Поэзия социалистических стран Европы

Коллектив авторов

НИКОЛА ФУРНАДЖИЕВ

ВСАДНИКИ

Всадники, всадники… Кровь лишь сочится болгарская, отчие долы и отчее небо в огне. Где наш народ, где земля наша вечно бунтарская, скорбное, ровное поле, ответишь ли мне? Сук над повешенным ветры качают со скрипами, пусты равнины, чадит пепелищами тьма; всадники мчат, мать-земля провожает их всхлипами, словно поет и рыдает там гибель сама. Брошено дерзко копье над полями и стогнами, кровью обрызгано, светит в полуденный час; мечено небо огромными красными окнами, словно и небо разгневалось, глядя на нас. Всадники, всадники,- бездной дорогу обрезало - отчие долы и небо огнем замело! Ветер гудит… Мне и страшно, о мама, и весело, с песнею гибнет просторное поле мое!

ДОЖДЬ

Александру Жендову

Ты,

родная земля, моя плоть, моя мать и жена! Звонкой глиной прельщен, зноем этих пустынь околдован, темный дождь налетел, заголил твое лоно косматое, и всю ночь переспит он с тобою на выжженных пашнях. Чешуя его блещет, зеленые очи сверкают, залучился, запенился в брызгах коричневый дьявол. Так раскрой свою грудь, отзовись протяженными гулами, моя радость – земля, моя плоть, и душа, и жена! Что за страсть полыхает, какая зеленая влага размывает и мнет твою черную глину во мгле,- о, каким мятежом дождевая душа переполнена,- он поет, и целует, и пляшет, и плачет, и блещет! О родная земля, моя плоть, и душа, и жена, обними его жарко, забейся под тяжестью ливня. Как самец-жеребец, распалился он, вздыбился бешено, А земля веселится, и пляшут деревья и камни.

ПОТОК

Горная, за завитком завиток тропка бежит то подъемом, то спадом. Утро. Я слышу: струится поток за можжевельником, ельником, рядом, стонет и гневается, попадет в плен к бурелому, в завал каменистый - выйдет на волю и дальше поет, дерзкий и радостный, быстрый и чистый. В водовороте, бушуя, кипит. Прыгает. И неожиданно круто, вспенившись, в темную бездну летит. Греется на солнцепеке с минуту. Мох похищает у скал и, летя, ловит листву, унося безвозвратно, что-то лопочет свое, как дитя, что-то лопочет, но все мне понятно. Я понимал его раньше вполне, мне и теперь он понятен, когда я вижу, как движется он в тишине, каждый изгиб берегов повторяя, мерно струится – полезен, спокоен, там, где не знают, как в юности зол был он порою и как непокорен, сколько он бился и сколько он шел.

ОКТЯБРЬ

Мне не забыть вовек об этом. Как страшен мрак перед рассветом! Я шел на ощупь, как слепой… Но вдруг твои поднялись крылья, и, вмиг прозрев, глаза раскрыл я и взглядом встретился с тобой. И ввысь волнующе знакомо взметнулись красные знамена, и отступил столетний страх. Твоим приходом осчастливлен, пульсирует мой тихий Сливен - бунт! Женщины на площадях. Стрельба и кровь… Но город светел, и даль прямая, как стрела, и молода, и весела, и ветер, всюду майский ветер. Я нищим был и был солдатом в угоду сытым и богатым, но верила моя душа, что есть борьба, борьба святая. И с ней меня заря связала, на севере она взошла! Ты стал для нас зарею этой, ты каждый бой венчал победой, не сосчитать твоих побед. И мы с тобой непобедимы, и навсегда для нас едины: рассвет – Октябрь, Октябрь – рассвет.

ХРИСТО РАДЕВСКИЙ

ПИСЬМО

Дождь за окном, ветра гудят, бушуя, любимая, все ближе осень. Да, она идет. Но не о ней пишу я. Неотвратимо осень, как всегда, с земли приметы жизни убирает. Но у природы есть неписаный закон, которому ход жизни подчинен,- родится все, цветет и умирает. Опять придет весна. И, сердце веселя, жизнь сменит смерть. Под синим небосклоном веселая заговорит земля, и семя стеблем прорастет зеленым. Созреет, свесится тяжелый плод, и радоваться солнцу будут люди, и птицы петь. Но в день прекрасный тот меня, быть может, на земле не будет. Любой из нас свою заплатит дань, когда пора нагрянет грозовая. Час близится зловещий, и тогда ты о моем земном услышишь крае. Весть беспощадная промчится над страной: «Ворвался враг. Два наших самолета подбиты, и погибли два пилота. Пал рядовой…» (Я – этот рядовой.) И долго будешь плакать ты, и станут бездонными озерами глаза. Здесь жизнь свела нас по причуде странной на срок – пока не загремит гроза. Не жизнь, а бой за хлеб, страдания без меры. Не жизнь, а жажда выйти на простор. За шар земной вступили в бой две эры, и мы в погибельный вступаем спор. Но в этом споре, сквозь огонь и пепел, сквозь голод, холод и сквозь кровь пройдя, день голубой во всем великолепье нам виден, как сквозь пелену дождя: идет он сильный и ширококрылый, несет он электричество, металл. Встречай его, отдай ему все силы и знай, что я всегда о нем мечтал.

