Но едва она силы опять обрела,Чтоб поведать ужасную весть,Вдруг на шляпу взглянула и взор отвела,Потому что, — о, боже! — на тулье смоглаИмя Ричарда ясно прочесть!
21
Близ руин — с перекладиной столб вознесен.Там убийца повис на заре.Ветер цепи колеблет, и слышится звон…Грустно путник вздыхает, и думает онО служанке в заезжем дворе.
1796
Баллада,
в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди
На кровле ворон дико прокричал —Старушка слышит и бледнеет.Понятно ей, что ворон тот сказал:Слегла в постель, дрожит, хладеет.И вопит скорбно: «Где мой сын чернец?Ему сказать мне слово дайте;Увы! я гибну; близок мой конец;Скорей, скорей! не опоздайте!»И к матери идет чернец святой:Ее услышать покаянье;И тайные дары несет с собой,Чтоб утолить ее страданье.Но лишь пришел к одру с дарами он,Старушка в трепете завыла;Как смерти крик ее протяжный стон…«Не приближайся! — возопила. —Не подноси ко мне святых даров;Уже не в пользу покаянье…»Был страшен вид ее седых власовИ страшно груди колыханье.Дары святые сын отнес назадИ к страждущей приходит снова;Кругом бродил ее потухший взгляд;Язык искал, немея, слова.«Вся жизнь моя в грехах погребена,Меня отвергнул Искупитель;Твоя ж душа молитвой спасена,Ты будь души моей спаситель.Здесь вместо дня была мне ночи мгла;Я кровь младенцев проливала,Власы невест в огне волшебном жглаИ кости мертвых похищала.И казнь лукавый обольститель мойУж мне готовит в адской злобе;И я, смутив чужих гробов покой,В своем не успокоюсь гробе.Ах! не забудь моих последних слов:Мой труп, обвитый пеленою,Мой гроб, мой черный гробовой покровТы окропи святой водою.Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,Семью окован обручами,Во храм внесен, пред алтарем прибитК помосту крепкими цепями.И цепи окропи святой водой;Чтобы священники соборомИ день и ночь стояли надо мнойИ пели панихиду хором;Чтоб пятьдесят на крылосах дьячковЗа ними в черных рясах пели;Чтоб день и ночь свечи у образовИз воску яркого горели;Чтобы звучней во все колоколаС молитвой день и ночь звонили;Чтоб заперта во храме дверь была;Чтоб дьяконы пред ней кадили;Чтоб крепок был запор церковных врат;Чтобы с полуночного бденьяОн ни на миг с растворов не был снятДо солнечного восхожденья.С обрядом тем молитеся три дня,Три ночи сряду надо мною:Чтоб не достиг губитель до меня,Чтоб прах мой принят был землею».И глас ее быть слышен перестал;Померкши, очи закатились;Последний вздох в груди затрепетал;Уста, охолодев, раскрылись.И хладный труп, и саван гробовой,И гроб под черной пеленоюСвященники с приличною мольбойОпрыскали святой водою.Семь обручей на гроб положены;Три цепи тяжкими винтамиВонзились
в гроб и с ним утвержденыВ помост пред царскими дверями.И вспрыснуты они святой водой;И все священники в собранье:Чтоб день и ночь душе на упокойСвершать во храме поминанье.Поют дьячки все в черных стихаряхМедлительными голосами;Горят свечи надгробны в их руках,Горят свечи пред образами.Протяжный глас, и бледный лик певцов,Печальный, страшный сумрак храма,И тихий гроб, и длинный ряд поповВ тумане зыбком фимиама,И горестный чернец пред алтарем,Творящий до земли поклоны,И в высоте дрожащим свеч огнемЧуть озаренные иконы…Ужасный вид! Колокола звонят;Уж час полуночного бденья…И заперлись затворы тяжких вратПеред начатием моленья.И в перву ночь от свеч веселый блеск.И вдруг… к полночи за вратамиУжасный вой, ужасный шум и треск;И слышалось: гремят цепями.Железных врат запор, стуча, дрожит;Звонят на колокольне звонче;Молитву клир усерднее творит,И пение поющих громче.Гудят колокола, дьячки поют,Попы молитвы вслух читают,Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,И свечи яркие пылают.Запел петух… и, смолкнувши, бегутВраги, не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,Смелей попы творят молитвы.