Поэзия рабочего удара (сборник)
Шрифт:
Те, что поднялися кверху, на шпиль, вдруг прожгутся ужасным сомненьем: башни, быть может, и нет, это только мираж, это греза металла, гранита, бетона, это сны. Вот они оборвутся… под нами все та же бездонная пропасть– могила…
И, лишенные веры, лишенные воли, падают вниз. Прямо на скалы… На камни. Но камни, жестокие камни… Учат!Или смерть, или только туда, только кверху –
И опять побежали от тысячи к тысяче токи.
И опять миллионы работников тянутся к башне. Снова от края до края земного несутся стальные каскады работы, и башня, как рупор-гигант, собирает их в трепетной песне бетона, земли и металла.
Не разбить, не разрушить, никому не отнять этой кованой башни, где слиты в единую душу работники мира, где слышится бой и отбой их движенья, где слезы и кровь уж давно претворились в железо.
О, иди же, гори, поднимайся еще и несись еще выше, вольнее, смелее!
Пусть будут еще катастрофы… Впереди еще много могил, еще мясо падений… Пусть же!Все могилы под башней еще раз тяжелым бетоном зальются, подземные склепы сплетутся железом, и на городе смерти подземном ты бесстрашно несись.
О, иди, И гори, Пробивай своим шпилем высоты, Ты, наш дерзостный башенный мир!Рельсы*
Всюду прошли, залегли, пробежали, кругом опоясали землю тяжелые, крепкие рельсы.
Быстрой стрелою порой подымаются, в глуби туманные вдруг окунаются, пламенем белым блестят-загораются в тихих равнинах-степях.
Загудят, запоют заунывно по свету, тоскуют в ущельях холодные рельсы.
Говорят и звенят по лесам перепевом далеким больших городов.
И рокочут, рыдают схороненные, запертым эхом колес силачей-паровозов по горным, наполненным тьмою туннелям.
Песня и звоны стальные для одних хороши и вольны, другие боятся их: говор и бой закаленный пугают.
Ох, иногда загрустит и замечется скованный рельсами мир!
Но приходит задуманный в битве, рожденный в огне, из-под молота взятый, машиной вскормленный и гулом заводским взлелеянный, вечно растущий работник-творец.
Легким, свободным полетом вздохнет.
Гордо голову к далям еще не пробитым подняв, вдохновится и скажет:
– Дивно я сжал мою землю-планету стальною, прокованной волей. Дерзко на бой вызывал я земные, когда-то ужасные злые стихии; я их победил, приручил,
– Пробивай же еще, отточенным резцом прорезай непробитую жесткую даль.
– Твердый металл закали, отшлифуй, доведи, огня из схороненных глубей земли принеси и грянь своим молотом верным, зубилом, заправленным метко, вонзи и пытливую мысль в неизвестное взвей.
– Ты погибнешь?
– Умри хоть с одним покоренным безумным желаньем! Пусть не ты воплотил, но порывы труда боевого другим передай.
– Все пытайся ковать и ковать, все пытайся тяжелые рельсы стальные поднять и продвинуть в бездонных, безвестных, немых атмосферах к соседним, пока не разгаданным, чуждым планетам.
– Нельзя?
– О, много погибнет… Умрут без числа… Но я знаю, уверен: скуют, опояшут вселенную быстрыми, сильными рельсами воли.
То-то родится в усильях железных, то-то взойдет и возвысится, гордо над миром взовьется, вырастет новый, сегодня не знаемый нами, краса-восхищенье, первое чудо вселенной, бесстрашный работник – творец-человек.
Кран*
Земля задрожит… Приготовьтесь.
Многие годы, века строили мы кран.
Его Панина была целым городом камня и стали. Под ним глубоко оседали толщи земли, заставляли вздрагивать работников и в душе оставляли ожидание силы, неизведанной силы.
Мы стали смелее, и мириады замыслов рождались каждый день у строителей.
Кверху неслись один за другим угольники, брусы и скрепы; кран вырастал, в воздухе понеслась горящая поэма о металле, слышался голос, идущий из земли через брусы, за облака, к звездам; звезды и весь купол вселенной дрожали, замирая от чуда, готового разразиться, ослепить неработавших и открыть новые глаза работающим.
– Кран готов.
Подняли судно из моря, затонувшее сто лет назад и затянутое илом океана.
Подняли железный виадук и перенесли водопроводные башни с одного берега реки на другой.
Кран все рос, все смелел, горделиво возносился над землей и металлически шумно дерзил своей растущей силой.
По временам у него из-за плетеных балок и брусьев смотрели глаза, полные дальнего замысла.
И тогда-то в людских толпах загуляли восторженные легенды и повести о будущих подъемах, о еще больших, о тяжелейших.
Был разобран город и переправлен через океан.
Америка готовила для Европы целые новые государства из бетона и металла, кран их разбирал, поднимал, переносил.
В Азии транспортным постройкам помешали Гималаи… Никто и не подумал о туннелях: краном приподняли весь горный кряж и низвергли его в индийские болота.
Кран все это перенес, осилил.
Конечно, недаром. У него были свои стоны, заглушавшие рыдание океанов и непогоду.
Напряженный металл крана грелся, горел, преображался. Весь кран слился, спаялся, нашел в себе новую каленую металлическую кровь, стал единым чудовищем… с глазами, с сердцем, с душой и помыслами.