Поэзия социалистических стран Европы

Коллектив авторов

ПЕСНЯ О ЧЕЛОВЕКЕ

Я спорю с дамой на тему: «Человек в новое время». А дама ругается, сердится - обидно, по-видимому, даме. То схватится вдруг за сердце, то снова сыплет словами, то бровки вздернет повыше, то ручки заломит сердито: – Человек! Я его ненавижу. Не стоит он вашей защиты! Помню! В газете! Не вымысел! Брат расправился с братом. Зарубил и в бане вымылся. И вовсе из памяти выбросил, как будто не виноват он!
– Ее передернуло. Смотрит со злобою. Надо бы спорить, но слаб я в теории Все-таки пересказать попробую попросту, по-человечески эту историю. Это случилось в селе Могила - отец поссорился с сыном. Он спрятал деньги. Сын взял их силой, ударил и – слишком сильно… Через месяц иль через неделю власти все раскрыли. На то, что молод, не поглядели: к смерти его присудили. В тюрьму уводят злодея, нравственного калеку, но в тюрьме встречает людей он и

становится – человеком. В камере было тесно. В камере было грязно, но там он услышал такую песню, что все ему стало ясно. «Я понимаю, что я свихнулся. Убил отца. Теперь казнят. Но я ведь с голоду пошатнулся. Нужда одела в тюремный халат. Живешь, как быки у ворот скотобоен, кроме обуха, не ждешь ничего. Эх, плохо, эх, плохо мир устроен! А можно ведь переделать его…» И он тихонько запел свою песню, И жизнь показалась ему красивой, и жизнь показалась ему чудесной, и он заснул, улыбаясь счастливо. Но в коридоре слышны разговоры. А после – секунда молчанья. И люди в камеру из коридора входят, гремя ключами. Испуганно, глухо кто-то из группы сказал ему: «За тобой! Пришли!» Люди смотрели бессмысленно, тупо на грязный пол, на стены в пыли. А тот, что на койке лежал скорченный, вскочил, вытирая пот со лба. И понял: жизнь – кончена. Такая судьба! Но понемножку человек очнулся. Страх бесполезен. Все помрем. И светлой улыбкой он улыбнулся. – Идти?
– сказал он.- Хорошо! Пойдем! И он широко шагнул из дверей.- И слышно стало (солдату – солдат) – Пошли! Пошли! Кончать бы скорей: Здорово ты влопался, брат!
– Тихий разговор, долгий коридор. Коридору - ни конца ни краю нет. Покуда дошли, спустились во двор, видят – уже рассвет. Человек поглядел, как в зорьке веселой плескалась звезда на радость себе, и подумал о горькой своей, о тяжелой, о жестокой, о безглавой человечьей судьбе. – Со мною – кончено… Сейчас повесят. Но неужели после меня не будет жизни прекрасней песни, прекрасней весеннего дня?…- Он вспомнил песню эту вот самую (в глазах у него огонек заблестел), Улыбнулся – светло и упрямо и откачнулся, а потом – запел. Что же, по-вашему, песня, улыбка - это истерика? Это отчаяние? Думайте, думайте! Ваша ошибка, Сами вы за нее отвечаете. Молча смотрела трусливая злоба, ужаса не скрывая, как твердо построилась - слово к слову - песня его боевая, Стены тюрьмы задрожали постыдно, мрака ночного бежала орава, а звездам все это слышно и видно, кричат: «Человеку – браво!» Дальше было все как положено; петлею захлестнута голова, но вдруг из губ, искаженных, скукоженных, вырвались песни слова. Дама выслушала, руки воздела, заплакала и закричала: – Ведь это совсем другое дело, да что же вы не сказали сначала! Вы так говорите, как будто бы сами слышали пение. Это – ужасно! – Какой же здесь ужас?!
– ответил я даме. Он пел человека! Это – прекрасно!

ПРОЩАЛЬНОЕ

Моей жене

К тебе, как гость нежданный и далекий, я иногда во сне являться буду. Не оставляй меня ты на дороге - дверей не запирай ни на минуту! Войду чуть слышно, в темноту ночную взгляд устремлю, чтобы тебя увидеть, присяду кротко, нежно поцелую и, наглядевшись, незаметно выйду.

_{Апрель 1942}

Борис Иванов (Болгария) Манифестация. 1949 г.

* * *

Борьба так беспощадна и жестока. Борьба, как говорят еще, эпична. Я пал. Другой меня сменил, и… только - исчезла лишь какая-то там личность. Расстрел, а вслед расстрелу – черви,- и все это так просто и логично… Но знай, народ, с тобой в отрядах первых пойдем вперед мы в буре необычной!

_{14 ч.- 23. VII. 1942}

ВЕСЕЛИН АНДРЕЕВ

ГАЙДУЦКИЕ НОЧИ

Сегодня ночью веселы Балканы - не спят, гайдуцкой удали дивясь. Опять поют в землянках партизаны, пускай воронкой вьюга завилась. Суровый ветер посылает Вежен. Вот налетел, завыл и снова смолк, и все сильней порывы бури снежной, и, вторя ей, голодный воет волк. Дрожит от песни тесная землянка (эх, вольное гайдуцкое житье!) - бойцы поют о чести партизанской, о смерти за отечество свое. И эта песнь перекрывает бурю, и волка вой, и леса гулкий треск. Они поют и строго брови хмурят, и в их глазах все ярче гнева блеск. Они поют, спокойно улыбаясь,- что может их на свете напугать? В боях бесчисленных с врагом сражаясь, им, смелым, не впервые смерть встречать. В такую ночь люблю я быть в дозоре, в ущельях горных слушать ветра вой и в ночь глядеть, огромную, как море, любуясь этой дикой красотой.

РАЗДУМЬЕ

Любовь взрывчаткой в тебе залегла и камень могла бы испепелить! Но ты ведь жаждешь только творить… С детьми о сказках говорить… Но нет у тебя на это прав. Дети расстреляны. Сёла в дыму. Ты ждешь в засаде, чтоб вышел враг,- надо сполна воздать ему. Это юности нашей дым: ненависть испепелила. …А как же иначе мы защитим то, что сердцу мило?

БАЛЛАДА О КОММУНИСТЕ

Памяти моего товарища партизана

Стефана Минева – Антона

Сколько

его терзали? Ни один не вырвался стон… Сами губы сказали, выдали имя: Антон. Выдал им свое имя, неделю молчал потом, с язвами кровяными тело горело огнем. «Где же твои партизаны?» Он видел любимый отряд, глаза как будто в тумане, но тверд его смелый взгляд. Агент, фашист озверелый, выстрелил, злобно кляня. Фашисту сказал он смело: «Убийца, стреляй в меня!» Насыпали в раны соли, как жар горящих углей, он стиснул зубы от боли, не выдал муки своей. Фашисты в ярости дикой терзали, били его, он корчился в муке великой и не открыл ничего. Вздохнуть он мог еле-еле и вытянулся, недвижим, враги на него смотрели – и мертвый он страшен им! «Не человек, а железо!» – буркнул агент-фашист. И мертвый тихо отрезал; «Нет, коммунист!»