В другую ночь от свеч темнее свет,И слабо теплятся кадилы,И гробовой у всех на лицах цвет,Как будто встали из могилы.И снова рев, и шум, и треск у врат;Грызут замок, в затворы рвутся;Как будто вихрь, как будто шумный град,Как будто воды с гор несутся.Пред алтарем чернец на землю пал,Священники творят поклоны,И дым от свеч туманных побежал,И потемнели все иконы.Сильнее стук — звучней колокола,И трепетней поющих голос:В крови их хлад, объемлет очи мгла,Дрожат колена, дыбом волос.Запел петух… и прочь враги бегут,Опять не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,Попы смелей творят молитвы.На третью ночь свечи едва горят;И дым густой, и запах серный;Как ряд теней, попы во мгле стоят;Чуть виден гроб во мраке черный.И стук у врат: как будто океанПод бурею ревет и воет,Как будто степь песчаную оркан [214]Свистящими крылами роет.И звонари от страха чуть звонят,И руки им служить не вольны;Час от часу страшнее гром у врат,И звон слабее колокольный.Дрожа, упал чернец пред алтарем;Молиться силы нет; во прахеЛежит, к земле приникнувши лицом;Поднять глаза не смеет в страхе.И певчих хор, досель согласный, сталНестройным криком от смятенья:Им чудилось, что церковь зашаталКак бы удар землетрясенья.Вдруг затускнел огонь во всех свечах,Погасли все и закурились;И замер глас у певчих на устах,Все трепетали, все крестились.И раздалось… как будто оный глас,Который грянет над гробами;И храма дверь со стуком затрясласьИ на пол рухнула с петлями.И онпредстал весь в пламени очам,Свирепый, мрачный, разъяренный;И вкруг него огромный божий храмКазался печью раскаленной!Едва сказал: «Исчезните!» — цепям —Они рассыпались золою;Едва рукой коснулся обручам —Они истлели под рукою.И вскрылся гроб. Онк телу вопиёт:«Восстань, иди вослед владыке!»И проступил от слов сих хладный потНа мертвом, неподвижном лике.И тихо труп со стоном тяжким встал,Покорен страшному призванью;И никогда здесь смертный не слыхалПодобного тому стенанью.И ко вратам пошла она с врагом…Там зрелся конь чернее ночи.Храпит и ржет и пышет он огнем,И как пожар пылают очи.И на коня с добычей прянул враг;И труп завыл; и быстротечноКонь полетел, взвивая дым и прах;И слух об ней пропал навечно.Никто не зрел, как с нею мчался он…Лишь страшный след нашли на прахе;Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сонМладенцы вздрагивали в страхе.
213
Баллада, в которой описывается, как одна старушка… — Написана в Хэрфорде, опубликована в 1799 году. Сюжет баллады встречается, по крайней мере, в трех латинских хрониках IX века как описание реального происшествия.
Сиделке лекарь что-то шепнул.Но хирург подслушать сумел;В корчах и дрожи на скорбном ложе,Он побелел как мел.«Ведите, — воззвал он, — братьев моихК страдальческому одру,Священника и гробовщика,Скорей! Вот-вот я умру!»Священник явился и гробовщик,Заслышав печальную весть;Ученики хирурга воследУспели в спальню пролезть.По одному, вдвоем и втроемВходили, но прежде всехБыл Джозеф тут, первейший плут,Скрывая лукавый смех.Ужасной хулой разразился больной:«Покуда я не издох,О братья! К дьяволу, ради Творца,Гоните этих пройдох!»Нахмурясь, он с пеной у рта вопиял:«Достанусь навернякаМерзавцу Джо, но, черт побери,Пусть меня пощадит пока!»Когда спровадили учеников,Хирург в истоме обмяк,На братьев он выпучил страшно глазаИ хрипло взмолился так:«Я всякие трупы резал, кромсалИ буду наказан вдвойне.О братья! Заботился я о родне,Заботьтесь теперь обо мне!Я делал свечи из жира детей,Могильщиков брал под начал,Засушивал печени и сердца,Зародыши в спирт помещал.Ученики мой труп расчленят,Растащат мой жалкий скелет,И мне, осквернителю стольких могил,Покоя в собственной нет.Для меня, мертвеца, не жалейте свинца,Свезите в свинце на погост;Проследите, чтоб я очутился в гробу,Не надул бы мастер-прохвост!И, в свинец мое бренное тело замкнув,Запаяв на совесть металл,В гроб особый, другой и весьма дорогой,Погрузите, чтоб я не восстал.Присмотри за покупкой, брат-гробовщик,Чтоб в могиле обрел я покой;В переулке святого Мартина купи,В самой честной у нас мастерской.В церкви брата пусть похоронят мой трупИ запрут ее на замок.Пусть припрячут скорей ключи от дверей,Чтобы вор проникнуть не мог.Пусть на страже, в ризнице, три силачаДо рассвета глаз не сомкнут.Дайте каждому крепкого пива галлонИ бочонок джина за труд.Дайте пули, порох и мушкетон,Чтоб мой труп не унес гробокрад,Дайте пять гиней тому из парней,Кто вобьет в гробокрада заряд.Три недели должно мой жалкий прахОхранять, не жалея сил,Чтоб пустил я дух и порядком протухИ покой в могиле вкусил!»Тут упал больной на подушки спиной,Взор померк в предвестье конца,Грудь застыла вдруг и от смертных мукИсказились черты лица.Братья саваном облекли мертвеца,Поместили тело в свинец,И свинцовый гроб они взвесили, чтобНе обжулил мастер-подлец.И, дотошно свинцовый гроб осмотрев,Запаяв на совесть металл,В гроб особый, другой и весьма дорогойПогрузили, чтоб труп не восстал.В переулке святого Мартина ониГроб особый приобрели,В самой честной у нас мастерской городской,Чтоб изделье взломать не могли.В церкви брата они схоронили труп,Безопасного места ища,И могильщику, накрепко дверь заперев,Не доверили вовсе ключа.И три стража в ризнице поклялисьОхранять три недели подряд,С мушкетонами ждать и промашки не дать,Если ночью придет гробокрад.Первой ночью могильщик, фонарь засветив,Соблазнял гинеей плутов,Намекнув им, что с этой золотою монетойМистер Джозеф расстаться готов.Но их воля тверда, и невыгодна мзда,И они в благородном пылуК Вельзевулу ужо вместе с мистером ДжоПредложили убраться послу.И всю ночь они пиво глотали и джин,Одурев от хмельной суетни,И немало историй о том и о семРассказали друг другу они.Но двумя гинеями ночью второйСоблазнял могильщик плутов,И шепнул напоследки: мол, эти монеткиМистер Джозеф отдать готов.Но их воля тверда, и мала эта мзда,И можно содрать с лихвой;И стражи сугубо, но менее грубоОтказ подтвердили свой.И всю ночь они пиво глотали и джин,Одурев от хмельной суетни,И немало историй о том и о семРассказали друг другу они.Третьей ночью могильщик пришел с фонарем,Снова стражей взял в переплет;Он шепнул им: «Смотри! Мистер Джозеф триЗолотые гинеи шлет!»Трое стражей алчно скосили зрачки,А монеты слепили, горя;Драгоценный металл так маняще блисталПод неверным лучом фонаря.Стражам было невмочь отослать его прочь,И они не противились впредь:Хитрым глазом своим подмигнул он троимИ заставил монеты звенеть.Сразу разум притих, и от совести ихДаже тень сохранилась навряд.Шельмы знали давно, что в могилах темноИ покойники не говорят.Мушкетоны, в которых были пули и порох,На гинеи сменяли плуты:За кувшином кувшин пили пиво и джин,Веселясь до ночной поздноты.Хоть от храма ключи брат-священник хранил,Но могильщику все нипочем!Он в двенадцать часов откинул засов,Дверь открыв запасным ключом.В храм проникли они, с ними Джо-негодяй;Еле-еле чадил фитилек.Церковь мрачной была, и зловещая мглаУходила под потолок.И они киркой отвернули плиту,Углубили спешно прокоп,И лопатой сгребли комья сохлой земли,Обнажив патентованный гроб.Этот гроб особый разбили со злобойИ, прорезав толстый свинец,Засмеялись при виде могильных пелен,До останков дойдя наконец.И, в награду могильщику саван отдав,Проклиная трупный душок,Тело вдвое согнули, нос в колени уткнулиИ впихнули хирурга в мешок.И пока выносили из церкви груз, —Все четыре ярда пути,Проклинали стражи смрад зловонной поклажиИ молили скорей унести.Труп на клочья изрезали вкривь и вкосьУченые господа,Ну, а что с душою хирурга стряслось,Не узнает никто никогда.
215
Предостережение хирурга. — Стихотворение написано в Уэстбери, опубликовано в 1837 году. По словам Саути, сюжет и некоторые строфы подсказаны ему другом, а «почитание патентов» пародирует католическое почитание святых.
Закончив летним вечеркомЧреду вседневных дел,Дед Каспар не своем крыльцеНа солнышке сидел;Резвилась внучка рядом с ним,А внук играл песком речным.Сестра увидела, что братОт речки мчится вскачьИ катит нечто пред собой,Округлое, как мяч;Предмет, округлый, словно мяч,Он откопал и мчится вскачь.Дед Каспар в руки взял предмет,Вздохнул и молвил так:«Знать, череп этот потерялКакой-нибудь бедняк,Сложивший голову своюВ победном, памятном бою.В земле немало череповПокоится вокруг;Частенько выгребает ихИз борозды мой плуг.Ведь много тысяч полеглоВ бою, прославленном зело!»«Что ж там случилось? — молвил внук, —Я, право, не пойму!»И внучка, заглядевшись, ждет:«Скажи мне — почемуСолдаты на полях войныДруг друга убивать должны!»«Поверг француза, — дед вскричал, —Британец в той войне,Но почему они дрались,Отнюдь не ясно мне,Хоть все твердят наперебой,Что это был победный бой!Отец мой жил вблизи реки,В Бленхайме, в те года;Солдаты дом его сожгли,И он бежал тогда,Бежал с ребенком и женойИз нашей местности родной.Округу всю огонь и мечОчистили дотла,А рожениц и малышейПогибло без числа;Но так кончается любойПрославленный, победный бой.Такого не было досель!Струили, говорят,Десятки тысяч мертвецовНевыразимый смрад,Но так кончается любойПрославленный, победный бой!И герцог Мальборо и принцЕвгений выше всехПревознеслись!» — «Но этот бой —Злодейство, страшный грех!» —Сказала внучка. «Вовсе нет!Он был победой» — молвил дед.«Увенчан герцог за разгромНесметных вражьих сил!»«Чего ж хорошего ониДобились?» — внук спросил.«Не знаю, мальчик; бог с тобой!Но это был победный бой!»
216
Бленхаймский бой. — Стихотворение написано в Уэстбери, впервые опубликовано в «Морнинг пост» 9 августа 1798 года.
Бленхайм(Блиндхайм) — деревня в Баварии, недалеко от Гохштедта. Бленхаймский бой — иначе называемый битвой при Гохштедте, состоялся 13 августа 1704 г.; это был один из эпизодов так называемой «Войны за испанское наследство». В этом бою пятидесятидвухтысячные англо-австрийские войска под командованием герцога Мальборо (Мальбрука) и принца Франца-Евгения Савойского разбили французов и баварцев, взяв одиннадцать тысяч пленных.
Были и лето и осень дождливы;Были потоплены пажити, нивы;Хлеб на полях не созрел и пропал;Сделался голод; народ умирал.Но у епископа милостью небаПолны амбары огромные хлеба;Жито сберег прошлогоднее он:Был осторожен епископ Гаттон [218] .Рвутся толпой и голодный и нищийВ двери епископа, требуя пищи;Скуп и жесток был епископ Гаттон:Общей бедою не тронулся он.Слушать их вопли ему надоело;Вот он решился на страшное дело:Бедных из ближних и дальних сторон,Слышно, скликает епископ Гаттон.«Дожили мы до нежданного чуда:Вынул епископ добро из-под спуда;Бедных к себе на пирушку зовет», —Так говорил изумленный народ.К сроку собралися званые гости,Бледные, чахлые, кожа да кости;Старый, огромный сарай отворен:В нем угостит их епископ Гаттоп.Вот уж столпились под кровлей сараяВсе пришлецы из окружного края…Как же их принял епископ Гаттон?Был им сарай и с гостями сожжен.Глядя епископ на пепел пожарный,Думает: «Будут мне все благодарны;Разом избавил я шуткой моейКрай наш голодный от жадных мышей».В замок епископ к себе возвратился,Ужинать сел, пировал, веселился,Спал, как невинный, и снов не видал…Правда! но боле с тех пор он не спал.Утром он входит в покой, где виселиПредков портреты, и видит, что съелиМыши его живописный портрет,Так, что холстины и признака нет.Он обомлел; он от страха чуть дышит…Вдруг он чудесную ведомость слышит:«Наша округа мышами полна,В житницах съеден весь хлеб до зерна».Вот и другое в ушах загремело:«Бог на тебя за вчерашнее дело!Крепкий твой замок, епископ Гаттон,Мыши со всех осаждают сторон».Ход был до Рейна от замка подземный;В страхе епископ дорогою темнойК берегу выйти из замка спешит:«В Рейнской башне спасусь» (говорит).Башня из реинских вод подымалась;Издали острым утесом казалась,Грозно из пены торчащим, она;Стены кругом ограждала волна.В легкую лодку епископ садится;К
