Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Пиковский Илья

— Это была клубная программа.

— Какого клуба? — рассмеялся Пума. — Гениев? Классная идея… Вы не боитесь превратиться в городского сумасшедшего?

— С хорошей манией — пожалуйста.

— Тоже верно. Ладно, по рукам! Дача — это в прошлом. Так, слегка погорячился. По правде говоря, вы мне даже чем-то симпатич­ны. А почему бы нет? Это коммуняки нас сделали ворами и бандита­ми, но сейчас другая жизнь, и мы, естественно, другие. У меня свои заводы, банки, бары, салоны, казино, друзья в музах и правительст­ве. И вы тоже не с пеленок занимались вундеркиндами — были «швейка» и коптильный цех… А теперь бог в помощь: растите своих Ойстрахов и Бальзаков.

Услышав «Ойстрахов и Бальзаков», районный

«бухгалтер» встал на передние лапы и грозно заурчал. «Сидеть!» — скомандовал хозяин и громко окликнул жену, которая прогуливалась невдалеке от машины.

— Доктор, — повторил Пума, — обещаю, что больше вас никто не тронет! Вот моя визитка. Можете вернуться в свою квартиру и хо­дить без пистолета. До свидания!

Берлянчик вышел из машины, и она, лихо развернувшись, рину­лась под все запретительные знаки, унося очарование его дачной знакомой и серьёзную вытянутую морду «бухгалтера», торчащую из ок­на. «Выбрось её из головы! — сказал себе Берлянчик, со страхом об­наружив, что монархистка не выходит у него из головы. — Не трогай льва, не тяни его за хвост. Оставь в покое жену бандита!»

В этот момент из глубины аллеи появился Гаррик Довидер, застыл на обочине дороги и, свернув ладони рупором так, словно, опасался чужих ушей, заорал на весь бульвар, что он уже повидался с Борей О’Конноли и что тот согласен взяться за «Мираж».

Глава 11. Куриный пух в деле реставрации монархии

На встречу с Ириной Филипповной Клечко-Заамурской, лидером местных монархистов, шеф «Монако» господин Горчак явился с чемода­ном куриных перьев. История этих перьев явилась следствием тех счастливых возможностей, какими изобилует наша жизнь для энергич­ных и предприимчивых людей.

За неделю до этого в шикарный офис Горчака, устроенный в бывшей парной, явился представитель солидной аргентинской фирмы, который свободно говорил по-русски, но с заметным одесским акцен­том. Он протянул свою визитку и сделал Горчаку два одинаково за­манчивых предложения. Первое из них касалось электросиловой проб­лемы: он дал понять, что у Аргентины сильные позиции в Министерст­ве энергетики Украины, и что за небольшую мзду он может выбить в Киеве дополнительный лимит для акционерного общества «Монако». Вто­рое предложение было столь же простым и золотоносным, как народный автомобиль Генри Форда или нефтяные поля Поля Гетти. Речь шла о куриных перьях, которые бесславно гнили в глубоких оврагах и тран­шеях областных птицефабрик, в то время, как на них был острейший спрос на рынках Европы и Азии.

Шеф «Монако», который открывался любой возможности выйти в одесские Форды с одержимостью бывшего секретаря парткома строи­тельно-монтажного управления, уже через день сидел в кабинете ди­ректора одной из ближайших птицефабрик. Кроме директора, в кабине­те были главбух и главный зоотехник, крупный мужчина с массивным носом и небесно-ясными от утренней протрезвелости глазами. Он на­висал над плечом директора, упираясь двумя руками в стол, и смот­рел на Горчака с такой озверелой деловитостью, на которую способны только отъявленные пропойцы. Главбух, худая женщина средних лет, стояла в какой-то сиротской позе, привалясь плечом к стене и упе­рев взгляд в носок сапога с кисточкой на голенище, которым она во­дила, как жерновом. При этом она держалась за концы косынки, повя­занной под подбородком, и всем своим видом давала понять, что не верит в успех перьевой затеи.