ВЕСЕЛИН ХАНЧЕВ

ЛЕНИН

Он должен был возникнуть среди нас. В такое время должен был возникнуть и такой: обыкновенный, как вода и хлеб, что каждого насытит, всем пьедесталам мраморным чужой, глядящий далеко, в такую даль, что звезды близко; от быстрого движения истерто пальто, пола взметнулась, как крыло. Неумолим и весел он, как пламя, что жжет богатые дворцы. Его чело, как облако, за коим блещут мысли, как молнии… Под чуткими руками взрастают и поэмы, и бойцы, и деревца восходят, и эпохи. Он должен был возникнуть среди нас. Так ждут леса, черны перед восходом, с воздетыми руками, чтоб солнце взять; созревшее в ночи зерно в измученной земле так набухает во имя жатвы; так, если даже мать и умирает, плод боли появляется на свет в определенный час. Он должен был возникнуть среди нас. Он должен был возникнуть, чтобы правда повсюду водворилась, как закон, чтоб в молот переплавилась верига, в струну – патрон, чтоб горсти превратились в гнезда дружбы, чтоб были нашими пути, дождь перламутровый, уста, склоненные для поцелуя, и травы сочные, и свет, и тень, чтоб ты явилась, милая свобода, и нам сказала: «Люди, добрый день!» Он должен был возникнуть среди нас, О, должен был! И если б не возник, его бы сами создали тогда, ему бы дали имена, нежнейшие на свете; Звезда, Надежда, Воля иль Возмездье. Его б мы сами создали тогда, чтоб разделить между собою счастье - в груди своей носить его, как сердце.

УРОК БЕССТРАШИЯ

(Хороший ученик)

Он, ученик хороший, считался лучшим в классе. Сидел на первой парте он слева у окошка; был малорослым, был с волосами прямыми, красными, как пламя, а на щеках его горели веснушек целые созвездья. Он ученик был самый лучший. Всегда прекрасно знал уроки; он точно отвечал и ясно, он не молчал, когда учитель в класс с кафедры бросал вопросы: – А во втором болгарском царстве цари какие нам известны? – Что мы получим, если к натрию прибавим три молекулы серебра? Он, ученик хороший, считался лучшим в классе, но вот совсем нежданно в класс офицер явился и, указав на парту, что у окошка слева, сказал; – Ты, с первой парты, иди к доске и живо ответ на все вопросы давай толково, ясно. То был урок мученья. Со стен, как бы из черных тюремных казематов, смотрели Ботев, Левский, а с опустевшей парты страх подсказать старался: – Кто те, к кому ты шел иа явку? – Где та квартира, в которой с ними ты встречался? – Что получил? – Кому отнес ты? И это был урок бесстрашья. Так, ученик прилежный и самый лучший в классе, к доске он вышел, и будто солнце на рассвете, так волосы его сияли на черном небе доски вот этой над облаками меловыми. Лицо его в златых веснушках спокойно было, было ясно. Он был школяр прилежный. Был самый лучший в классе. Ио тут на все вопросы ответил он молчаньем. Молчал, когда из класса был выведен, молчал он, когда поставлен к стенке был где-то на задворках, когда звонком последним винтовки прогремели. Учеником отличным он был. И промолчал он. И сдал он на отлично бессмертия экзамен.

БАЛЛАДА О ЧЕЛОВЕКЕ

Один пробирался он в снежном лесу две ночи во мгле и в тумане. Сказал ему лес: «Я тебя не спасу. Пойми же, ты гибнешь, ты ранен. Далеко отряд. Ни жилья, ни пути. Отсюда уйти и не пробуй». Был глух человек, продолжая ползти в снегу, от сугроба к сугробу. И лес говорил: «Покорился бы ты. Не тратил бы даром усилья. Взгляни, даже голубь упал с высоты. И птичьи осилил я крылья. Смирись же. Ведь рана твоя глубока. Взгляни на озябшую птаху». Но со снегу взял человек голубка и спрятал его под рубаху. Он кровью горячей его отогрел. Тот ожил, воспрянул, встряхнулся, крылами взмахнул и туда полетел, куда человек не вернулся.

НЕ ДОЛЖНО!

Нет, не смеет кончиться до срока то, что и не начинало жить. Мысли, что оборваны жестоко,- вас должны другие подхватить. Корабли должны к земле добраться издали, из глубины морей. Не должны дороги прерываться линией окопов и траншей. Нет, не должен дом стоять без крыши, жалуясь напрасно небесам. Письма, что кому-то кто-то пишет,- вы должны дойти по адресам. Должен день окончиться закатом, должен в очагах пылать огонь, хлеб не должен сохнуть непочатым и завянуть – девичья ладонь. Дайте людям дописать страницы, кончить книгу, виноград убрать. Не успевшее еще родиться не должно до срока умирать.