Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Пиковский Илья

В довершение ко всему, его шофёр, отпросившийся на пятнад­цать минут, не явился ко времени, и шеф «Монако» был вынужден ло­вить такси, чтобы не опоздать на свидание к Ирине Филипповне.

... Теперь он сидел на стуле, в её квартире для конфиден­циальных свиданий и незаметно нюхал кончики холёных пальцев, пах­нущие куриным пухом. Свой чемодан он оставил у входа, доверив его охрану дворовому мальчишке, которому обещал хорошо заплатить. На пухлых губах шефа «Монако» блуждала какая-то странная улыбка, ме­нявшая выражение его лица без видимой связи с происходящим: она то кривила его рот насмешкой, то намёком, или просто откровенным зев­ком, искажавшим округлость и цвет его щёк. Чувствовалось,

что он прилагает огромные усилия, чтобы ухватить верный тон с хозяйкой, и что каждая из этих попыток завершается крахом.

Дело в том, что Горчак был влюблён. Он сам не ожидал такого поворота событий. Он обратил внимание на Ирину Филипповну в «Вирту­озах Хаджибея» потому, что она была похожа на жену районного про­курора, в безнадёжных мечтах о которой прошла вся его полукриминаль­ная и глубоко партийная молодость. Шеф «Монако» рассчитывал на лёг­кий адюльтер, который создаст иллюзию торжества над прошлым, не об­ременяя его бюджета и не тревожа семейных устоев, но цена досягае­мого вдруг оказалась непомерно высокой. Он, чьи лучшие молодые го­ды прошли в тягостной дилемме — жить от аванса до зарплаты или от ареста до звонка — теперь встретил это своё прошлое самонадеянным и богатым человеком, по-молодецки распахнувшим свою грудь губитель­ной стихии чувств, которая тут же прохватила его до костей.

Кроме того, было ещё одно обстоятельство, усугубившее его страдания. Он понимал, что встречи с лидером местных монархистов возможны только при условии его финансовых вливаний в дело воцаре­ния императорской фамилии. Но с деньгами шеф «Монако» расставался крайне неохотно. Мысль о том, что ему придётся лезть в карман за кошельком, стала грудью на пути его страстей, что, естественно, их ещё больше распалило.

Ирина Филипповна, напротив, прекрасно владела собой. Она смотрела на Горчака совсем другими глазами, чем на даче. Теперь в этих огромных зелёных глазах были сдержанность и холодный деловой расчёт.

— Александр Борисович, — сказала она ледяным тоном, — я хо­чу вам напомнить, что в присутствии женщины воспитанные люди обыч­но не нюхают ногтей.

Шеф «Монако» рванул пальцы от ноздрей так, словно его долба­нуло током.

— Извините!

— Вы меня просили об этой встрече. Пожалуйста, я вас слушаю! — Видя, что Горчак в замешательстве потирает кончики пальцев, ис­подтишка косясь на них, она добавила: — Если я не ошибаюсь, речь шла о вашем финансовом участии в нашей предвыборной программе...

— Да, но... по правде говоря, я имел в виду больше вас, а не монархистов в целом.

— Спасибо, но лично я в этом не нуждаюсь.

— Ирина Филипповна, я не хотел вас оскорбить, но поймите, у меня тоже свои идейные позиции. Вы монархистка, а я член партии, марксист…

— Шеф «Монако» — и вдруг марксист?

— Да. Нельзя путать идею социальной справедливости и цены на «Привозе»! Это разные вещи. И ещё: Ирочка, семьдесят лет со­циализма — это не случайность, история таких случайностей не знает, его опыт оценят только далёкие потомки. Придёт время, когда миро­вой рынок перенасытит сам себя, и общество востребует идею коммуниз­ма. Поэтому я прошу меня понять: одно дело помочь красивой жен­щине, закрыв глаза на то, куда пойдут эти деньги, — тут меня моя совесть простит. Другое дело мне, убеждённому марксисту, давать деньги на реставрацию монархии.

— Нет, в таком случае я не смогу их принять.

— Хорошо, я предлагаю компромисс: давайте остановимся на Швеции. Там социализм и монархия. Это может нас объединить.

— О, господи, перестаньте нюхать пальцы!

Тут постучал мальчишка, вызвал Горчака и, скорчив кислую гримасу на своём хитрющем личике, сказал, что он не может кара­улить чемодан,

потому что ему нужно в туалет.

— Потерпи, — сказал Горчак. — Я тебе добавлю.

— Я хочу пятнадцать долларов!

Эта сумма разбудила в Горчаке бывшего парторга.

— Ай, ай! — сказал он, качая головой. — Некрасиво, мальчик. В твои годы мы не были такими. Если бы меня попросили о любезности, я бы в жизни не сказал: «Дядя, дайте мне пятнадцать долларов, а ина­че я укакаюсь!» — боже упаси. Мы терпели просто так, за обычное спа­сибо. Потому, что мы были пионеры, комсомольцы.

Мальчик сунул руки в джинсы, и, отфутболив пустую банку из-под импортного пива, которая с грохотом полетела вниз, на дно тру­щобного колодца, независимо зашагал по галерее. «Вот байстрюк!» — со злостью подумал шеф «Монако» и, подхватив злополучный чемодан, вернулся к хозяйке конспиративной квартиры, которая встретила его разгневанным взглядом.

— Что это значит, Александр Борисович? — спросила она с унич­тожающей любезностью в голосе. Горчак доверительно хихикнул и тут же, багровея от достоинства и стыда, провёл ладонью по зализанным волосам.

— Ирина Филипповна, поверьте, я интеллигентный человек и ни­когда бы не явился к даме с чемоданом, если бы его содержимое мог­ло её шокировать. Уверяю вас!

— Любопытно. А что там — хризантемы?

Шеф «Монако» ласково похлопал по тугому кожаному боку, как по крупу любимого коня.

— В некотором роде — да... Цветы успеха, так сказать... э-э-э... По крайней мере, тут всё, что вам потребуется для получения депутатского мандата: пресса, телевидение, цветные портреты на витри­нах и столбах — вот в этом самом чемоданчике...

И в довершение эффекта он приподнял чемодан, чтобы ярче под­черкнуть его огромные возможности при небольших физических разме­рах. Но тут крышка с треском отвалилась, и «белое золото», кружась и лениво падая, стало заполнять квартирное пространство. «Негодяй, он, наверное, открывал замки», — в ужасе подумал шеф «Монако» о мальчишке. Горчак тут же рухнул на одно колено, не зная, с чего на­чать: то ли собирать куриные перья, то ли удерживать Ирину Филип­повну, которая отвернув пылающее лицо от Горчака и прикрыв его ру­кой, решительно шагнула к двери. Он схватил ворох перьев, сжал их своими плотными и пухлыми ладонями и на вытянутых руках понёс в чемодан, интеллигентно оттопырив мизинец с огромным аметистом в золотых захватах. Как всегда, когда достоинству шефа «Монако» гро­зила опасность, оно заявляло о себе самым неуместным образом: втя­нув голову в широкие, мясистые плечи, он смотрел на Ирину Филип­повну с таким изумлением, будто это она была виновна в его курином конфузе.

— Ирина Филипповна, — сказал он, вставая, рвущимся от волне­ния голосом. — Если говорить откровенно, я был против развала Со­ветского Союза...

— Пустите, Александр Борисович! — потребовала монархистка, завьюженная куриным пухом.

— Обождите! — Горчак тревожно оглянулся и уже почему-то шё­потом продолжал. — Но те мои лучшие молодые годы, что остались в нём, и врагу не пожелаешь…

— Зачем вы мне это говорите?

— Чтобы вы по-человечески поняли меня. Представьте: коммуна! Нищета! Один лавсановый костюм, пылесос в рассрочку, и всегда один и тот же отдых — аттракцион в парке имени Шевченко, а за спиной уголовная статья. Пришлось жениться по расчёту, но тут меня тоже обманули: её отец, бухгалтер из Ананьева, обещал мне тридцать ты­сяч приданого, а получил я только восемнадцать. Когда мы ссоримся, я Симе говорю: «Посмотри в зеркало — ты видишь, какое твой папа мне говно подсунул и ещё недоплатил?!» — тут шеф «Монако» увидал, что лицо монархистки, ещё более прекрасное в крутящейся периной дым­ке, тронула насмешка.