Поэмы

Навои Алишер

Живописные работы Фархада и Шатура.

Водосбросы для горожан.

Народные толпы спешат на праздник водопуска.

Царица Бану среди народа. Где Ширин?

Кто острой мысли сложный ход решал, Тот так пером всю книгу украшал.

* * *

Фархад всецело в дело весь ушел, Он с каждым днем арык все дальше вел, Тая в душе надежду, что когда Он завершит арык, придет сюда Ширин, розовотелый кипарис, С кем, наконец, его пути сошлись: Ее увидит и услышит он И тем за труд свой будет награжден. О, сколь она нежна и хороша! А если скорбная его душа, От радости такой вся излучась, Покинет вовсе плоть его в тот час, То — бог свидетель — больше у него Он и просить не смеет ничего… Одушевлен надеждою такой, С зари и до зари своей киркой Гранит неутомимо он долбил Во имя той, которую любил. Арык он так прокладывал: вперед Две равнобежные черты ведет На тысячу локтей: три — ширина, Два локтя вглубь — арыка глубина. Он тысячу прорубит, а за ней Прорубит дальше тысячу локтей. А двести камненосов следом шло, Освобождая от камней русло. Тогда Фархад при помощи тесла Подравнивал бока и дно русла, И так искусно их потом лощил, Как будто воском камень он вощил. Нет, стены превращал он в зеркала, — Песчинка отражаться в них могла. А если каменный кончался грунт И вдруг песчаный обнажался грунт, — Не облегчались там его труды: Пески — плохое ложе для воды, — И, чтоб арыку не грозил обвал, Чтоб всей воды песок не выпивал, Без устали киркой он и тишой Работал — и не унывал душой. Он сотни плит гранитных вырезал, Их оббивал и тщательно тесал, И высекал зубцы по ребрам плит — Зубец в зубец он сплачивал гранит. И, много сотен плит сводя в одно, Он стены облицовывал и дно, И так в работе этой был он строг, Что швов нигде никто б найти не смог… А снова станут скалы на пути, В куски он их раскалывал в пути. Гранитных скал стал жителем Фархад — Стал скалосокрушителем Фархад. Подтянет

свой кушак потуже он — Одним ударом рушит целый склон; Махнет, как бы игрушкой, он киркой — Смахнет скалы верхушку он киркой. Он низвергал за глыбой глыбу в степь — Обрушиться хребты могли бы в степь! Осколки били по луне, но ей Был ореол защитой от камней. Был звездам страшен тех осколков дождь, Что излила на них Фархада мощь, — И, головы спасая, сонмы звезд Бежали с неба, покидая пост. А небосвод — хоть весь изранен был, — Захватывал те камни и копил, Чтоб их бросать на землю: млад и стар Страдают от камней небесных кар, И, видимо, запаса тех камней У неба хватит до скончанья дней!.. Вершины руша от самих небес, Пыль поднимая до седьмых небес, Сто вавилонских чар затмив, Фархад Сердца потряс, смутил умы Фархад, Когда и день и ночь арык в горах Он пробивал, свергая горы в прах… Так исподволь все дело шло к концу, Арык уже был подведен к дворцу, И здесь, как мы в дальнейшем узнаем, Фархадом был устроен водоем, — Нет, озеро там выдолбил Фархад, Чья площадь — шестьдесят на шестьдесят. Вода его живой водой была, Свежа, прохладна и до дна светла.

