Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Шрифт:
Ах, как жаль, что пришло ото горе,—
Разлученным не свидеться вскоре.
Гибнут гоноши, тонут, как в море,
Стынут слезы у женщин во взоре.
Ангел смерти мечом своим длинным
Сносит головы жертвам невинным,
А они, как цветы по долинам...
Стонет мать над загубленным сыном.
Кто опишет несчастия эти?
Худших зол не бывало на свете,
На порогах родительских дети
За ничто
Войте, жалуйтесь: днесь и вовеки
Надо зло умертвить в человеке,
Плачут горы, деревья и реки,
Мудрецы на земле, что калеки.
Пали воины — цвет молодежи,
Те, кого обожали до дрожи,
Те, чьи брови иа арки похожи,
Огнеглазые в куртках из кожи.
И диаконы, что ежечасно
Пели богу хвалу сладкогласно,
Смерть вкусили. Роптанье напрасно,
Лишь в могиле лежать безопасно.
Страшный суд совершается ныне,
Но заступника нет и в помине...
Черный ангел уносится в дыме
С новобрачными, а не седыми.
Некий юноша, шедший на муку,
Плакал, с жизнью предвидя разлуку,
Был бы рад он хоть слову, хоть звуку,
Но никто не подал ему руку.
И сказал он: «Тоска меня гложет,
Смерть состарить до срока не может,
Я — зеленая ветка,— быть может,
Кто нибудь уцелеть мне поможет.
Мне не в пору могила-темница,
Сто забот в моем сердце теснится,
Сто желаний запретных толпится,
Лучше б дома мне в щелку забиться!»
И к отцу он воззвал: «Ради бога,
Помоги мне прожить хоть немного,
Мне неведома жизни дорога,
Злая смерть сторожит у порога!»
Горько молвил отец: «Вот беда-то,—
Ни скотины на выкуп, ни злата;
Мог себя запродать я когда-то,
Но за старца дадут небогато».
И подобно другим обреченным,
Сын свалился на землю со стоном:
Вспомнил детство, свечу пред амвоном,
Вспомнил солнце, что было зеленым...
И глаза его скорбь угасила,
И исчезла из рук его сила,
И лицо словно маска застыло,
Неизбежною стала могила.
Тут и молвил он: «Отче и братья,
Лишь молитвы могу с собой взять я,
Умоляйте же все без изъятья,
Чтоб господь растворил мне объятья».
А потом, отдышавшись немного.
Стал просить он служителей бога;
«Помолитесь и вы, чтоб дорога
Довела до господня порога!»
Я епископ Нагаш, раб единой,
Видел сам все страданья
Слышал сам его жителей стоны,
Шел сквозь город в печаль погруженный.
По большому армянскому счету,
Год стоит у нас девятисотый.
Приказал я молиться причету,
Позабыл про иные заботы.
Пожалей наших мертвых, Мария,
Шлю мольбы от зари до зари я,
Рай открой им, спаси их от змия,
Лишь молиться мы можем, Мария!
АРАКЕЛ БАГИШЕЦИ
АРМЯНСКИЙ ПОЭТ
XIV—XV века
ПЕСНЯ О РОЗЕ И СОЛОВЬЕ [5]
Песню изумительную вы услышите сейчас,—
И телу и душе она готовит радость в нас.
5
Сокращенный перевод.
Я буду славить соловья, чей так приятен глас,
И розу, чей цветной убор так сладостен для глаз.
Так молвит розе соловей: «Влечешь меня лишь ты!
Знай: я тебя люблю: ты — храм любви и красоты!
Должна в тебя войти любовь святая с высоты;
Твоей любовью расцветут по всей земле цветы».
Так молвит роза соловью: «О дивный соловей!
Как счастлива, в душе моей, я от твоих речей;
Но ты летаешь высоко,— я вечно средь полей:
Я слить могу ль свою любовь с любовшо твоей?»
Так молвит розе соловей: «Внемли, что я пою.
Чтоб сердце поняло твое до дна любовь мою,
Я, красоту твою ценя, с небес росу пролью;
С моей любовью ты сольешь тогда любовь свою».
Так молвит роза соловью и это говорит:
«Боюсь, что молния с небес ко мне с росой слетит,
Что яркость лепестков моих то пламя опалит,
И станет насмех всем цветам мой искаженный вид».
Так молвил розе соловей: «Хочу я тучей стать,
От солнечных лучей тебя я буду защищать,
И с нежностью в палящий день навесом оттенять,
И сладостной своей росой, в часы зари, питать».
Так молвит роза соловью и это говорит:
«Мне страшно, я боюсь, что гром из тучи загремит.
Что лепестки мои, гремя, всех красок он лишит,
И станет насмех всем цветам мой искаженный вид».
Так молвил розе соловей: «Я солнцем стать могу,