башне причалил, дверь запер и мчитсяВверх по гранитным крутым ступеням;В страхе один затворился он там.Стены из стали казалися слиты,Были решетками окна забиты,Ставни чугунные, каменный свод,Дверью железною запертый вход.Узник не знает, куда приютиться;На пол, зажмурив глаза, он ложится…Вдруг он испуган стенаньем глухим:Вспыхнули ярко два глаза над ним.Смотрит он… кошка сидит и мяучит;Голос тот грешника давит и мучит;Мечется кошка; невесело ей:Чует она приближенье мышей.Пал на колени епископ и крикомБога зовет в исступлении диком.Воет преступник… а мыши плывут…Ближе и ближе… доплыли… ползут.Вот уж ему в расстоянии близкомСлышно, как лезут с роптаньем и писком;Слышно, как стену их лапки скребут;Слышно, как камень их зубы грызут.Вдруг ворвались неизбежные звери;Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,Спереди, сзади, с боков, с высоты…Что тут, епископ, почувствовал ты?Зубы об камни они навострили,Грешнику в кости их жадно впустили,Весь по суставам раздернут был он…Так был наказан епископ Гаттон.
217
Суд божий над епископом. — Стихотворение написано в Уэстбери, опубликовано в «Морнинг пост» 27 ноября 1799 года.
218
Гаттон, (850?—913) — архиепископ Майнца с 891 г.; регент-правитель Германии в 899–911 годах; существуют легенды о его невероятной жестокости и подлости.
«О Женщина, что означает твой крик?Что сделало бледным и скорбным лик?Скажи, почему ты бредешь без фатыИ бьешь себя в грудь так неистово ты?»«О, горе мне, умер бесценный мой сын,Отрадой души моей был он один,Фату разорвала в смятении я,Душа осиротела моя.О, горе мне, сын мой безвинно убит,И ярость во мне, не стихая, кипит!К реке по тропе он спокойно сходил,А там затаился злодей-крокодил.О, горе мне, мальчик не чуял беды,К реке он спустился напиться воды,Но подлый убийца из-за кустаСвалил его наземь ударом хвоста.Возьми меня в лодку, помощником будь,Пешком одолеть не под силу мне путь:На Остров меня отвези, молю,К их крокодильему Королю.Крокодилополь [220] заброшен — тамОн уже более не султан,И все-то владенье его — рекаОколо Острова Тростника.Там дни он проводит в рвенье святом —Молитвою занят он и постом,На все благодать изливая окрест,Возвышенный, кроткий, людей он не ест.Душа его благостна и чиста,И страшного нет у него хвоста,Хвоста, чтоб разить и чтоб убивать, —Но уши есть, чтоб речам внимать.Ему я пожалуюсь — и ВластелинУзнает, как подло убит мой сын.Он добрый, он мудрый, он чтит закон,И кровь убийцы отдаст мне он!»Но Лодочник так ей сказал в ответ:«Нет, Женщина, я не поеду, нет,Ведь мне — хоть меня ты озолоти! —К Царю этих гадов невмочь подойти!»«Так дай мне челнок твой, и в челнокеСама я к нему поплыву по реке,Никто не свернет меня, говорю,С дороги к могущественному Царю!Он добрый, он мудрый, он чтит закон,И кровью за кровь возместит мне он;Он весь — воплощенные Сила и Честь,И он совершит справедливую месть!»И вот садится она в челнок,И быстрый поток ее вниз повлек,И челн, хоть дорога была далека,Принес ее к Острову Тростника.Там благостный, тихий, как старый монах,Высиживал яйца почтенный монарх,Бросая порой отеческий взглядНа лежбище Принцев-крокодилят.Вот время пришло пред Владыкой предстать —Всем телом трясется упрямая Мать,Поскольку Царя Крокодилов видОт века людские сердца леденит.Она говорит: «О Король Королей!Ты чадолюбив — и меня пожалей:Погиб мой ребенок, отрада моя,От этой потери в неистовстве я.Твой подданный мальчика съел моего,О, выдай убийцу, отдай мне его!Молю, отомстить мне за сына позволь,Лишь это меня успокоит, Король!О Сир! Твоя жизнь и светла и чиста,И страшного нет у тебя хвоста,Хвоста, чтоб разить и чтоб убивать,Но уши есть, чтобы речам внимать».«Отлично, — сказал ей Король-крокодилИ глазки свои на нее устремил, —Сказала ты правильно, спору нет,Но все же неполон такой портрет:Да, нету хвоста, чтобы им убивать,Да, уши есть, чтобы мольбам внимать,Но также есть зубы, что ведомо всем, —И я тебя, добрая женщина, съем».
219
Король крокодилов. — Баллада написана, по всей видимости, в 1799 году, опубликована в 1837 году.
220
Крокодилополь— греческое название двух древнеегипетских городов (в Фаюме и в Верхнем Египте), бывших центром почитания бога-крокодила Собека; в конце XVIII в. путешественники отмечали почитание крокодилов у мусульман Верхнего Египта.
2
Но злость Короля и его хвастовствоПричиною стали несчастий его;В ответ на жестокость — тирану урок:Хвалиться зубами бывает не впрок.«Меня, беззащитную женщину — съесть?!»И мигом, презрев августейшую честь,За туловище ухватив хвастуна,Стащила с яиц самодержца она.Да, способ для мести на диво был прост:Король неуклюж был, затем что бесхвост,К тому же жена Короля Без ХвостаПрогулкой по Нилу была занята.И Женщина принцев поймала в песке,Зажала по отпрыску в каждой рукеИ быстро воткнула, страшна и сильна,В пасть первого морду второго она.Прием был удачен, хотя и жесток,Три пары она побросала в челнокИ вспять поспешила дорогой прямой,Ведущей к родному селенью, домой……И вот Королева глядит, возвратясь:Все яйца разбиты и втоптаны в грязь,И принцев-наследников нет шестерых —На зов не ответил никто из них.Беседа не слишком приятной потомБыла между нею и Королем:«Отец нерадивый!» — кричала она,А он: «Ты поменьше бы шлялась, жена!»И все ж он решил помолчать — потому,Что спорить невыгодно было ему:Ведь были у дамы и хвост и язык,Терпеть он и то и другое привык.И он, рассудив, предпочел онеметь,Чтоб дела с супружьим хвостом не иметь.Но руганью — даже царей и цариц! —Увы, не починишь разбитых яиц……Тем временем Женщина рада была,Что жизнь сберегла и покой обрела:Сама, не дождавшись подмоги других,Взяла она за одного — шестерых!«Аллах справедлив!» — так соседу соседТвердил, оценив поминальный обед,И все соглашались, что месть — хоть куда:Юные принцы — на славу еда!
Полный штиль, бездыханный покой;Корабль застыл на глади морской;Не веет в его паруса небосвод,И киль недвижен в глубинах вод.Беззвучно через Ингкапский рифЛенивые волны катит прилив;Чуть горбясь, они продолжают путь,Не в силах колокол буя качнуть.Тот колокол Абербротокский аббатВоздвиг, чтоб гудел над морем набатВ жестокий шторм, скрывающий рифРазвихренной пляской пенистых грив.Тогда мореходы, заслышав звон,Поймут, где грозный риф затаен,И, ускользнув от смертной беды,Аббата благословят за труды.Весело солнце светило с утра,Радость сулила дневная пора;Чайки, вопя, облетали бриг,Бодро звучал их нестройный крик.Вышел на спардек сэр Ральф, пират,Остановил на бакане взгляд;Чувствуя вешнего дня благодать,Начал игриво петь и свистать,Но замышлял дурные дела:Радость пирата — злобной была!Не отводя от бакана глаз,Шлюпку спустить он отдал приказ:«Курс на Ингкапский держите риф!Взбучим святошу, к рифу приплыв».Спущена шлюпка, гребцы налегли;Бакан аббата маячит вдали.К бую причалил сэр Ральф, пират,И, перевесясь, разрезал канат.Колокол булькнул и был таков,Взвился и лопнул рой пузырьков…Молвил сэр Ральф: «Не дождаться ужеБлагословений аббату-ханже!»Плавая долгие годы подряд,Много добра награбил пират,Он повернул обратно свой бригИ берегов Шотландских достиг.Плотно туман простерся сплошной,Солнце укрыто густой пеленой,Резкий ветрило весь день задувал —Знай, не зевай, ворочай штурвал!К ночи утихло, дождь моросил,И паруса повисли без сил.Людям земля в темноте не видна…Молвил пират: «Скоро выйдет луна».«Братцы! — воскликнул один моряк, —Близкий прибой ревет сквозь мрак!Где мы находимся — мне невдомек;Колокол нам бы очень помог!Звона, увы, не слыхать, как назло».В полный штиль их теченьем несло.«Господи! Это Ингкапский риф!»Грянул удар, обшивку пробив.Волосы рвет сэр Ральф, пират,Прокляв себя, призывает ад.В трюм вторгаются волны, и вот,Судно уходит в глубины вод.Но, трепеща, средь предсмертных мук,Слышит пират ужасающий звук,Словно трезвонит по нем СатанаВ колокол Ингкапский со дна.