* * *

Вблизи дворца стоял один утес, Который в небо голову вознес. Он круглым был, — в окружности своей Имел он свыше пятисот локтей. Фархад подумал: «Исполин-скала! Мне тут сама природа помогла. Об остальном я позабочусь сам: Прекрасный замок из скалы создам». Опять Фархад кирку пускает в ход, Над озером он замок создает, Из цельной глыбы строит он дворец — Искуснейшего зодчества венец. Возглавлен был высоким сводом он, Стоял лицом к озерным водам он; Его айван со множеством колонн В лазурный упирался небосклон. Величию наружному под стать Сумел Фархад и все внутри создать: Был для приемов и пиров большой Внутри скалы им высечен покой; Вверху простерся купол-великан, Трехарочный и тут стоял айван С высокими колоннами: Фархад Не пожалел трудов для колоннад. Он отзеркалил так скалу-дворец, Что весь подобен стал стеклу дворец. Своим резцом художник-камнетес Узоров много на айван нанес, Украсил стены множеством картин, — На каждой он изображал Ширин. Была на троне изображена Средь гуриеподобных дев она. Но даже и при райской красоте Лишь воплощенной формой стали те, Зато Ширин была так хороша, Как в образ воплощенная душа! Во многих видах он изображал Ту, для кого дворец сооружал. Изображал он также там себя, Но так изображал он сам себя, Что где бы ни была она иль он, К ней взор его всегда был устремлен. Шапур его не оставлял и тут, С ним разделяя живописи труд, И смелой кистью другу помогал, И в кисть Фархада смелость он влагал. Над росписью работая в те дни, Друг друга дополняли так они: Один — людей напишет, тот — зверей, Один — зверей поправит, тот — людей. Ту, что была всем пери образцом, Фархад не кистью лишь, но и резцом Изобразил на камне, и себя Из камня высек, плача и скорбя. Так создан был из той скалы дворец, И так он был украшен под конец, Подобный по величине горам, А по изяществу — китайский храм. Когда уже все кончил в нем Фархад, Вновь принялся за водоем Фархад, Стал от него арыки ответвлять И к самому дворцу их направлять, Так, чтоб дворец Ширин со всех сторон Узором водным был осеребрен. Когда он это дело завершил, И город он снабдить водой решил. А город был внизу, и без воды Там огороды гибли и сады. Фархад исчислил высоту, — она Двум тысячам локтей была равна. И с этой кручи вниз пустил Фархад За водопадом в город — водопад. И так благодаря его трудам Все люди воду получили там…

* * *

Когда же день настал для пуска вод, Смятением охвачен был народ. Не только этот город, — вся страна Событием таким потрясена, Спешила к месту зрелища толпой, Невиданной досель еще толпой — Такой, что, попади в нее игла, И та упасть бы наземь не могла. Да что игла! Из-за людских лавин Ни гор не видно было, ни равнин! А несравненный низвергатель скал Вдоль берега арычного шагал, В слезах, печальный. И, как он, понур, Брел рядом с ним и друг его Шапур. Да, шел Фархад, тоскою удручен, Одной мечтою страстной увлечен. Он думал: «Валит весь народ сюда, Быть может, и она придет сюда Полюбоваться делом рук моих — Моя любовь, источник мук моих. Я жду ее, тоскую, но боюсь: Придет — от радости я чувств лишусь. А если вдруг не явится — умру. Не повидав красавицы — умру…» Так, молча, нес он бремя горьких дум. Но в это время он услышал шум, И вот — сквозь слезы, как сквозь пелену, Он видит караван Михин-Бану. Блестящей свитою окружена, Как между звезд бесчисленных луна, Была она так величава, — вся Великолепье, блеск и слава вся. Горячим ликованьем обуян, Народ, столь пышный видя караван, Срывал все драгоценности с себя, И путь царицы устилал, любя. Фархад остановился и поклон Отвесил низко, горем ущемлен: Не находил он в царской свите той, Которая была его звездой. Печально он опять побрел вперед, И весь тот многочисленный народ, Заполнивший от гор до гор пути, Держал о нем лишь разговор в пути — И, праздник омрачая сам себе, Скорбел и плакал о его судьбе. Хотя Фархад и поспешить бы мог, Он остановкам находил предлог, А сам смотрел: не прибыла ли та — Его любовь, страдание, мечта. Глядел не в два, — в четыре глаза он, Ища ее — смятение времен. И так дошел он до истока вод, И так за ним дошел и весь народ.

* * *

Подай вина мне, кравчий! Винный хмель Приятней, чем тоски полынный хмель! О хмель разлуки! Сколько боли в нем! Лечи его свиданьем иль вином!

Миниатюра из рукописи XV в.

«Фархад и Ширин»

ГЛАВА XXXIV

ПРАЗДНИК ВОДОПУСКА

Солнце Армении спешит к водному знаку зодиака.

Суматоха в толпе. Приезд Ширин.

Осмотр арыка. Вода пущена. Ликование народа.

Фархад на плечах приносит Ширин вместе с конем к водохранилищу.

Вода в замке. Снова разлука

Кто в тех горах разламывал гранит, Поток прозрачной речи так стремит.

* * *

Когда Фархад, на сердце навалив Хребты печали, реки слез пролив, Отправился в тот день на пуск воды, — Ширин, кто знала все его труды: И высеченный среди скал арык — Тот гладкий, как лицо зеркал, арык; И тот дворец, подобный небесам, Который для нее он создал там; И те узоры и картины те, Которым равных нет по красоте; И все, что он свершил и что вовек Другой свершить не мог бы человек, — Осведомляясь каждый миг о нем И тем же, что и он, горя огнем, На этот раз, такую слыша весть, Волнения не в силах перенесть, — Придворным слугам отдает приказ Коня Гульгуна оседлать тотчас. Тот резвый конь был на ходу легок — Зерном жемчужным он катиться мог, Он ветром был. Ширин — нежна, тонка, Была на ветре лепестком цветка, Но прежде, чем на ветер свой воссесть, Ширин к Бану с гонцом послала весть: «В прогулку солнце хочет, мол, пойти, Оно спешит, оно уже в пути. И тот себе наметило привал, Что зодиака знак облюбовал. [64] Так пусть булаторукий витязь — тот Гранитонизвергатель подождет. Пусть водопуск задержит, пусть вода Пойдет, когда прибуду я туда…» Бану, обрадована вестью той, Спешит найти в толпе людей густой Фархада, потерявшего, скорбя, Не только сердце, — самого себя. Найдя, сказала: «Ты нас извини. Тебе лишь огорчения одни Мы причиняли, и велик наш стыд, Но разве он тебя вознаградит? Немало ты набегался. Присядь. О радости хочу тебе сказать: Сейчас сюда и та прибыть должна, Что, словно роза нежная, нежна, Стройна, как кипарис, — чтоб озарить Арык, что соизволил ты прорыть, И цвесть, как роза и как кипарис, У этих вод. А ты приободрись…» Ведя такой сердечный разговор, Баку велела разостлать ковер, Поставить трон и, дав коню покой, Сошла с седла, на трон воссела свой — И вновь Фархаду оказала честь, Прося его на тот ковер присесть. Гранитосокрушитель, весь в пыли, Склонился перед нею до земли — И, словно ангел божий, он присел, У тронного подножья он присел… Но тут в толпе возникла кутерьма. Пыль черная, густая, как сурьма, Клубилась вдалеке. Она, она — Султан красавиц, ясная луна, Вершина красоты, светильник дня — Сюда поспешно правила коня! А стража стала оттеснять народ, Который сбился у истока вод Вокруг Фархада и Михин-Бану. Но как сдержать взметенную волну?.. Фархад весь дрожью был охвачен вновь, Внезапный жар в нем высушил всю кровь. И начала его увещевать Михин-Бану заботливо, как мать: «Свою ты волю напряги, сынок, Глаза и сердце береги, сынок! Ведь, потеряв рассудок в этот миг, Ты рушить можешь все, что сам воздвиг. Пред всем народом обезумев здесь (Об этом поразмысли, это взвесь), Как встретишься ты с пери? Что, когда Ее страдать заставишь от стыда? Мир не прощает недостатков нам. Ты овладей собой, не мучься сам, Не огорчай меня, а также ту — Земную гурию, твою мечту…» Пока боролся он с собой самим, Красавица была почти пред ним. В огонь, что на щеках ее пылал, Как саламандра, весь народ попал. Не говори, что за кольцом кольцо Спадали кудри на ее лицо, Благоухая амброй: это — дым От пламени того был столь густым, Как амбра черный, — чернотой своей Мир омрачил он тысячам семей… К Фархаду направляя скакуна, Смущала время красотой она, И, дерзко время попирая в прах, Конь приближался, взмыленный в пахах. Бану Фархаду говорит: «Спеши Взор уберечь от бедствия души, Покуда не сошла она с седла, И принимайся за свои дела. Быть

может, нелюбезен мой совет, Но был бы лишь полезен мой совет».

64

Что зодиака знак облюбовал. — Это выражение означает, что Солнце (Ширин) решило войти в знак Водолея, иначе говоря она решила подойти к вырытому арыку.

* * *

Шапур помог Фархаду встать — и тот Пошел с киркой открыть воде проход. А тут как раз поспела и она — Та, что была от пери рождена. И, осмотрев со всех сторон арык, Любуясь, как сооружен арык, Ширин, в восторге, слов не находя И руки в изумленье разводя, Качаньем головы, улыбкой — так Высказывала радость, что ни шаг… Фархад киркой пробил дыру, куда Вся ручьевая хлынула вода, Но, встретив заграждение камней, Свернул сначала в сторону ручей. И, словно мельница стояла там, Теченьем камни увлекало там. Когда же стал арык приютом вод, Волненье всколыхнуло весь народ. Как будто вся толпа сошла с ума, Такая началась там кутерьма, Такая суматоха, клики, рев, — И тут и там, с обоих берегов. Подтягивали пояса певцы, — Настраивали голоса певцы, Так, чтоб напевы их звучали в лад С водой, которую пустил Фархад. Михин-Бану с красавицей своей Во весь опор помчали двух коней, Чтоб, обогнав течение воды, Ждать в замке появление воды. Но даже конь небесный бы не мог Опередить столь быстрых вод поток. И все-таки за всадницами вслед Пустился весь народ — и юн и сед. Фархад, давно оставшийся один, Пешком понесся догонять Ширин. А конь ее, как ни был он горяч, Как ни летел за ягачом ягач (Не говори, что ровным прямиком, — Летел и через горы ветерком!), — Но ветерок, чья ноша серебро, [65] Боится сбросить все же серебро, — И был в такой тревоге этот конь, Резвейший, ветроногий этот конь, Что вдруг одну из ног вперед занес, А остальными — в камень будто врос. А если бы его погнать тогда, — Могла с Ширин произойти беда: Запутаться ногами мог бы конь, Свалить ее на камни мог бы конь!.. Фархад, которого примчала страсть, Чтоб розе с ветра наземь не упасть, Согнулся, как под солнцем небосвод, Спиной уперся он коню в живот, Передние схватил одной рукой, Две задние ноги схватил другой, И так же, как владычицу сердец Носил тот ветроногий жеребец, Так на своих плечах Фархад-Меджнун Понес обоих, как лихой скакун. Он так помчался, что, как черный дым, — Нет, как сурьма, клубилась пыль за ним. Без передышки на себе их мча, Два или три бежал он ягача — И вскоре очутился пред дворцом. Он обежал дворцовый водоем, К айвану подбежал и, стан склоня, Поставил наземь пери и коня… Едва сошла красавица с седла, Вода в арык дворцовый потекла. Прах пред Ширин облобызал Фархад, Опять ни слова не сказал Фархад, И, слезы проливая, он ушел, Как туча дождевая, он ушел. Когда он в горы шел тропой крутой, Арык уже наполнился водой, И до краев был полон водоем — Так что вода не умещалась в нем; Она, подобна райским ручейкам, Текла вокруг дворца по арычкам, В степь изливаясь, продолжала путь, У горожан в садах кончала путь… «Рекою жизни» тот арык с тех пор Завется у людей армянских гор, И «Морем избавленья» — водоем Народ прозвал на языке своем.

65

Но ветерок, чья ноша серебро. — Быстроногий конь сравнивается Навои с ветерком, а Ширин — с серебром.

* * *

Эй, кравчий, море винное открой — И чашу дай с корабль величиной! В арыке винном — воскресенье мне, А в море винном — избавленье мне!

