Подводный саркофаг, или История никелированной совы
Шрифт:
– Молодой человек, - обратился он к какому-то парню, стоявшему с бутылкой пива у скамейки.
– Не допивайте, пожалуйста, дайте хлебнуть, а то голова болит, мочи нет.
– Вали отсюда, бомжара, - грубо ответил парень - В метро иди проси, там подадут.
Силуянов засмеялся, обнажив гнилые зубы.
– Сгоришь синим пламенем, - проговорил он, уходя прочь.
– Только пепел от тебя останется... Гы-гы-гы...
Однако идея, которую подсказал молодчик, показалась ему здравой. Майор вспомнил, что и прежде, когда особенно поджимало
– Помогите на хлеб, помогите на хлеб, - бормотал он, когда мимо кто-нибудь проходил, а потом шептал, провожая прохожего глазами: - Помрёшь, ты тоже помрёшь, все помрёте.
На лестницу залетал ветер с мелким дождём. Продрогший Силуянов всё-таки дождался, когда какой-то сердобольный прохожий, нетрезвый с виду, положил ему в кепку десятку.
– Доброго вам здоровья, - угодливо проговорил бывший гебист и промычал, когда тот отошёл: - И ты помрёшь, сволочь. Все помрёте. Только пепел от вас останется.
Силуянов вышел из перехода и побрёл в поисках подъезда, где можно отдохнуть полчасика. Но такие подъезды не попадались. Дома стояли массивные, с металлическими оградами и решётками на окнах. Вокруг царили чистота и полное безлюдье. Мучимый усталостью и жаждой, майор сворачивал из улицы в улицу, пока, наконец, не забрёл в кварталы, где на тротуарах лежала грязь, а дома были жилыми, с облупленными фасадами и уютным светом в окошках. Нашёлся и подъезд, на котором не было кодового замка. Силуянов почти с наслаждением вошёл в сырой, пахнущий кошками полумрак. Присел на ступеньку, закрыл глаза и спустя, как ему показалось, мгновение его кто-то толкнул в плечо. Полная женщина неопределённых лет, в ушанке и засаленном ватнике, поинтересовалась, что ему здесь надо.
– Попить бы, - простонал Силуянов.
– Голова болит... Мне бы выпить... Устал я, ноги не идут...
– А деньги у тебя есть?
– Есть, есть...
Баба ушла. Он снова впал в забытьё.
Очнувшись, он увидел перед собой двух мужчин, бомжей, как он сразу понял. Один извлек из-за пазухи наполненную сивухой бутылку из-под пепси-колы и пластиковый стакан
– Так сколько у тебя бабок, кореш?
– спросил он.
– Наливай, не жалей, - произнесла за спиной Силуянова знакомая баба.
– Видишь, человеку плохо.
Силуянов даже не взглянул на неё. Всё его внимание было поглощено действиями бомжа, наполнявшего стакан мутноватой жидкостью.
Пойло имело мало общего с водкой и сразу вызвало болезненный зуд в желудке, но Силуянов всё равно был доволен. Осушив стакан, он шумно перевёл дыхание.
– Что, братан, проняло?
– улыбнулся бомж.
– Проняло.
– Дай ему закусить, - сказала баба.
Второй бомж развернул свёрток, в котором оказались чёрный хлеб и нарезанная колбаса. Майор отправил в рот кусок хлеба.
– А денег
– Клянусь, больше нет...
– Ладно, оставь её себе, - благостно сказал бомж, закупоривая бутылку.
– Как будто мы нищета совсем, - прибавил его приятель.
Силуянов, чувствуя, как по его измученному телу разливается приятное тепло, почти с умилением смотрел на своих благодетелей. "И вы тоже помрёте, - сказал он им мысленно.
– Ну и ничего страшного. Не переживайте".
– Мне на Казанский вокзал надо, - пробормотал он.
– В Раменское надо ехать срочно. У меня брат умирает. Как отсюда до Казанского вокзала добраться?
Бомжиха проводила его до выхода со двора и начала объяснять, как доехать до вокзала. У Силуянова шумело в голове и жгло в желудке. Из объяснений он понял только, что надо идти прямо, потом свернуть, потом ещё свернуть и сесть на троллейбус. Стараясь ступать твёрдо, он устремился вперёд.
Дождь продолжал сеяться, к нему примешивались ветер и снег. Полы распахнутого силуяновского пальто взвивались как вороньи крылья. Город со всеми его огнями и пешеходами казался призраком, уплывающим в туман.
"Здесь будут руины, - думал Силуянов, идя по отражениям огней.
– Руины, трупы и радиоактивный пепел".
Вскоре ему стало чудиться, что он наяву видит, как рушатся дома. Это было похоже на фильмы про войну. Стены оседали, поднимая огромные клубы пыли; бежали люди, машины переворачивались и скрывались под обломками. Силуянову радостно и удивительно было сознавать, что всё это устроил он. Он один. Это он приговорил мир к смерти и привёл приговор в исполнение. Он шёл выпрямившись, с торжествующей улыбкой на губах.
– Уничтожить, всё уничтожить, - бормотал он.
После выпитого ему стало жарко. По лицу текли дождевые капли, а ему казалось, что это пот.
Он остановился у огромного окна. Его взорам предстал зал, освещённый цветными огнями. За столиками сидели мужчины в костюмах и галстуках и женщины в вечерних платьях. Между столиками ходили официанты.
Силуянов расхохотался.
– Сдохнете все!
– прорычал он.
– Завтра же и сдохнете! А сейчас жрите, нажирайтесь перед смертью!...
Посетители оборачивались на странного хохочущего бомжа. Никто не слышал, что он говорил, но свирепое выражение его лица и смех вызывали оторопь.
Из дверей высунулся охранник.
– Эй, ты, - крикнул он.
– Здесь стоять нельзя! Ступай отсюда!
Силуянов торопливо пошёл вдоль припаркованных машин. В голове, как на треснутой пластинке, повторялись одни и те же слова: "Всё должно погибнуть. Всё". Он даже перестал понимать, куда идёт. Вспотев и одновременно дрожа от пронизывающего ветра, не чуя ног, которые как будто передвигались помимо его воли, он шёл навстречу расцвеченным неоном зданиям, почти воочию видя, как они рушатся и превращаются в обломки. "Всё должно погибнуть. Всё".