Поглощенное время
Шрифт:
– Спасибо.
***
Гебхардт Шванк стал чрезвычайно раздражителен, и даже Хельмут не смел лишний раз беспокоить его - только старался вовремя чинить перья и приносить все новые и новые пергаменты.
"Как скудно вы, боги, нас одариваете!
– твердил про себя трувер, - Дар видений, только и всего. А что берете взамен?"
"Все, что сможем" ответил бог в голове Шванка.
Писания съедают время - потому
Хейлгар Зрячий - это темные сумерки, жемчужный туман, редкие пятна чистых тонов. Единственный голос, но чаще - молчание. Епископ Герма - медь, песок, темно-красное дерево и колючая рыба. Хаос голосов, действий, деяний - попытки собрать и соединить все, часто сделанные в полном неведении, очень грубо.
"Боже, - говорит трувер Гебхардт Шванк, - я не могу показать Зеленого Короля! Он как-то исчезает, обращаясь в туман"
"Этот мастер путей, - отвечает труверу бог, - и не должен быть видимым. Он станет мифом. Как человек он исчерпал себя, казнив Красного Бастарда. После этого король Аластер стал свободен"
"Кто он - бог? полубог?"
"Он мог бы. Но не желал становиться богом. Ни в какую. Мы сами не знаем, почему"
"Я должен дать ответ на этот вопрос?"
"Не обязательно. Если сможешь"
***
Из-за этих писаний свидание у епископа Панкратия осталось как-то совершенно вне сознания и памяти.
Было начало очень солнечного вечера. Епископ в белом заглянул в библиотеку и выманил за собою Эомера. Тот вышел, а Шванк подождал немного и отправился следом. Во дворе он укрылся в тенях, у самой стены.
В начале тропы к епископскому дому стояли похудевший Панкратий и Эомер. Раб, привычно сгорбившись над табуреткой, убеждал:
– Сын мой, занимайся не войной - богиней! Зачем тебе Лот, зачем тебе Уриенс?
– Не знаю, - проворчал его преосвященство, - Уриенс безумен, Лот опасен...
– Твое дело - богиня и ее заклинатели!
Епископ махнул рукой и удалился в свой сад. Эомер досадливо посмотрел вслед, погрозил пальцем тени и ушел обратно в библиотеку. Шванк отправился в гостиницу, а спустя несколько минут явился Хельмут и увел его по белой тропе в епископский домик.
Поклонившись у порога, Шванк увидел, что Филипп уже на месте - обросший серой бородкою, бледный, синегубый, и с по-прежнему отечными ногами.
Усадив посетителей, Панкратий отхлебнул воды и начал так:
– Я прочел ваши отчеты и отчет мастера Пиктора. Я знаю, что мы имеем дело скорее с демоном. И советую вам обоим отступиться. Иначе он затянет каждого из вас в ловушку, и вы будете думать только его мысли, чувствовать его чувствами.
Трувер подумал и сказал с отвращением:
– Я так уже отступился. Мне важнее живописец и епископ.
Филипп зло возразил:
– А как же Пиктор? Он не отступится. Значит, и я...
Епископ стукнул по столу кулаком:
– Сынок, не дерзи
– Образовался гной, - прошелестел Филипп, - значит, он теперь не гниет, а живет. Дядя, он все еще ее держит?
– Пока да. Но он устал и как-то успокаивается.
– Что ж, тогда...
– Филипп, ты же каешься! Отвлекись от нее наконец, побереги себя!
– Филипп!
– осенило Шванка, - Не держись за нее только потому, что ты одинок! Пожалуйста. И ты же не виноват в болезни Пикси, если ты из-за этого. Это она виновата.
– Правильно!
– обрадовался Панкратий, - Послушайся его, Филипп. А ты, Шванк, доделывай-ка скорее свой роман. А то я прочесть его не успею.
– Дядя, ты опять уезжаешь?
– Да, Филипп. Опять туда.
Епископ Панкратий второпях свернул аудиенцию, выставил обоих за порог и сам ушел куда-то. Филипп и Шванк отправились в сад и устроились там на скамеечке под старою вишней.
– Знаешь, как странно!
– начал Филипп, - У меня оказалось маленькое сердце. Не порок, а просто слишком маленькое, как у кошки. Я бежал несколько часов по жаре и надорвал его. Теперь чувствую - она все ходит кругами где-то во тьме рядом со мною, и я - как рыбак. Только не понять, кто кого ловит: она меня или я ее. А ты действительно отступился?
– Пока да. Но, если она вернется, вступлю. Как голос в хоре, понимаешь?
– Угу. Мне кажется, Панкратию богиня вовсе не нужна - нашел неизвестную, исследовал, потерял интерес. Его интересует война, он же рыцарь из рыцарей.
– Противно, однако.
Шванк сплюнул под ноги.
– Не злись на него! Просто грустно.
– Пойдешь к Пиктору?
– Не смогу, я завтра начинаю покаяние в катакомбах. Сходи за нас обоих.
– Само собой!
Филипп тяжело поднялся, простился и ушел.
***
А через два дня Гебхардт Шванк стоял, перепуганный, перед Скопасом, и тот был растерян:
– Шванк, простите... Да, Пиктор теперь не заразен. Но сегодня... Сегодня он пытался повеситься на бинтах...
– Как?!
– Да. Повредил горло. Теперь кается и требует никого к нему не пускать и ничего ему не передавать. Не бойтесь, подмастерья за ним следят и умереть не дадут.
– А как Ваш висельник на складе?
– вдруг спросил Шванк.
– Почему он... Вчера помиловали и дали денег. Все хорошо.
– До свидания.
– Удачи.
***
Писания выедают время - и это справедливо.
Но разве не счастлив Зеленый Король? Жену не переживет, не увидит смерти детей. Этот король - белый туман и зелень листвы - не отбрасывающая свет, как лезвия коротких ножей, городская зелень, а мягкая, сумеречного леса. Тот, кто невидим, но присутствует. Тот, кто провожает - и паломники проходят сквозь Лес, как ножи через воду, не оставляя следа. Чем он занят? Связями или предотвращением этих связей?