Горчак нетерпеливо ёрзал на кончике стула и загибал пальцы по одному, перечисляя все те преимущества, которые принесла бы совместная деятельность птицефабрики и «Монако». Утилизация кури­ных перьев — раз! Строительство цеха и сушки — два! Шитье подушек и одеял — три! Новые рабочие места для пенсионеров

и инвалидов — четыре! Оставшийся мизинец Горчак приподнял над головой и обвёл присутствующих многозначительным взглядом:

— Ну, и пять — это, конечно, ваши личные интересы! — сказал шеф «Монако», загибая последний палец.

— Да, хорошее дело, — уклончиво вздохнул директор, опустив голову и пряча глаза, наполовину отгороженные от мира буйным чер­тополохом бровей. — Ну, а что, как говорится, от нас, бедных, тре­буется?

— Только перья!

— Ты слышишь, Ангелина Матвеевна?

Главбух неуступчиво затеребила концы косынки.

— Слышу. А кто платить за них будет?

— Позвольте, — ошарашенно произнёс Горчак. — Но эти перья гниют у вас в оврагах...

— Овраги-то овраги, — сказал зоотехник, буравя Горчака свои­ми небесно-ясными глазами, — а перья экспортный товар. Сколько они стоят, знаете?

— Где? В Одессе?

— Нет, на Лондонской товарной бирже?

— В доллярах, — подхватила главбух, обиженно отвернувшись к стене и меняя положение сапог твёрдого мужского фасона. — Или, ду­маете, раз мы деревенски, то темни и дурни? Вон тот год итальянец приезжал, так он обещав нам Ниццу тут построить — за тии перья...

Упоминание о Ницце подстегнуло Горчака тут же увеличить раз­меры своих прежних обязательств. Кроме строительства цеха и сушки, акционерное общество «Монако» теперь соглашалось отремонтировать складские помещения, закупить спецодежду для рабочих и оплатить телевизионную передачу «Курица-магазин», в которой пропагандиро­вался румынский опыт работы без посредников. Тут Горчак посмотрел на главного бухгалтера и осёкся, почувствовав, что каждый новый рубль, который «Монако» обещает птицефабрике, отзывается болью и обидой в сердце бедной женщины. Она не сомневалась, что, если до­пустит вывоз гнилых перьев из оврага, то ушлые городские её бессо­вестно обманут.

В конце концов, сошлись на том, что надо всё хорошо обмозго­вать и встретиться опять. Как ни странно, но эта неудача окрылила Горчака. То обстоятельство, что главбух встретила его в штыки, не обескуражило шефа «Монако», ибо по опыту он знал, что первые диви­денды, которые она получит из его рук, сразу превратят это сумрач­ное и недоверчивое существо в веселую и обаятельную женщину. Зато её непоколебимое упрямство говорило о том, что она тоже прекрасно осознает возможности своего перьевого Клондайка.

Желая исключить малейшую утечку информации, Горчак решил, что первую стадию технологического эксперимента — сбор перьев, их ощипку и сушку — он организует сам, не посвящая в этот тайный про­цесс никого, даже своих подчинённых. Поэтому на обратном пути шеф «Монако» остановил свой «Понтиак» на околице села, достал из багаж­ника дорожный чемодан и набил его доверху влажными и пожелтевшими перьями, которые торчали из придорожной канавы огромными грязно-белыми верблюжьими горбами.

По приезде домой он отнёс чемодан дворнику, который взялся сушить перья в подвале под своей квартирой, однако утром тот явил­ся к Горчаку и, деликатно начав с дворовых новостей, сказал, что в надподвальном перекрытии оказались щели, и что куриный чад, просо­чившийся сквозь них, вызвал у его детей бессонницу и головные боли. Ещё сутки чемодан с белым золотом простоял в прихожей, после чего из неё ушли тараканы. Тогда шеф «Монако» отнёс перья в химчистку на Будённого, оплатил услуги по тройному тарифу, и через сутки вернулся за своим чемоданом, который тут же наполнил всё огромное пространство зала для ожиданий запахом прелой вони. Посетители в беспокойстве завертели головами и стали коситься друг на друга и на Горчака, который густо покраснел от неловкости. На его счастье, следом за ним шёл пожилой таджик в тюбетейке и ватном халате, и все подозрения публики обрушились на него.