221
Ингкапский риф. — Баллада написана в Бристоле, впервые опубликована в «Морнинг пост» 19 октября 1803 года. Сюжет взят из «Заметок о Шотландии» Стоддарда. Ингкапский риф расположен у островка Мэй в Северном море близ шотландских берегов; в средние века остров был одним из оплотов христианства; по легенде, на нем в IX веке был убит датчанами святой Адриан.
1803
Дж. Тигель. Эдинбургский замок со стороны Грасмаркита
Пять чернецов в далекий путь идут;Но им назад уже не возвратиться;В отечестве им боле не молиться;Они конец меж нехристей найдут.И с набожной Уракой-королевой,Собравшись в путь, прощаются они:«Ты нас в своих молитвах помяни,А над тобой Христос с пречистой девой!Послушай, три пророчества тебеМы, отходя, на память оставляем;То суд небесный, он неизменяем;Смирись, своей покорствуя судьбе.В Марокке мы за веру нашей кровьюОмоем землю, там в последний часПрославим мы того, кто сам за насМучение приял с такой любовью.В Коимбру [223] наши грешные телаПеренесут: на то святая воля,Дабы смиренных мучеников доляДля христиан спасением была.И тот, кто первый наши гробы встретитИз вас двоих, король иль ты, умретВ ту ночь: наутро новый день взойдет,Его ж очей он боле не осветит.Прости же, королева, бог с тобой!Вседневно за тебя молиться станем,Пока мы живы; и тебя помянемВ ту ночь, когда конец настанет твой».Пять чернецов, один после друговаБлагословив ее, в свой путь пошлиИ в Африку смиренно понеслиНебесный дар учения Христова.«Король Альфонзо, знает ли что светО чернецах? Какая их судьбина?Приял ли ум царя МирамолинаУченье их? Или уже их нет?»«Свершилося великое их дело:В небесную они вступили дверь;Пред господом стоят они теперьВ венце, в одежде мучеников белой.А их тела, под зноем, под дождем,Лежат в пыли, истерзаны мученьем;И верные почтить их погребеньемНе смеют, трепеща перед царем».«Король Альфонзо, из земли далекойКакая нам о мучениках весть?Оказана ль им погребенья честь?Смягчился ли Мирамолин жестокий?»«Свирепый мавр хотел, чтоб их телаБез погребенья честного истлели,Чтоб расклевал их вран иль псы их съели,Чтоб их костей земля не приняла.Но божии там молнии пылали;Но божий гром всечасно падал там;К почиющим в нетлении теламНи пес, ни вран коснуться не дерзали.Мирамолин, сим чудом поражен,Подумал: нам такие страшны гости.И Педро, брат мой, взял святые кости;Уж на пути в Коимбре с ними он».Все алтари коимбрские цветамиИ тканями богатыми блестят;Все улицы коимбрские кипятШумящими, веселыми толпами.Звонят в колокола, кадят, поют;Священники и рыцари в собранье;Готово все начать торжествованье,Лишь короля и королеву ждут.«Пойдем, жена моя Урана, время!Нас ждут; собрался весь духовный чин».«Поди, король Альфонзо, ты один,Я чувствую болезни тяжкой бремя».«Но мощи мучеников исцелятТвою болезнь в единое мгновенье:За прежнее твое благоволеньеОни теперь тебя вознаградят.Пойдем же им во сретение с ходом;Не замедляй процессии святой;То будет грех и стыд для нас с тобой,Когда мощей не встретим мы с народом».На белого коня тогда онаСадится; с ней король; они за ходомТихонько едут; все кипит народом;Дорога вся как цепь людей одна.«Король Альфонзо, назади со мноюНе оставайся ты; спеши вперед,Чтоб первому, предупредя народ,Почтить святых угодников мольбою.Меня всех сил лишает мой недуг,И нужен мне хоть миг отдохновенья;Последую тебе без замедленья…Спеши ж вперед со свитою, мой друг».Немедленно король коню дал шпорыИ поскакал со свитою вперед;Уж назади остался весь народ,Уж вдалеке их потеряли взоры.Вдруг дикий вепрь им путь перебежал.«Лови! лови!» (к своим нетерпеливыйКричит король) — и конь его ретивыйЧерез поля за вепрем поскакал.И вепря он гоняет. Той пороюМедлительно во сретенье мощейИдет Урака с свитою своей,И весь народ валит за ней толпою.И вдалеке представился им ход:Идут, поют, несут святые раки;Уже они пред взорами Ураки,И с нею в прах простерся весь народ.Но где ж король?.. Увы! Урака плачет:Исполниться пророчеству над ней!И вот, глядит… со свитою своей,Оконча лов, король Альфонзо скачет.«Угодники святые, за меняВступитеся! (она гласит, рыдая)Мне помоги, о дева пресвятая,В последний час решительного дня».И в этот день в Коимбре все ликует;Народ поет; все улицы шумят;Нерадостен лишь королевин взгляд;На празднике одна она тоскует.Проходит день, и праздник замолчал;На западе давно уж потемнело;На улицах Коимбры опустело;И тихо час полночный наступал.И в этот час во храме том, где ракиУгодников стояли, был монах:Святым мощам молился он в слезах;То был смиренный духовник Ураки.Он молится… вдруг час полночный бьет;И поражен чудесным он виденьем;Он видит: в храм с молитвой, с тихим пеньемТолпа гостей таинственных идет.В суровые одеты власяницы,Веревкою обвязаны простой;Но блеск от них исходит неземной,И светятся преображенны лицы.И в сонме том блистательней другихЯвлялися пять иноков, как братья;Казалось, кровь их покрывала платья,И ветви пальм в руках сияли их.И тот, кто вел пришельцев незнакомых,Казалось, был еще земли жилец;Но и над ним горел лучей венец,Как над святой главою им ведомых.Пред алтарем они, устроясь в ряд,Запели гимн торжественно-печальный:Казалося, свершали погребальныйЗа упокой души они обряд.«Скажите, кто вы? (чудом изумленныйСпросил святых пришельцев духовник)О ком поет ваш погребальный лик?О чьей душе вы молитесь блаженной?»«Угодников святых ты слышишь глас;Мы братья их, пять чернецов смиренных:Сопричтены за муки в лик блаженных;Отец Франциск [224] живой предводит нас.Исполнили мы королеве данныйОбет: ее теперь возьмет земля;Поди отсель, уведомь короляО том, чему ты зритель был избранный».И скрылось все… Оставив храм, чернецСпешит к Альфонзу с вестию печальной…Вдруг тяжко звон раздался погребальный:Он королевин возвестил конец.
222
Королева Урака и пять мучеников. — Баллада написана в Бристоле, опубликована в «Морнинг пост» 1 сентября 1803 года. Положенная в основу стихотворения легенда заимствована из хроники правления португальского короля Альфонса Второго (1185–1223; в переводе Жуковского — Альфонзо) и «Серафической истории» Мануэля да Эсперанца. Обращение к португальской истории для Саути далеко не случайно: он бывал в Португалии в 1795–1796 и 1800–1801 годах, опубликовал «Письма из Испании и Португалии», «Историю Бразилии» и др.
223
Коимбра— первая столица Португальского королевства.
224
Отец Франциск— святой Франциск Ассизский (1182–1226) — основатель нищенствующего монашеского ордена францисканцев (миноритов); согласно оригиналу, пять мучеников принадлежали этому ордену.
Как часто сонмы черных тучХотят затмить стенойЗастенчивый и робкий лучВ угрюмой мгле ночной.Так заблуждений суетаЯзвит в земном путиТого, чья тихая мечтаЛегко во мглу сойти.
225
Цикл «Юношеские стихотворения»в основном опубликован в 1801 году в сборнике «Стихотворения покойного Томаса Литтла».