КОРЕНЬ

Что

ты значишь, земля, для меня с этим именем милым – Болгария? Словно дождь твой, иду я, шумя, словно день твой июльский, сгораю я. Я на глине и камнях взрастал, обжигаемый воздухом знойным. И прямым, как дубы твои, стал, как твои родники – беспокойным. Надо мной твои ветры гудят, дух лесов и полей в их ладонях. Мне глаза твои в душу глядят из глубин твоих древних, бездонных. Много ль есть у тебя уголков, не истоптанных вражьей стопою? Где могу я найти земляков, не пронзенных мечом иль стрелою? Каждый твой земледелец играл роль в большой исторической драме. Шел за плугом иль спал-почивал - он оружье имел под руками. Так в крови к рубежам наших дней шла твоя грозовая история. Я всю жизнь ею болен,- ведь в ней мой живучий, болгарский мой корень.

* * *

Нам яблоня плоды приносит каждый год. Ручей, из родника рожденный на вершине, внизу течет рекой, копя избыток вод. Зерно, в сырой земле сокрытое, взойдет, и вот, вобрав в себя всю благодать теплыни, многозернистый злак красуется в долине. Не забывай и ты, что должен в свой черед вернуть сторицей все, что жизнь тебе дает, в чем должником себя ты чувствуешь доныне.

НАКАЗАННАЯ ЛИСА

Птицеферма была у Медведя - разводил он домашнюю птицу, и его убедили соседи взять на службу плутовку Лисицу, Говорили ему, будто Лиска - знаменитая специалистка по куриным, утиным вопросам - птицу издали чует носом. В птицеводстве она пригодится, будет нянькой заботливой курам! И бежит, усмехаясь, Лисица за хозяином темно-бурым. Только солнце подняться успело, всех породистых кур она съела, оправдала медвежье доверье - сосчитала куриные перья. Хоть Лиса за свои прегрешенья лишена и поста и оклада, но впоследствии вышло решенье: поручить ей гусиное стадо, Я подобные случаи знаю. Провинится особа иная - и дают ей за то в наказание должность новую – выше, чем ранее.

ЛИСА И ЕЖ

Лисица молвила Ежу: «Послушай, кум, что я скажу: с тобой по-дружески, без тайны я разговор хочу вести. Когда встречаюсь я случайно с тобою где-нибудь в пути, ты, несмотря на вид мой кроткий, не улыбаешься, земляк, а весь сжимаешься в кулак, покрытый иглами, как щеткой. Ах, неужели в самом деле мы жить в ладу бы не могли под солнечным отцовским оком, на лоне теплом и широком родимой матери-земли? Зачем ты носишь панцирь колкий? Стряхни противные иголки, тогда мы сможем – ты и я - обняться нежно, как друзья!» Ответил Еж на Лисьи толки: «Ты много доброго сулишь, но я стряхну свои иголки, когда свои ты зубы удалишь!»

ATАНАС ДАЛЧЕВ

НАДПИСЬ

Кто за ближних голову сложил, нам он – кто бы ни был, где б ни жил брат по крови, вытекшей из жил.

ВСТРЕЧА НА СТАНЦИИ

Ал. Муратову

Сойдя на станции безвестной, другого поезда я ждал, и мрак ночной в глуши окрестной ко мне вплотную подступал. Как тихо было! Ветер слабый ко мне из темноты донес, как там перекликались жабы и чуть поскрипывал насос. Во мраке думалось о многом. Я не был с вечностью знаком,- она на пустыре убогом предстала мне, объяв кругом, явилась на глухом разъезде, и в бездны дымной темноты швыряла гроздьями созвездья своей могучей красоты. Весь блеск ее рвался наружу, но кровью в миг кратчайший тот впервые ощутил я стужу межзвездных мертвенных пустот и прошептал я, задыхаясь: «О вечность, как ты мне чужда! Я в пустоте твоей измаюсь, я с ней не свыкнусь никогда. В тебе, от века не согретой, я истоскуюсь о тепле; все, что мое,- лишь здесь на этой на грешной маленькой Земле. Лишь здесь грустят, меня не видя. Из-за меня и в этот час лишь здесь не спят, под лампой сидя, пусть в окнах всех огонь погас. Прости, созвездий край суровый, я их постигнул красоту, но огонек окна родного я всем светилам предпочту».