Поглощенное время
Шрифт:
Но одна комедия расторопного "пастуха" все же имела успех и сделала его на несколько лет опасным конкурентом Шванка - то была знаменитая "История о Красавчике и двух уродах". Собственно, блудницы и мальчики запомнили, как трое кающихся сначала везли умирающего на кладбище, но очень скоро вернулись с ним обратно. Запомнили так, что умирал красавец-жрец, развратник, ханжа и садист. "Умирая", он вслух перечислял все свои прегрешения, которые от раза к разу становились все мелочнее, нелепее и уморительнее. А его напарники, Порося и Нетопырь, во все более лицемерных выражениях оплакивали несчастного и громко сожалели о том, что из мира уходит такая краса, потенция и изобретательность
Гебхардт Шванк о конкуренте знал, но не торопился: комедий не сочинял и Храма не покидал. Когда его деньги почти иссякли, он договорился, что будет служить Храму Времени, новому, тому, что на рыночной площади. Его отпустили в легким сердцем - песнопения для Времени в основном скорбные, и там он мог работать без простоев.
Там он за два года подготовил хор мальчиков и юношей, развив точно такую же беспощадную придирчивость, как и достопамятный мастер Пиктор: теперь уже не уши нетопыря, но поросячий хвостик жидкий волос и зеленоватые глазки снились в кошмарах юным певчим.
***
Верный свое привычке тащить все, что может оказаться важным и нужным, но при этом плохо лежит, Гебхардт Шванк прихватил копию "Романа о Молитвенной Мельнице и о Едином боге" и отправился в Лес; епископ Акакий знал об этом, но отнесся к краже более чем снисходительно - да как можно не украсть столько сведений сразу и не распространить их? Тем более, что вор-трувер мастер Шванк сам их с риском для души раздобыл и привел в порядок. На его месте Акакий, ныне епископ, а прежде - глава писцов, поступил бы точно так же!
Благополучно миновав Броселиану, он свернул в земли Аннуин и призвал мастера Пиктора. Пикси расположился лагерем у самой границы и два дня читал рукопись. Закончив, он объявил, довольный:
– А ведь похоже на правду! Я это сделаю, эльфам понравится. Понимаешь, для них вы, люди - мифические персонажи. Эльфы очень любят серьезные сказки.
– Пикси, а музыка? Надо?
– Я сам, сам, они по-вашему не поют.
Что ж, раз теперь "мы" - эльфы, а "вы" - люди, то Гебхардт Шванк вернулся в город. Он узнал потом - птичка на хвосте принесла - что его роман имел успех в землях обеих лесных королев. Даже несмотря на вечную скорбную ярость Аннуин.
***
Хор пел, а Храм окончательно надоел Гебхардту Шванку. Тогда он принялся, наконец, за сочинение альбы для Четвертой Горгоны. Корпел он долго и в результате уверен совершенно не был.
Как бы то ни было, на другое лето он снова отправился к границам земли Аннуин и вызвал мастера Пиктора. Тот, мало уже узнаваемый, легкий, заросший бородою и мелкими кудрями, прочел, с сомнением хмыкнул и вынес вердикт:
– Пока идет война, к Горгонам вам ходу нет. Я сам передам это Ириде, когда смогу. Прощай!
Ушел, травы не шевельнув.
Осенью Пиктор был застрелен в где-то пути - в спину, отравленной стрелою из птичьей кости. Его мул вернулся к своим и вывел эльфов к трупу. Труп подготовили и отправили вниз по реке. Альбы при нем не было, а Ириды Горгоны никто в этих краях не видел. Что было причиной убийства - разросшаяся, как на дрожжах, музыкальная слава мастера Пиктора или же некая Прекрасная дама? Ни эльфы,
***
Вот тогда-то Шванк и почувствовал, что засиделся совершенно. Продав зимой шубу с божьего плеча и вложив еще какие-то деньги, он по весне купил себе мула, повозку и разноцветную пряжу. Навсегда покинув Храм Необратимого Времени, оставив навеки надежный хор, он обкатал свое приобретение в пригороде и убедился, что кукольные представления по-прежнему любимы простецами и приносят некоторый доход.
Похабщина его не слишком интересовала, но частенько шла в дело. Еще у него была история Зеленого Короля и Красного Бастарда, кое-какие отрывки, особенно начальные, из его романа и самые жуткие - коротенькие представления о заклинании Пожирательницы Плоти. Купцы снисходительно относились к песнопениям о восстановлении Трои и о Молитвенной Мельнице.
Удержавшись на плаву, к осени Гебхардт Шванк снова объявился в Храме и выкуамл оттуда беззащитную Агнес, толстую чудачку Агнес с глазами, похожими на вареные яйца. "Жалко ее, - решил комедиант, - Без Эомера она толком не знает, на каком свете пребывает". В ратуше он взял дурочку в жены - а поскольку детей супруги заводить не собирались и не могли, то освящения в Храме такой брак не требовал. В контракт было внесено условие: ежели супруга оперится и захочет ребенка, а тем паче полюбит другого, то муж обязан ей препятствий не чинить и отпустить на волю по первому же требованию, не взыскивая возмещения за выкуп. Но пока молодая никуда уходить не собиралась - варила похлебки да наводила чистоту, что от нее и требовалось. Потом она сосватала Шванку свою сестру, отставную блудницу, хорошенькую, но живущую в крайне трудном положении - с некоторых пор она, бедняжка, и помыслить не могла о плотской страсти без отвращения и неукротимой рвоты желчью. Прелестница готова была руки на себя наложить, но жалостливый Шванк взял в жены и ее - с тем же условием, что и сестру.
Вторая жена притащила с собой прекрасную идею - дело в том, что она какое-то время работала под началом "пастуха" - сочинителя, постановщика действа "Красавчик и два урода". С ее легкой руки новая семья погрузилась на мула и уехала в серьезное странствие, ставить коротенькие нравоучительные комедии о наивных простушках и хитрых блудницах. Сестры играли, а их супруг пел за обеих и наигрывал на лютне или бубне.
***
Когда закончилась война и очнулась Молитвенная Мельница, хозяин передвижного театра Гебхардт Шванк договорился с епископом Теофилом о том, чтобы исполнять на территории, подвластной городу, а также в иных герцогствах, самые увлекательные истории о паломничествах к Сердцу Мира и об отношениях с некоторыми из богов. Просьба его была немедленно и с радостью удовлетворена.
Вскоре после этого пути комедианта-трувера Гебхардта Шванка и его покровителя епископа Теофила разошлись навсегда.
Епископ Теофил правил примерно четверть века и скончался от застарелой, привычной ему болезни сердца, хотя Эхо, нимфа, существенно продлила его дни. Но прославился он не тем, что приручил ее. Теофил вместе со своим сподвижником и личным врачом Дезидерием по прозванию Идущий Следом стали авторами странной и занятной, но очень серьезной книги. То был труд "Патологическая теология". В предисловии было сказано: