Поглощенное время
Шрифт:
– Я трувер, госпожа, и не шут более. А зовут меня Гебхардт Шванк. Я германец из Чернолесья.
– Продолжай, Гебхардт Шванк.
– Я писал по требованию Вакха "Роман о Молитвенной Мельнице и Новом боге", но не смог закончить его. И пришел по наитию в Броселиану...
– Чтобы забыть о Пожирательнице, которая тебе мешала. Чтобы сбежать от нее, - неодобрительно поморщилась Горгона.
– Да, госпожа. Может быть, я струсил - но не я один от нее бегал! Были и доблестнее.
То ли что-то прикидывая, то ли смущаясь, Ирида Горгона думала, то подбирая, то чуть выпячивая пухловатую губку, и глаза ее были печальны.
–
Глубоко вздохнув, смертоносная на что-то решилась, но медлила, медлила. А Шванк со страхом ожидал, не очнется ли ее убийственный глаз. Сейчас-то перед ним сидела прекрасная дева, а вот в Лесу...
– Не бойся, трувер. Я тоже надумала сделать тебе заказ, - Ирида Горгона, совсем как человек, сглотнула воздух, порозовела и сосредоточилась, глядя не на Шванка, а в некое дальнее пространство.
– Я слушаю.
– Не мешай!
– Простите меня, госпожа!
– поклонился с кровати бывший шут.
– Так вот! До того, как стать Четвертой Горгоною, я была женой вашего верховного жреца.
– Как, Панкратия?!
– Не дури! Его предшественника, епископа Гермы. Может быть, у меня есть и ключ к твоему роману. Помолчи, ладно?
Гебхардт Шванк притих и стал совсем незаметным.
– Это было больше сорока лет назад. Я приехала в Храм по поручению матери и привезла ему живой воды. Тогда меня звали Дева-Жаба, да... И это не единственная причина, почему я уехала из дому. В Храме я горевала, ведь избранный мною рыцарь не любил меня, а потом его случайно убила моя сестра - но случайно ли?
Повинуясь чутью, Гебхардт Шванк совершенно затаил дыхание.
– А верховный жрец утешил меня. Я сидела и плакала в Скриптории...
Тут из человеческого глаза Ириды скатилась обыкновенная слезинка; очнулся и третий глаз, уронил каплю пламени, которую она рассеянно стерла пальцем.
– Не плачьте, госпожа! Вы прожжете платье!
– метнулся к ней Шванк.
– Так мне сказал и он.
Сейчас Ирида плакала легко и тихо, слезами человеческой женщины. А Шванк потаенно думал: "Еще бы этот книжник не перепугался! Ее слезы, наверное, прожигают камни, а она забылась и разревелась прямо среди документов, в его любимом детище".
– И ночью - я до сих пор не знаю, наяву ли то было или во сне, я пошла к нему, как по велению некоей силы - его ли то была сила? Чтобы не беспокоить, еще у порога сбросила сандалии. Пока он был со мною - плакал, и его слезы все капали мне на лицо. А я была утешена. Потом он перевернулся на спину, поднял меня, и слезы все так же текли вниз, по вискам. Еще до рассвета я покинула его, спящего, и ушла сначала к королеве Аннуин, а потом дальше, в заповедные земли Индрика и Сэнмурва, стала там сестрою Горгон. Его же скорбная ярость как-то передалась и мне, а третий глаз мой стал смертоносным. И ярость эта меня не оставляет и не оставит вовек, как не покинула и его до конца жизни. И я узнала, что именно после той ночи он сумел воссоединить некую триаду и создать зародыш Единого бога... Я хочу, мастер Шванк, чтобы вы сочинили об этом альбу.
– Я постараюсь, - смущенно забормотал Шванк, - но я ... Я не знаю, смогу ли...
– Я понимаю, - улыбнулась вдова епископа Гермы, - Не стыдитесь.
– Я не отказываюсь...
– Хорошо, мастер Шванк - как получится. По рукам?
– Да.
– Ох! Тогда торопитесь!
– Что?
–
– Д-да... Кажется, я здесь был?
– Мастер Шванк, это же дворец Гавейна, комната одного из слуг!
– Как он?
– Не очнулся, но и не умер. Думаю, так и будет спать, пока его сыновья не примирятся.
– Но...
– Да, Уриенса больше нет. Но Вы ведь не столь наивны, чтобы думать, будто война из-за этого прекратится?
По правде говоря, Шванку очень хотелось думать именно так. В смущении он встал и прошел к окну:
– Так это же моя комната!
– Да. Три королевы сделали так, что Лес обволок город и теперь удерживает его в безопасности в Броселиане.
– Как?
– А вот это нас с Вами не касается!
Гебхардт Шванк видел - аллею, квадратные прудики по бокам ее, где летом ловят на удочку карасей, а зимою катаются на коньках. Приближался вечер, и никого на улице не было. Шел мрачный, постоянный, мерный дождь - наверное, очень холодный, а на деревьях болтались бурые и красные останки листьев, словно казненные холодом и мраком.
– Осень?
– спросил Шванк.
– Там? Да. Гебхардт Шванк, здесь время идет много медленнее, и за окном все еще осень. Но, если Вы задержитесь еще хоть на минуту, Вам придется пробираться к себе через весенний лес, где все тает и воды текут прямо под снегом...
– Понял, понял!
У порога Шванк натянул сапоги и стал было разыскивать куртку, но не нашел.
– Постойте!
– сказала Ирида, - Вакх оставил Вам свою шубу, не замерзнете.
Гебхардт Шванк поднял соболиный полушубок и вытянул из рукава старую узорчатую шапку, лишенную теперь всех атрибутов его шутовского прошлого. Он низко поклонился и, пятясь, вышел в дверь.
Прямо в зимний сверкающий лес.
***
За порогом кто-то воткнул в снег короткие лыжи (их меховой подбой уже успело чуть облепить снежком), и Гебхардт Шванк ими воспользовался. "Вряд ли кто-то из спрятанных королевами хочет уйти. Или же они предназначены любому желающему". Так или иначе, сорочья составляющая Шванковой натуры решилась и лыжи-таки присвоила.
Снега нападало не так чтобы много, он особенно не мешал, но подбитые мехом лыжи отягощали заметно. Некоторое время спустя странник расстегнул шубу. Немного позже он закинул старую шапку на дерево, птичкам на гнездышки.
Путь был уже проложен и предназначен прежде всего для собачьих нарт. Некоторые упряжки бегают цугом, некоторые - веером, и тропа оказывается довольно широкой, хотя и не слишком ровной. Нынешний снег был хорошо уплотнен, суховат, аппетитно поскрипывал, а на ветках - посверкивал себе мелкими бриллиантами. Судя по всему, было начало дня. Ворон каркал изредка, голос его разносился далеко. Судя по всему, ворон этот сидел себе на ветке, приглядывал за Шванком и время от времени давал понять, что это его большая территория. Никто ему не откликался, что для воронов вполне естественно. Если ворон живет где-то, значит, не так далеко проявится и граница леса, ибо черному бывают нужны и открытые пространства. Так что Гебхардт Шванк шел себе и не беспокоился - путь упряжек и ворон все равно вывели бы его куда-нибудь, где явно будут люди.