ГЛАВА XXXV

ФАРХАД НА ПИРУ У МИХИН-БАНУ

Ширин тоскует.

Михин-Бану приглашает Фархада на пир.

Десять ученых дев.

Здравица Ширин за Фархада и за ее любовь к нему

ГЛАВА XXXVI

СВАТОВСТВО ХОСРОВА

Иранский шах Хосров Парвиз ищет новую жену.

Сообщения гонцов о красавице Ширин.

Советник шаха Бузург-Умид.

Отправка посла к Михин-Бану

ГЛАВА XXXVII

МИХИН-БАНУ ОТКАЗЫВАЕТ ХОСРОВУ

Приход иранского посла.

Неожиданное предложение.

Объяснение с Ширин. Пир в честь посла.

Мудрый отказ Михин-Бану. Гнев Хосрова

ГЛАВА XXXVIII

НАШЕСТВИЕ ХОСРОВА НА СТРАНУ АРМЕН

Крепость Михин-Бану.

В ожидании осады. Фархад на вершине скалы.

Хосров осматривает крепость.

Два метких камня Фархада

Войска стихов построив на смотру, Поэт в поход повел их поутру.

* * *

Парвиз, поднявший гнева острый меч, Решив страну армян войне обречь, Собрал такую силу, что и сам Не ведал счета всем своим бойцам. За войском поднимавшаяся пыль Мрачила светоч дня за милем миль, Скажи — совсем затмила светоч дня, Сознанье неба самого темня. Не помнил мир неправый, чтоб поход Настолько был несправедлив, как тот! Немного дней водил Парвиз войска, — Увы, была страна Армен близка… Тревоги весть летит к Михин-Бану, Что вторгся неприятель в их страну, Что он потоком грозным хлынул… нет, — Какой поток! То море страшных бед! Какое море! Ужасов потоп! Нет ни дорог свободных и ни троп… Бану не растерялась: в ней давно Созрела мысль, что горе суждено. И был начальник крепости умен — К осаде крепость приготовил он. А крепость, простоявшая века, Была и неприступна и крепка, Но так ее сумел он укрепить, Что крепче и кремлю небес не быть. Дорога, по которой в крепость шли Арбы с пшеницей, с сеном той земли, Напоминала неба Млечный Путь, Покрытый звездной зернью вечный путь. За крепостной стеной, что вознеслась Зубчатым гребнем в голубой атлас, За каждым из зубцов — гроза врагам — Сидел не просто воин, — сам Бахрам! Рвы доходили до глубин земных, И так вода была прозрачна в них, Что по ночам дозорным со стены Бывали звезды нижние видны. [66] Вся крепость так укреплена была И так припасами полна была, Что даже и небесный звездомол Лет в сто зерна б того не промолол. Как звезд при Овне — было там овец, Коров — как звезд, когда стоит Телец. Описывать запасы всех одежд Нет смысла нам, — а счесть их — нет надежд… Теперь Бану заботилась о том, Чтоб власть в народе укреплять своем. А пери думу думала одну — Она с военачальником Бану Фархаду в горы весть передала: Мол, таковы у них в стране дела, — Его судьба, увы, ее страшит, Пусть он укрыться в крепости спешит. Не думал он в укрытие засесть, Но, чтоб обиды пери не нанесть, Он все же нужным счел туда пойти, Но с тем, чтоб не остаться взаперти… Над крепостью была одна скала — Быть башней крепости небес могла. На ней Фархад решил осады ждать, Чтоб камни в осаждающих метать…

66

Бывали звезды нижние видны. — То есть герои наблюдали, как в воде отражались звезды.

* * *

А между тем туда спешил Хосров, Придя, войска расположил Хосров От места укрепленного того В полмиля расстояния всего, А сам со свитой выступил в объезд — Обозревать твердыню здешних мест. Внимательно он местность изучал, На крепость взоры часто обращал, Обдумывал, рассчитывал, но взор Не крепость видел на высотах гор, А небо на земле. Как небо взять? Где силу и дерзанье где бы взять? Так размышлял и каялся Парвиз, Но не совсем отчаялся Парвиз: В походе пользы, может быть, и нет, Но сожаленья путь — не путь побед. Хосров на ту скалу направил взгляд, Где на вершине пребывал Фархад, Как жемчуг драгоценный на челе. Хосров его заметил на скале, И, словно сам в себя вонзил кинжал, Он, к свите обратившись, так сказал: «Осведомьтесь, кто дерзкий тот храбрец — Угроза и смятение сердец!» Погнал коня один из тех людей, К скале приблизился и крикнул: «Эй! Желает знать великий шах Парвиз, Кто ты такой? Чем занят? Назовись!» И так Фархад ответил со скалы: «Себе не стану расточать хвалы. Я к именитым не принадлежу, — Я именем своим не дорожу, Оно мне чуждо стало, — нет, оно Исчезло — в прах, в золу превращено Огнем любви, в котором весь сожжен, Я своего же существа лишен. Но люди легкодумны, — потому Небытию не верят моему, — И, прах мой поминая, не в укор, Фархадомименуют до сих пор…» От столь глубокомудро-скорбных слов Чуть не лишился разума Хосров. И, ревностью сжигаем, думал шах: «Есть сладость в этих мыслях и словах, Красноречив соперник мой Фархад, Но в сахаре он мне подносит яд, Убить змею шипучую — не жаль: Не ползай и при случае не жаль! Чтоб не вонзился терний в ноги, — прочь! Он мой соперник, — и с дороги — прочь! Пришла пора стянуть на нем аркан, Пробить ему в отходный барабан». И кликнул шах: «Эй, люди, кто храбрей! Ко мне его доставьте поскорей…» Увидел с высоты своей Фархад, Что мчится в десять всадников отряд, И громко закричал оттуда вниз: «Эй ты, сардар! Хосров ли ты Парвиз Иль не Хосров, но уши ты открой И вслушайся в мои слова, герой! Своих людей ко мне ты с чем послал? Когда б меня ты в гости приглашал, То разве приглашенья путь таков, Что требовал бы сорока подков? А если смерти ты меня обрек, Мне это — не во вред, тебе — не впрок, И грех пред богом и перед людьми За десять неповинных жертв прими. Ты волен мнить, что это похвальба. Однако шлема не снимай со лба: Метну я камень в голову твою — И лунку шлема твоего собью. Вот мой привет! И вот — второй! Проверь: Сбиваю с шлема острие теперь». Фархад метнул за камнем камень в шлем — И лунку сшиб и острие затем. Сказал: «Вот подвиги людей любви! Ты видел сам и воины твои, Как меток глаз мой, как сильна рука: Так уведи скорей свои войска, Иначе — сам себя же обвиняй: Всех истреблю поодиночке, знай! Хоть пощадил я череп твой, а все ж И сам ты головы не унесешь. А потому благоразумен будь — И с головой ступай в обратный путь. И милосердью ведь пределы есть: Не вынуждай меня, сардар, на месть. Я не хочу, чтоб каждый камень мой Стал неприятельскою головой. Но мне, в себе несущему любовь, Я верю — бог простит и эту кровь. Тебя он шахом сделать захотел, Мне — прахом быть назначил он в удел, Однако дело, коим занят шах, Стократ презренный прах в моих глазах. Дорогой гнета день и ночь скача, Конем насилья все и всех топча, Ты тем ли горд, что кровь и произвол Ты в добродетель царскую возвел? Моею речью можешь пренебречь, Но страшно мне, что ты заносишь меч И тучу войск на ту страну ведешь, Куда тебя вела любовь… О, ложь! Свои уста, язык свой оторви — Ты говорить не смеешь о любви!..» Рассерженный Хосров остался нем. Фархад пробил сначала камнем шлем, Теперь, произнеся такую речь, Вонзил он в сердце шаха острый меч. И, в сердце уязвлен, Хосров ушел, К своим войскам он, зол, суров, ушел.