Поэтика за чайным столом и другие разборы

Жолковский Александр Константинович

— Откуда робость? Почему бы Не быть храбрей? И почему коснеют губы, Когда я с ней? (Андр);

— Что может дать ей свет мятежный, Ничтожный свет? <…> И глохнет зов: явись, о счастье! — Напрасный зов! (Рат-Д);

— О, в чем же светлом скорбь потонет Души моей? Кто к счастью светлый путь укажет, Откроет рай? Кто сердцу ноющему скажет: Люби, желай! В ответ мне слышатся угрозы: Навек один!.. (Рат-О);

— Идти

б дорогою свободной, — Да, лих, нельзя <…> Но светлый край далек отсюда, И где же он? (Сол-Ид);

— Пойми, что гибель неизбежна. Доверься мне И успокойся безмятежно В последнем сне. В безумстве дни твои сгорели, Но что тужить! (Сол-Пойм);

— Но как решить, что в жизни внешней И что во сне? <…> Иль это только бред недавний, Ты не со мной? (Брю);

— Теряет берег очертанья. Плыви, челнок! (Бл-Тер);

— И ты, мой юный, мой печальный, Уходишь прочь! (Бл-31);

— Бежим, бежим, дитя свободы, К родной стране! Я верен голосу природы, Будь верен мне! (Бл-Беж);

— О, если б вновь живую руку Прижать к губам! (Бл-Ког);

— Готов ли ты на путь далекий, Добра певец? Узрел ли ты <…>? Готов ли ты <…>? Готовься в путь! Близка могила, — Спеши, поэт! (Бл-Гот);

— Рыдайте, сорванные струны Души моей! (Бел);

— К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? (Бал-Свет);

— Уйти туда, где бьются струи <…> Где <…> Где <…> Где <…> Где <…> Где <…> Уйти — уйти — уйти — в забвенье. В тот вспев святой, Уйти туда — хоть на мгновенье, Хотя мечтой (Бал-Уйт);

— Нет, больше не могу смотреть я Туда, в окно! О, это горькое предсмертье, — К чему оно? <…> Как нежно в нашем переулке Желтеет клен! (Хо-Ут);

— …туда бы, В свои поля! <…> Умолкни, Парка. Полно, Муза! Довольно вам! (Хо-27);

— Все, что наводит на раздумье, Все слишком есть <…> Все <…> Так в волосах моих — все масти <…> Я знаю весь любовный шепот, — Ах, наизусть! — Мой двадцатидвухлетний опыт — Сплошная грусть! <…> Что ни скажи! — <…> И как могу Не лгать — раз голос мой нежнее, — Когда я лгу… (Цв);

— Не вспоминай с улыбкой милой <…> Иль на сегодня ты забыла, Что я еврей? <…> Чтоб было стерто и забыто, Что я еврей, Чтоб я припал

к груди раскрытой Земли моей! (Эр);

— Куда пойдешь, кому расскажешь <…>? Ну как тут в сердце гимн не высечь, Не впасть как в дрожь? <…> Стихи! стихи! Не очень лефте! Простей! Простей! <…> Мы пили за <…> Я выпил <…> За Совнарком <…> Я выпил гордо за рабочих <…> За то, чтоб <…> Пей, сердце! <…> Вот потому я пил четвертый Лишь за себя (Ес);

— Но что могло напомнить юность? Неужто сброд <…> Назад! Зачем соваться под нос, Под дождь помой? Утратят ли боеспособность…? (Паст-Ш).

Эмфатические интонации перемежаются более спокойными, но потенциально драматичными конструкциями с когда, однажды, вдруг, с тех пор. А при анафорическом нагнетании и сама повествовательность возгоняется до высокого эмоционального градуса (ср. интенсивные когда и где в предыдущей группе примеров).

— Когда случится, жизни в цвете, Сказать душой: <…> Однажды <…> Но все по-прежнему <…> Однажды, приуныв, Алина Сидела; вдруг… <…> С тех пор, как я все то, что льстило, В нем погубил <…> Вдруг входит муж <…> Убийца с той поры томится И ночь и день (Жук);

— Где, средь иного поколенья, Нам мир так пуст… (Ф-Где);

— О, приезжай же светлым утром, Когда наш сад <…> Когда остудим пеной винной Мы тук тельца (Ф-Хо);

— Когда края отчизны милой Я покидал (Ап-О);

— Когда к клячонке безобразной Я подходил (Ап-П);

— Когда в любви однажды полька Клялася мне <…> Где посадила сердце это Ты под арест <…> Когда же коснулся к губкам алым… (Ми-Вя);

— Однажды я с супругой Анной Почил от дел <…> Вдруг клоп <…> И вот моя собачья лапа <…> Когда ж на грудь хотел я рыло Склонить к жене <…> На пятый день меня поймали (Ми-До);

— Когда я был жрецом Мемфиса Тридцатый год <…> Когда, молясь, она стояла <…> Когда, склонив свои ресницы <…> Раз, службу в храме совершая, Устав молчать <…> Тогда, назавтра, в жертву мщенью, Я, как пророк… (Слу);

— Когда-то долгие печали Связали нас. Тогда мы <…> Теперь — за ту младую муку Я жизнь отдам… (Бл-Ког).

11. Установкам на словесную экспрессию и чудо вторит пристрастие к варваризмам, этнографическим и собственным именам, возвышенной, архаической, экзотической, терминологической и иной орнаментальной лексике, проецирующей текст в некий особый план.