Поэзия социалистических стран Европы

Коллектив авторов

АЛЕКСАНДР ГЕРОВ

ДЕНЬ

Тобою полон день, твоею сутью, и этот день так долог, так велик, что время все, с его бескрайней жутью, теперь ничтожно для меня, как миг. Сверкающие звезды в отдаленье на небе вышивают плащ ночной. Благодарю, о вечное мгновенье, за день, когда она была со мной.

ГОЛОС

Все небо звездами изгрызло. В безмерности своих пустот оно над головой повисло, зияло, скалилось, как рот. Ревело яростное море под мутно-белой пеленой и разбивалось, скалы моя, мертворожденною волной. Сады приморские застыли, дрожа

без света и тепла, и вся земля была пустыней, вся жизнь – абсурдною была. В тот миг – и грозный и суровый, давивший, мне казалось, всех, чистосердечный и здоровый раздался двух влюбленных смех. И я, легко смиряя нервность, пошел дорогою ночной домой, в родную ежедневность, в родную будничность – домой. И ничего я не боялся и все на свете мог, умел - лишь потому, что смех раздался, девичий голос прозвенел.

ВЕРА

Человеку верить надо в то, что буднично и просто. Не в словесные тирады! И не в хитрые вопросы! Нужно верить в мать, и в сына, и в любимых верить надо, в песню, что во мраке синем льется над цветущим садом… И когда над миром грозно загрохочут барабаны, засверкают в небе грозы и засвищут ураганы - мы сурово и спокойно преградим дорогу бедам и вернемся с поля боя, озаренные победой.

ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВ

ПОДПОЛЬЩИК

Он разносил боевые призывы, верно и точно указывал цели, и после каждого нового взрыва знали – участвовал он в этом деле. То торопился, а то, выжидая, медлил; и если давал себе слово, ночью не раз убирал негодяя, сам умереть, если нужно, готовый. Тайну работы суровой и тяжкой не выдавало обличье простое: галстук в горошину, или фуражка, или пальто – как обычно – чужое. Если ж порой полицейский пытался, в карцер толкнув его, выведать что-то, неузнаваемым он оставался. – Нет! – отвечал он и в первый, и в сотый. Ныне ж, когда над страной горделиво высится знамя, которое свято, ныне, когда из подполья призывы вышли на свет, перешли на плакаты,- он все такой же, и если, бывает, спросят: – Что делал ты раньше? – при этом рта не раскроет – привычка такая!
– иль удивительно медлит с ответом.

СМЕНА САПЕРОВ

Та надпись по путям военным вела нас, возникая вдруг: «Проверено» – мелком по стенам, «Проверено. Сержант Бунчук». Мы с нежностью на знак глядели и думали в который раз: «Как он спешит дойти до цели! Не подождет, не встретит нас». И вот он нас однажды встретил - вблизи от знака, молодой, веселый. Только на портрете, на пирамидке со звездой. Шиповник цвел, благоухая, в обломках рухнувшей стены, и, черт возьми,- судьба какая - шли дни последние войны! Мы посидели, покурили, следя за дымом, а потом машины, серые от пыли, помчали тем же нас путем. И снова по путям военным нас вел тот знак сквозь гарь и дым: «Проверено» – мелком по стенам, и лишь подписано другим.

* * *

Мелкий след под ветками убегает в лес. Две лисички петлями пробегали здесь. Две лисички алые сгинули вдали, две мелькнули малые зимние зари. Вот ведет, как меточки, след на бережок, вот стряхнули с веточки голубой снежок. Здесь лисички замерли, видно, неспроста, снег хвостами замели - виден след хвоста. Зайца за угорьями думали настичь или же поспорили, где богаче дичь. Желтенький

оставили след на берегу, а потом растаяли в голубом снегу, И исчезли малые лисоньки вдали, сгинули две алые зимние зари.

* * *

И снова небосвод похож на тусклый лист стального цвета, И снова льет осенний дождь там, где вчера лишь было лето, А синева, недавний фон для нашей солнечной террасы,- сегодня черный рев и стон непобедимой водной массы. Густой чернильного волной накрыло замершие пляжи. Куда девался наш покой? И где же беззаботность наша? И мысли, и слова, и сны - все тонет в этом адском хоре! И лишь теперь постигли мы, что рядом с нами было море.

ГОРЯЧАЯ ПРОСЬБА

Вот и листья шуршат, облетая,- мол, не век тебе быть молодым. Что ж, смешайся, листва золотая, с этим солнечным днем золотым. Я еще продолжаю движенье. Я пером еще твердо вожу. Но уже на свое окруженье с затаенной печалью гляжу. Вы, чей день еще только в зените, на исходе осеннего дня руку помощи мне протяните, если силы оставят меня. Дескать, хватит, окончены сроки - уж не те твои строки, не те… Что ж, судите меня, будьте строги. Убедило в своей правоте. Докажите свое пониманье. Обоснуйте мне свой приговор. Я его не приму во вниманье, ну, да это другой разговор.

БЛАГА ДИМИТРОВА

РОДИНА

Невелика моя родина - горсть небольших пространств; пестрые кромки пашен, горных пород клубки. Но развернуть их попробуй, бережно их распутать - горную нить за нитью, за бороздой борозду, за вершиной вершину, за морщиной морщину, рану за раной, за цветком цветок, боль за болью, стон за стоном, песню за песней, за мечтой мечту. И тогда ты увидишь, как велика, бескрайна родина моя милая, родина моя милая - горсть небольших пространств.

ПЕРЕД ВЕСНОЙ

Обещает весна почерневшему саду белый тюль, серебристый наряд. Бархат – голым холмам, за терпенье в награду. Неподвижным кустам – аромат. Обещает весна даль, прямую на диво, голубому проему окна. Старой роще – весеннего ветра порывы, пробудившего землю от сна. Как щедра ты, весна! Но услышать хочу я, что ж ты мне обещаешь? Ответь. Новый путь? Или новую встречу большую? Песни новые выучишь петь? А в душе пробуждается то же волненье, с той же грустью в былое глядишь. Неужели меня ты, пора обновленья, старой скорбью опять одаришь?

СКОРОСТЬ

Так я мчусь, что километр становится мгновеньем, дерево – зеленым ветром, ветер – ударом в висок, придорожные маки – искрами. Скорость. Желанье становится взмахом руки, взмах руки - приближеньем пространства, заря – румяным яблоком перед глазами. Скорость. Тяга к любви раздувается в острую боль. О, скорее к тебе! Только скорее! Так мгновенно сбегаются и разбегаются ветви дорог, что становится встреча разлукой, улыбка – слезой, мечтанье – воспоминаньем. Скорость. Те же самые дороги, что меня заставляли рыдать, во мне превращаются в звучные песни. Скорость. Я мчусь сквозь пространство, изъята из тяжести, превращенная в луч, чтоб достигнуть земли и ее обогреть - лишь на миг, в одной только точке, и испепелиться.