Представляю его лицо в этот момент!
От нелепости всей ситуации и, еще больше, от нервов меня вдруг пробирает смех. Я изо всех сил держусь, но проклятый смех не стихает. Наоборот, он еще сильнее рвется наружу, сотрясая меня.
Чувствую легкий тычок в бедро.
— Тшш, — шипит мне в макушку Смолин.
Кое-как я все же беру себя в руки. Тут, главное, суметь переключиться и начать думать о чем-нибудь другом. Например, о том, почему рука Смолина до сих пор лежит на моем бедре. Я, конечно, от такого в обморок не упаду, но его ладонь с каждой секундой кажется все горячее. Прямо жжет.
Тем временем, судя по звукам, Ян Романович усаживается за свой стол. Интересно, надолго ли? И сколько можно вот так простоять в шкафу, не издавая ни звука, ни шороха?
Надо попытаться расслабиться, тогда легче будет. Я закрываю глаза, все равно тут абсолютно темно. Но как только утихает первый острый страх, что нас поймают, в голову начинают лезть совершенно неуместные мысли.
Мне вдруг кажется, что Смолин нюхает мою макушку. Нет, понятно, она у него под носом, тут волей-неволей будешь. Я вот тоже нюхаю его плечо. И даже, честно признаюсь, слегка балдею от его запаха. Но он стал дышать по-другому. Шумно, протяжно и в то же время прерывисто. От его дыхания мне самой неловко. От каждого его такого выдоха шею осыпает мурашками. Начинаю опять думать о том, что мы в непозволительной близости, только сейчас это не вызывает смех. Скорее, волнение. Черт, еще какое волнение.