Похититель бурбона

Райз Тиффани

– Здравствуйте, – подала голос Тамара, блуждая по первому этажу - по гостиной дедушки с большим дубовым баром и большой латунной лампой. Его большая коробка сигар исчезла. Они были разрушены наводнением, и Тамара была рада их отсутствию. Если они исчезли, значит, и он исчез. Исчез навсегда. Ковры на полу были испорчены тоже, но эти новые ковры были красивее предыдущих. Персидские ковры с переплетающимися узорами из цветов и виноградных лоз в оттенках красного, зеленого и золотого. Мужские цвета, но ее мать выбрала их. Для кого? Все мужчины Мэддокс были мертвы, кроме Леви, и ни за что на свете ее мать не постелет красную ковровую

дорожку или любой другой ковер для него. Должно быть, она сделала это по привычке, покупку новых ковров дедушка бы одобрил. В этом и была вся жизнь ее матери - делать все ради одобрения мужчин.

Тамара отправилась в столовую и осмотрелась. Китайский сервант полный китайского фарфора. Стол на десятерых из красного дерева. Буфет. Занавески. Ничего порванного. Ничего распоротого. Ничего сломанного. Все осталось в идеальном состоянии. Тамара ожидала, что мать разобьет каждую тарелку в доме и разрежет каждый кусочек ткани. Тамара ожидала всего от матери, поэтому хотела войти в дом сама, без Леви.

Но все было в порядке. Пока в порядке. Как мог судья Хедли стать ее отцом на прощальной вечеринке дяди Эрика, если он не пробыл там достаточно долго, чтобы снять пальто? Простой ответ. Он им не был. Она подумала, что он мог сделать это накануне ночью. Мог сделать ночью позже. Но как же влюбленность мамы в дядю Эрика? Она никогда не слышала этой истории. Была ли это безответная любовь. Эрик не был призывником. Он вступил в армию добровольно. Какой влюбленный мужчина поступил бы так? Влюбленные мужчины так не поступают. Значит, не о чем было волноваться.

Тамара забрела на кухню. Здесь было то, о чем стоит волноваться. На столе лежал конверт. Спереди было написано маминым почерком «Тамаре и Леви», и Тамара рассматривала его, как змею. Она смотрела на него как на змею, потому что он и был змеей, опаснее медноголовки, заползшей в их дом в ту ночь. Он и был змеей, из-за которой Тамара вошла первой, без Леви. Если ее мать была здесь, пряталась, выжидала момента для удара, Тамара хотела встать между ней и Леви. Если кто-то или что-то выстрелит, то этот выстрел будет принадлежать Тамаре.

Тамара взяла письмо и подошла к раковине. Затем она принялась рыться в ящиках, пока не нашла коробок спичек. Тамара подожгла письмо и улыбалась, пока бумага сморщивалась и превращалась в черный пепел. Как только пламя достигло пальцев, Тамара включила воду и бросила пепел в раковину.

Если Тамара знала мать, а она знала, то понимала, что это письмо будет не единственной змеей в траве. Она бегала из комнаты в комнату, и, безусловно, она нашла еще пять конвертов - один в ванной, второй в ее бывшей спальне, еще один в ванной на втором этаже, в библиотеке, и еще одно в хозяйской спальне, где спал дедушка. Если она прочтет письма, ее мать выиграет. Тамара не позволит ей выиграть. Она слишком много потеряла, чтобы позволить кому-то другому выиграть в этой битве. Тамара сожгла их все в раковине и смыла остатки.

Когда она закончила, и они все исчезли, она улыбнулась.

Вот и все. Она победила.

Тамара услышала радостный звук шин на подъездной дороге и увидела, как приближается пикап Леви. Она рассмеялась, когда заметила прикрепленный позади него трейлер для лошадей. Сегодня они подписали бумаги, сделавшие их миллионерами, но все, что он придумал - это купить лошадь. Сегодня, они, скорее всего, поедут и найдут Кермита, где бы он ни был.

Она скучала по своему милому мальчику.

Леви поехал прямиком к конюшне, и Тамара осторожно упаковала ружье в чемодан. В доме была милая, редко используемая гостевая комната на втором этаже в конце коридора. О ней у Тамары не было плохих воспоминаний. Сегодня они могли переночевать в ней и утром обсудить, что делать с домом. Она пошла к конюшне и обнаружила Леви, изучающего стойла.

– Насколько все плохо?
– спросила Тамара, стоя на пороге.

– Видел и получше, - ответил Леви.
– Тут плесень и много старой соломы, сухая гниль на дверях. Но к завтрашнему утру я смогу вычистить одно стойло. Я позвонил кузнецу, и он сказал, что знает, кто купил Кермита и остальных лошадей. Завтра можем поторговаться, чтобы вернуть их. По крайней мере, Кермита, если они не продадут остальных.

– Хорошие новости, - сказала она, прислонившись к дверному проему стойла, наблюдая за тем, как Леви убирает старую солому и исследует полы.

– Как дом? Есть приведения? Волки?

– Никаких привидений. Никаких волков. Никаких тёщ.

Леви улыбнулся.

– Хорошие новости. Хочешь завтра покататься? По-настоящему прокатиться?

– А чем, по-твоему, мы с Рексом занимались весь прошлый месяц?

– Прогулочные лошади ходят. Ты загоняла Кермита, будто вы были на чертовом Дерби. Этого на острове не сделаешь. Слишком много деревьев на пути.

– Не знаю, стоит ли, - произнесла она, наблюдая за тем, как Леви сгребает старую солому к стенам. – Возможно, это небезопасно.

Леви резко посмотрел на нее.

– Безопасно? И это говорит девушка, которая стояла на седле Кермита, будто она из Цирка братьев Ринглинг? Когда ты начала заботиться о безопасности верхом на лошади?

– Когда забеременела.

Леви уронил вилы.

Он уставился на нее.

Тамара пыталась улыбнуться.

– Ответишь что-нибудь?

– Как?

– Обычно.

– Но ты… Мы ходили ко врачу и… - Он замолчал и запустил пальцы в густые темные волосы и потянул их. Она не могла прочитать выражение его лица. Это был шок и счастье? Шок и ужас? Шок и шок?

– Помнишь змею?

– Я помню змею, - ответил Леви.

– Та ночь была третьей, как я начала принимать таблетки. Недостаточно времени, чтобы они начала работать. Во всяком случае, так сказал врач. Он посчитал.

– Змея. Верно.
– Леви потер виски.
– Дикая ночь.

– Леви, ты счастлив?
– спросила она, слезы покатились из уголков ее глаз. – Или ты злишься на меня?

– Какого черта я должен злиться на тебя?

– Не знаю. Я знаю, ты не хочешь детей. И я…

– Боже мой. Тамара… - Он подошел к ней и обнял. Она рухнула в его объятия, словно погружалась в мягкую землю. Он крепко сжимал ее, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Я не хотела, честно.
– Она была хорошей. Она принимала таблетки. Она не хотела, чтобы это произошло. Но она не могла грустить из-за этого.

– Знаю, Ржавая.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– Я напуган, но я счастлив.
– Леви потер ее поясницу, и она, наконец, начала немного расслабляться.

– Я тоже. В смысле, напугана. Но счастлива. Все вместе.

Тамара усмехнулась, прижимаясь к его груди, что причиняло боль, поскольку она плакала, а делать два дела одновременно было непросто.