Поэзия Африки

Коллектив авторов

Африканское бдение

Перевод Б. Слуцкого

Вечер уже вызолотил дальние холмы, Когда я пробираюсь по извилистой тропинке, Чтобы повстречаться с ней, Моей черной возлюбленной. Она наполняет у заводи Последний за день кувшин. Огибая знакомые заросли, Я уверен, что найду ее там, Как всегда находил с тех пор, Когда мы были вместе впервые. Останавливаюсь и жду; Сначала показывается горло кувшина, Потом нагие смуглые плечи, Стройная шея, Окаймленная бусами Цвета закатного зарева. Черные глаза поворачиваются ко мне, И — молниеносная тень улыбки. Вот и все, что она говорит, Вот и все, что хочу услышать. Посторонилась, дала мне пройти; Когда бочком я прохожу мимо, Наши глаза встречаются, И бесконечное мгновенье Мы понимающе глядим друг на друга. «Завтра в это же время?» — говорит мой взгляд. А ее: «Я не опоздаю».

Черный

работяга в Ливерпуле

Перевод Б. Слуцкого

Я прошел мимо него, Слоняющегося на задворках, Сутулого, напряженного, измученного, Понурившего голову. То была черная тень Среди черных теней. Я всмотрелся; Наши взоры встретились, Но на его темном негритянском лице — Ни веселой улыбки, Ни надежды, Ни сулящего надежду желания. Взгляд Вспыхнул и погас, Пронзая безразличие толпы, Страстно ища Лицо, В котором мелькнет понимание. Он, Черный ливерпульский работяга, Покинул отчизну С надеждой Обрести себя В стране свободных. Но разве солнце, Приветствовавшее его рожденье, Сияет и сейчас? Во всяком случае, не здесь — Здесь вся его надежда на лопату, Здесь его удел — смиренье.

Думы после работы

Перевод Б. Слуцкого

Чистый смех африканских детей Вечерами звучит еще громче; На глухую эту деревню Ниспадает вечер, как мантия, Все таинственно покрывая. Тащусь Со службы Домой в деревню, Мой кирпичный казенный поселок, В мою новую ссылку. В этом новом поселке Никому я глаза не мозолю. Перейду по жерди пропасть, Оседлаю неодолимую бурю. Так все и пойдет Тихо-мирно. Детский смех раздается, Возвращая Простые радости, Мне неведомые доныне.

Двойная маска. Народность бауле (Берег Слоновой Кости). Патинированное дерево. Высота 27 см. Частная коллекция, Канны

Африканская гроза

Перевод Б. Слуцкого

С запада Мчатся тучи, торопясь за ветром, Круто разворачиваются, Где придется, Словно стаи саранчи, Вихрятся, Хватают что попало И подбрасывают, словно безумцы, Гонящиеся за призраками. Разбухшие тучи Скачут на хребте у ветра, Скапливаются, чтобы оседлать холмы, Машут над ними мрачными, зловещими крыльями; Ветер свищет вдаль, И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу. В деревне Крики восхищенных ребятишек Мечутся, сливаясь С воем кружащегося вихря; Женщины С малышами за спиной Места подходящего не сыщут, Возле хижин рыщут, Потерявши голову; Ветер свищет вдаль, И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу, Платья плещут, как изодранные флаги, Разлетаясь, Чтобы обнажить манящие груди — Острые ослепительные вспышки. Грохот, рокот, треск В разливанном шествии грозы И в чаду багровеющего дыма.

Владыка африканской ночи

Перевод Б. Слуцкого

Солнце повисло над холмистым западом, Запечатлевши длинные острые тени На темнеющих склонах; Одинокие усталые парни, Измотанные долгим переходом, С мычащим, сонным, тяжелым на подъем стадом Поворачивают в деревню. Позади задымленных хижин Трещат очаги и кипят котелки, Покуда полногрудые молодухи Кормят перед сном сопящих детей. Тьма заглатывает день, Небеса просыпаются, Сквозь темные тучи Глазеет серебряная луна, В то время как в недрах темнеющих хижин Возникают черные тела. В ночи негромко звучит Бум-диди-бум барабанов. Сначала робко и медленно, Потом непрерывно и мощно, Настойчиво ухая и бухая, Переполняя ночь Волнующим и горячащим кровь Трепетом. Рывки ритмичных ног, Хлопки плещущих рук, Песни, рвущиеся ввысь, Когда ритм вселяется в ритмичные мышцы, Тела кружатся и корчатся Вслед нарастанию и убыли барабанов. Затем уголь покрывается пеплом, Ночь остывает И танцоры Один за другим Тают во тьме, Оставляя после себя тишину, Чтобы наглая сова Улюлюкнула свое «спокойной ночи». Едва в леденящей лесной тьме Проснется Тайная жизнь, Гневный, яростный, презрительный рев Раздерет ночь, словно гром, Отошлет барабаны спать. Симба — Он стоит и смотрит, Потом надменно зевает, Пылающее величество В чернильной тьме ночи, Владыка африканской ночи.

МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ЖАН-ЖОЗЕФ РАБЕАРИВЕЛО [162]

Тананариве [163]

Перевод С. Шервинского

Привет,

страна моя, где предки мир вкусили! Гробницы древние, минувшего следы, Холмы цветущие и реки в полной силе, Живое золото на зеркалах воды! На красных домиках шатры из листьев длинных, Где шествует заря, верхи им чуть задев, Где слышен по утрам на плитах стен старинных Прекрасных девушек мечтательный напев. Привет, привет и вам, всевечных гор громады, Свидетели былых полузабытых лет, Где жадно ищем мы затерянные клады И ждем, когда же нам дадут они ответ. О, как бы я желал души рассеять смуту, Их гибнущей красы уразумев язык! О, провести бы здесь хоть краткую минуту, Страна Неведомых Героев и Владык! Лишь солнце выглянет, пастух погонит стадо, А девушка — овец, и тихо запоют, Не знают песни их искусственного склада, Но с ними сладостней мой утренний уют. Когда же долетит к раскрытым синим рамам Окошка моего дыханье ветерка, Я выйду подышать чистейшим фимиамом Раскрывшегося в ночь прохладного цветка. Еще есть радости: толпу опережая Ликующих крестьян, я на поле пойду Свой принести привет на праздник урожая, Плясать, колосьями махая на ходу. Но вдруг задумаюсь над тайнами вселенной, Моих покойников в меня проникнет дух, К могилам побегу, у их стены почтенной Слова заветные произнесу я вслух: «О сердце бедное! Под камни гробовые, Сюда, где каркает, слетаясь, воронье, И ты, что в пелены обернут дождевые, Несчастный, ляжешь тлеть. Здесь место и твое». Я не сумею скрыть тоски своей избыток, О, край, где мир в душе, где сладок мне досуг, — Найдется ль где-нибудь таинственный напиток, Чтоб утолить на миг души моей недуг?

162

Жан-Жозеф Рабеаривело(1903–1937). Писал по-французски. Стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов».

163

Тананариве —столица Малагасийской Республики.

Сикомор

Перевод С. Шервинского

Произрастаешь ты из камней гробовых, И, может быть, твой сон могильный — Лишь кровь покойников, тех светочей живых, В ком доблесть прежняя страны моей бессильной. В лазурь возносишься, тенист и молчалив, И темною листвой доносишь издалека Покойников безмолвный к нам призыв, Призыв не уступать злокозненностям рока. Стоишь ты одинок и побуждаешь нас Быть верными себе и, родиной гордясь, Не изменять ее красе любимой. Ах, каждый раз, твою увидевши листву, Хоть ритмом я чужим в поэзии живу, Я вдохновляюсь мудростью родимой.

Филау

Перевод С. Шервинского

Филау [164] царственный, о брат моей печали, Рожденный за морем, в своем краю далеком. Земля моих отцов, где стал ты на причале, Благоприятна ли твоим природным сокам? Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в горе О пляске дев морских на берегу песчаном, И видятся тебе безоблачные зори Страны, гордившейся зеленым великаном. Теперь кора твоя потрескалась в разлуке, Ты обессиленно протягиваешь руки, Привал залетных птиц, где не найти им тени. И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых, Законам подчинясь чужих стихосложений, Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах.

164

Филау —порода деревьев.

Тропическая лихорадка

Перевод С. Шервинского

Не раскололось ли солнце над теменем? Слышишь, удары его расцепляют ствол твоего спинного хребта, без смазки ввинчиваются в ветви тела. Твой череп — огромный плод, дозревающий в жаре всех ведомых широт тропических, тропических, но без свежести пальмовых крон и дыхания моря. Гортань твоя высохла, воспалились глаза, ты уже видишь поверх доступного людям, охватываешь пылающий мир: чащи, одетые в наряд новобрачных; четыре руки держат связки бананов, пучки цветов, не виданных теми, кто рожден не в лесах. Слышны тебе голоса счастливых на солнце купальщиков и водопадный гром. Но вдруг, внезапно не льда ли подземного зов? Окутал он члены твои, чтобы всем существом ты почуял озноб, — и уже ты готов забраться под тучи, зарыться в гущу всех рощ островных, во всю их тяжелую мглу, в последние ливни с их запахом пригоревшего молока. Губы крепче сожми, из них да не вылетит ни одно из видений бреда, незримых другим, и пусть тебя убаюкает этот гул, возрастающий в ушах твоих — раковинах, где трепещет море, о дитя островов!

Белый бык

Перевод С. Шервинского

Это созвездие называют Южным Крестом, — я предпочту называть Белым Быком, как арабы. Выходит он из загона на побережии вечера, справа и слева — два Млечных Пути. Идет, не утоленный рекою света, и жадно пьет, припадая к заливу туманностей. Юный слепец на поприщах дня, не мог ничего приласкать он рогами. Но едва распустились цветы на луговинах у ночи, и уж пасется луна среди них, скача, как телица, вновь он становится зряч, и кажется он могучей синих быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням.