Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
Шрифт:
— Мы из «Ночного Сервиса»… Кто заказывал обед на две персоны?
— Я! — закричал Берлянчик, и слезы радости и надежды скатилась по его измождённому лицу.
Глава 9. Додик Берлянчик — пацифист
Додик Берлянчик явился домой в больничной пижаме, шлёпанцах, с бутылкой шампанского, женской помадой на лице и двумя обеденными судками в руках. Именно в этом виде он вскочил в машину «Ночного сервиса» и, проорав, что меняет место пикника, дал свой домашний адрес таким ужасным голосом, что юным официантам показалось, будто жизнь
Увидав Додика в этом наряде, но живого и целёхонького, Лиза сперва радостно просияла, а затем набросилась на мужа со слезами и упрёками.
— Где тебя носило? Я обзвонила все морги, ночные бары и рестораны! Где ты был?
— Тише, Лиза, не кричи, я был на волосок от смерти. Меня укралииз больницы и чуть, было, не убили.
— И поэтому у тебя губы перепачканы помадой?
Как всегда в подобных случаях, объяснения закончились тем, что вначале она вышвырнула его вещи на лестничную площадку, а потом вместе с Додиком внесла их назад и, вытирая слезы, спустилась к машине «Ночного сервиса», чтобы рассчитаться с официантами за обед.
— Дались тебе эти «Виртуозы Хаджибея», — причитала она, узнав о причинах его похищения. — Тоже мне меценат нашёлся. Зачем тебе эти гении и вундеркинды?
— Но ты же хочешь домик в Калифорнии.
— На деньги молодых поэтов?
— Да.
— Это глупость. Кто на этом зарабатывает?!
— Лиза, глупость — мать успеха, я всегда начинаю именно с неё. А те, кто всё знают наперёд, едят макароны по талонам Красного Креста,
— Они тебя убьют или разорят. Увидишь! Потом сам скажешь, что я была права.
— Я знаю! Ты почти всегда права. В девяносто девяти случаях из ста. Правда, всё, что мы нажили, есть скромная заслуга одного моего несчастного процента.
— Давай уедем, Додик. Что нам делать тут? Друзей нет, дочка в Сан-Франциско. Тут скоро не останется евреев. Ты будешь последним дураком, который не уехал из Одессы!
— Нет, Лиза, я уехать не могу.
— Почему?
— Я купил завод.
Лиза поднесла пальцы к губам и испуганно посмотрела на мужа — хозяина завода, который едва держался на ногах от усталости и перенесённых страданий, в больничной пижаме с французской булавкой вместо пуговицы, с синяком под газом и женской помадой на губах.
— Господин владелец завода, — тихо спросила она, — вы, наверное, знаете, что у предприятия стомиллионные долги, три тысячи ртов и каждому выплати зарплату, вода, энергия, тепло, налоги, воры-управленцы, убитые цеха и тяжёлый сбыт?
— Да, я владею информацией.
— Ты, наверное, ухлопал в акции все наши сбережения?
— Почти.
— Значит, мы нищие теперь?
— Ну почему же... а завод?
Увидав болезненную гримасу на лице жены, Берлянчик воспалился духом и сказал, что не видит никакой трагедии или угрозы их благополучию: у него хватка олигарха, совесть отца-чекиста и душа поэта, и что оценивать
Оправившись после третьего инфаркта, Додик наотрез отказался ехать в санаторий, заявив, что не станет полоскаться в хвойных ваннах или топать по асфальтовой дорожке с указателем «Триста метров до мужского туалета». И что сколько ему суждено, он хочет прожить в привычной атмосфере, не стесняя себя чрезмерными заботами о своём спасении.
По его просьбе друзья положили его на носилки и спустили к пляжу, а жена Лиза проследила за тем, чтобы его осторожно уложили в ярко-оранжевую палатку под турецким флагом, который прицепил к ней Гаррик Довидер. Затем Лиза убежала на работу, а Додик, приподнявшись над подушкой, с тоской смотрел на игру белоснежных загривков тихо набегающих волн…
Годы ушли. Всё кругом омертвело. То буйное бесшабашное племя, которое называлось одесской публикой его юных лет, сорвалось со своих насиженных мест и с птичьим гомоном устремилось к западным берегам — и именно в тот момент, когда появились все признаки долгожданных свобод: частные рестораны и банки, биржи, парламент и журнал «Эротика», зовущий вкладывать деньги в секс, как в надёжное средство от инфляции. И когда вообще заработать мультисостояние стало легче, чем купить красивый носовой платок.
…Тут мимо палатки проплыла пара стройных ножек, и поникшее сознание Берлянчика оживили юные, несбыточные грёзы. Внезапно девушка остановилась и, подавив в себе остатки колебаний, заглянула к Додику в палатку.
— Здравствуйте, Додик! — улыбнулась она, и палатку озарило сказочное диво. — Вы помните меня? Мы однажды ели раков на даче у Гаррика Довидера.
— О, да, конечно…
— Он посоветовал мне обратиться к вам.
— Он всегда это делает, — ответил Додик, положив таблетку валидола под язык. — Всем, кому до двадцати и бюст не меньше четвёртого размера, он советует обратиться ко мне…
Девушка отделалась смущённым хохотком.
— Я серьёзно, Додик. Есть вариант неплохо заработать на одной вещице…
— Что это — бриллианты или антиквар?
— Нет, эсминец.
— Что?
— Да, да! Он уже в пути, — сказал ребёнок и потупил глазки. — Мы его купили по конверсии и продали Ливии как катер на подводных крыльях. Через третью страну... Но теперь эсминец задержали в Лас-Пальмасе…
— Кто — НАТО иди Интерпол?
— Нет, Додик, всё гораздо прозаичней: туда не поступили наши деньги за портовые услуги. Банк не перевёл, — добавила она голосом обманутой любви. — Додик, вы бы не могли оплатить расходы по стоянке корабля?
— Кто — я? — удивился Додик.
— Да, Гаррик говорит, что у вас есть счёт в Италии. А я бы вам дала сто тысяч долларов наличными.
Додик положил ещё одну таблетку валидола под язык, задумался и, наконец, тихо произнёс:
— Эллочка, закройте дверь в палатку!
— Нет, нет, Додик... Не здесь… Мы встретимся с вами в другом, более подходящем месте. Найдите квартиру или хорошую гостиницу.
— Гостиница — это не проблема, только как я в неё попаду?
— На крыльях любви, как говорят...