Поле Куликово
Шрифт:
– С рязанцами, поди, аль татары с литовцами идут?
– Орда, Богом проклятая. И литовцы да рязанцы, слышно, с ней заодно.
– Матерь Пречистая, когда ж это кончится?
– Всем тяжко, мать, пока вот этим, - он стукнул по рукоятке меча, - не отучим всяких змеев землю нашу поганить... Что ж вы, мальцы, пряников не хотите?
– Я побегу!
– выкрикнула Татьянка, и орава устремилась за её платьем, лишь два карапуза остались и ударились в рёв. Всадник засмеялся, достал из сумы ржаные пряники на меду, и малыши умолкли.
– Покажи мне кузню, мать, - попросил приезжий.
Бабка
Часа через три, когда гонец умчался дальше, возле церкви началась сходка. Мужики слушали старосту, комкая в руках островерхие шапки, подбитые мехом зверей. Были тут не только звонцовские, многие приехали из окрестных деревень - грозные вести в тревожные времена разносятся как ветер.
– Ратаев зовёт князь в свой большой полк, стало быть, и большая война, - медленно ворочал слова староста - немолодой кряжистый мужчина с проплешиной в волосах.
– Должны мы одного кмета на каждые три сохи снарядить. Да вот какое слово княжеское наш боярин передаёт с вестником: Дмитрий Иванович зовёт всякого охотника в войско и о том бьёт челом всякому русскому человеку. Русь он идёт оборонять от погибели. Кто в войско желает - становись по мою правую руку.
Недолго длилось молчание. Молодой белоголовый парень, стриженный под горшок, хватил шапкой о землю:
– Где наша не пропадала!
Он стал по правую руку старосты и поклонился сходке. Мужики загудели, выскочил из толпы и стал рядом с белоголовым мужичок в красной рубахе.
– Что стоите, оратаи?
– крикнул он.
– Великий князь вам кланяется, зовёт на святое дело. То Русская земля поклонилась вам княжьей головой. Дождались праздника богатырского, так что ж потупили вы русые головы? Аль не муромцы - вы, сыны крестьянские? Айда все к нам с Юрком Сапожником!
Толпа мужиков колыхнулась и перешла к охотникам. Бабы, которых на сход не звали, но которые всё же пришли и стояли поодаль, заголосили, кинулись к мужьям и сынам, цепляясь за их одежды. Мужичок в красной рубахе заглушил крики:
– Бабоньки родимые, не лейте слёз раньше времени, не цепляйтесь за полы мужицкие. Не обойтись без нас Дмитрию Ивановичу. Как же не откликнуться нам на его зов, коли пробил час.
– Так, Ивашка!
– Так, Колесо!
– Верно, Ванюша! Все встанем за нашим государем!
– Слушайте, матушки милые, слушайте, жёнушки любые, слушайте, детушки родные, - звенел Колесо, блестя увлажнёнными глазами.
– Жалко нам покидать вас, тяжко вам будет на работе мужицкой - в самую страду битва приспела. Да что поделаешь, коли Бог так судил? Останемся с вами - придёт басурман, и нас побьёт, и дома наши пожгёт, и вас, дорогих, в полон уведёт... Может, помните вы святого отца - странника, что приходил к нам с горькой мукой, принятой от вражеских рук, со словом Божьим? Вспомните его последнее слово: "К мести!" Давно уж горе униженных, опозоренных, осиротевших взывает к нашим топорам о мести правой. Встанем силой единой, - глядишь, побьём ворога, как побил его Дмитрий Иванович на Воже-реке. Да и не все поляжем в битве, к вам обратно возвернёмся. Не бросаем мы вас, но вас жалеючи, уходим на
– Так, Ивашка!
– Ох, речист наш бондарь - всю душу крестьянскую разбередил. И откуда у него, окаянного, слова такие?
Староста взмахнул шапкой, требуя тишины, заговорил:
– Теперя меня слухайте. Значитца, идут в поход мужики и парни, коим восемнадцать годов минуло. Другим не велено. Идём мы, значитца, пешцами, конной силы у князя довольно. На троих-четверых - одна пароконная подвода. Для боярина припасы на его же конях повезём. Значитца, лошади и останутся - это нашим бабам и ребятам помога немалая на жатве. Кому свово коня, кому телегу в поход выставлять, то жребий скажет. Но штоб и кони, и телеги крепки были - проверю. Тем же дворам, кои без тягла останутся, мир поможет - снопы ли возить, дров ли заготовить. Так я говорю?
– Так, батюшка, так, родимай!
– кричали бабы.
– Дале слухайте. Ратников сам поведу к боярину. Старостой за меня останется дед Таршила Мерин. Мужик он - спокойный, сурьёзный, голова у нево, почитай, лошадиная. Забижать зря не станет, баловаться тож не даст. Согласны ль вы?
– Согласны, батюшка!
– зашумели бабы.
Высокий костлявый старик вышел из толпы, поклонился народу.
– Какой он - мерин?
– крикнул один из охотников, конопатый круглолицый парень, поигрывая кистью шёлкового пояса.
– Ещё и за жеребца сойдёт, без мужиков-то!
Его слова покрыл хохот.
– Ай, Сеньша, и помереть без смеху не даст!
Таршила огладил козлиную бороду и сказал:
– У тебя, Сеньша, уж точно ум жеребячий. Гляди, как бы и того не вышибли булавой татарской... Ты, господин староста, на меня не гневайся. Не гневайтесь и вы, сударушки любезные. За честь благодарствую, а принять не могу. Свой должок у меня за басурманом. Пойду за сынка спрашивать. Выберите вы себе другого хозяина, а лучше того - хозяйку. Баба с бабами легше поладит. Вон Меланья - чем не вышла? Умна и строга. Да и настоящего мерина одной рукой пригнёт, не токмо што...
Толпа зашумела, засмеялась, обернулась к Меланье - дородной, сурового вида крестьянке, стоящей поодаль со скрещенными на груди руками. Из-под чёрного вдовьего подбрусника смотрели зеленоватые глаза. Два лета назад возвращалась Меланья из Москвы с мужем. В бору возле речки Пахры подводу остановили лихие люди. Может, ограбив, отпустили бы, но муженёк Меланьи схватился за топор - ему и проломили голову ослопом. Меланья кинулась на душегуба, вырвала дубину и порешила двоих грабителей. С тех пор не раз сватались мужики ко вдове, но она никого не приняла в дом, носила чёрные одежды, растила двух дочек, работала за троих да молилась пуще монашки.
– Так што ты нам скажешь, Мелаша?
– спросил староста, глядя в её лицо.
Женщина потупилась и сказала:
– Пусть мир решает. Я ведь баба - глупая, сгоряча и обижу.
– Знаем тебя, Меланья!- зашумели женщины.
– Гневлива, да сердцем отходчива и чиста.
– Вон краса - какая, а зла и зависти нет к тебе ни у одной.
– Ещё бы зло - ни одного мужика не подпустила, Игнашке свому - досель верна.
– Соглашайся, будь старостихой!
Женщина поклонилась и сказала: