Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

– Коли так, бабы, неча нам больше мужикам мешать. У них - дело ратное, сурьёзное, айдате по избам в поход ратников собирать - время дорого.

– Молодец, Мелаша, бери вожжи покрепче, - засмеялся староста.
– А вы, бабы, знайте: сроку на сборы три дня.

Мужикам староста сообщил княжескую волю: в Москву не ходить, но быть в Коломне в пятнадцатый день августа.

– Князь даст воинскую справу?
– спросил кто-то.

– Наш князь - запаслив, но коли тьма народу сойдётся, где ж ему оружия напастись? Со своим оружием пойдём, да штоб боярину Илье Пахомычу не соромно было за нас на смотру.

Подсчитали справу. Топоры и медвежьи рогатины есть у каждого. Многие владеют

охотничьими луками - вепрей бьют, значит, и луки взять надо. У деда Таршилы, ведающего боярской охотой, осталось несколько лосиных шкур. Сладить щиты - выйдут не хуже, чем из железа.

– Кистени и ножи засапожные сладим сами, а сулицы да ножи подсадочные, коими ноги ордынским коням рубить и животы вспарывать, кузнец Гридя скует. Успеешь, Гридя?

Чернявый мужик, почувствовав на себе общее внимание, опустил кудлатую голову, теребил шапку своими клешневатыми пальцами - так, что из неё шерсть лезла.

– Так ить...
– он закашлялся, потерял слово, с трудом нашёл его.
– Так ить мало железы... Где её взять, железу-т?

– Это, конешно, не ладно, - нахмурился староста.

– Так ить я што?
– кузнец растерялся.
– Я ить могу. Железы б чуток...

– За Пахрой, в Гольцове, кричник живёт, - подал голос Сенька.
– Послать подводу, в день обернётся.

– А ты думай: в Гольцове тож сборы!

– У кричника-т да... есть железа. Так ить крица, она што? Сыра - в ей железа, её калить сколь надоть, присад ей нужон, в угле её опять держи - штоб, значит, сулица вышла. Холодну ковать - того долее. Калёну железу надо, ковану. Вот кабы у ково топоры стары али серпы, косы там. Сошники особливо...

– Слыхали, мужики? Тащи к кузне всё, што есть негодного.

– Пошто негодного?
– крикнул белоголовый Юрко.
– Нет железа добрее, нежель сошник. Беречь ли их ныне? Побьём татарина - новые скуём, а не побьём, так и сохи не нужны станут.

Дороже всех богатств оратаю сошник, но Юрка одобрили.

– Вот, значитца, мирска-то голова, - восхищался рябой мужичок.
– Всюё жизню бы так-то, соопча...

– "Всюё жизню", - передразнил Сенька.
– Гляну, как ты, Филька, свой новый сошник в кузню потащишь.

– А и поташшу!

– Брагу тож давай. Ту, што у тя в погребе третью седмицу бродит. Соопча-то она веселей пойдёт.

– Ишь, на брагу чужу рот разинул!
– рассердился Филька.
– Можа, те ишшо Марью мою отдать?

– Не откажусь, бабёнка ладная.

Филька начал засучивать рукава, но староста прекратил назревающую ссору и смех мужиков. Сход кончился, начиналась ответственная, малопривычная для пахаря работа, и каждый думал, с какого боку за неё взяться. И каждого заботило главное - оружие. Над деревней, под облаками, клёкотали орлы...

В тот день жители Звонцов нарушили вековую традицию - после полудня никто не завалился спать. Каторжная ежедневная работа при скудной пище - ржаной хлеб, квас да репа - требовали короткого отдыха в самые знойные часы, чтобы потом, до темноты, пока глаза видят работу, не разгибать спины. Однако теперь жителям Звонцов казалось преступлением потерять час светлого времени.

По всем московским, муромским, владимирским, переяславским, костромским, ростовским, ярославским, белозёрским и другим землям, где князья отозвались на клич великого князя Дмитрия, в городах и сёлах люди не смыкали глаз от темна до темна, прихватывали и от коротких летних ночей, удлиняя день лучиной. Впервые от начала полуторавековой ордынской беды народ был своевременно предупреждён о надвигающейся грозе, призван к оружию под единое знамя. Весь горький и страшный опыт подсказывал народу, как важно упредить врага в собирании сил, народ верил в такую возможность,

и чувство тревоги не заглушало в его душе ощущения близкого праздника. Каждый считал в те дни, что без его участия врага нельзя одолеть. И эта мысль сильнее сплачивала людей, ибо никогда прежде не было такой уверенности в товарище, который встанет рядом на поле брани. Шли единоверцы, каждый из которых нёс ответственность перед Небом за собственные дела на Земле. Каждый был личностью, неотторжимой от общей веры, от земли с именем Русь, в середине Которой стоял белокаменный город со златоглавыми церквями, с крепкими стенами и сильным войском, и жили в этом городе старший русский князь, государь, и митрополит всея Руси. В те дни зарождалась русская нация, и на первой же поверке истории её жизненную силу должен был испытать сильнейший враг.

Едва запив квасом, захлебав травяным супом или овсяным киселём кусок ржанухи, звонцовские мужики потянулись к кузне. Немолодой попик окропил святой водой горн, наковальню, молот, чернобородого хозяина, благословил на труд. От этого попика, от кузни понеслась через село в окрестные деревни весть: игумен Троицкого монастыря, сподобленный Богом чудотворец Сергий, некоронованный патриарх Русской земли, благословил князя Дмитрия и его войско на битву с ордой Мамая. Люди говорили о благословении со слезами. Церковь, дотоле смирявшая нравы, учившая Любви, Терпению, Покорству и Умилению перед всем живым, что создал Творец, каравшая за насилие над ближним и особенно за пролитую кровь, благословляла поднятый меч и указывала ему жертву. А "жертва" почти полтора века сосала кровь народа и была объектом всеобщей ненависти. Самое большое чудо, которое когда-либо являла православная церковь, она явила летом 1380 года от рождения Христа.

Чем выше воздвигается плотина, сдерживающая ток реки, тем сокрушительней вал воды, когда отпирают шлюз. Долго после Батыева разорения накапливалось хранилище сил народа. Какое же терпение и воля требовались, чтобы в минуту особой ярости и боли не открыть затворы преждевременно! Это мужество владимирских и московских князей - беспримерно. Но без высокого ума и мужества невозможно было выбрать и нужный час, сказать себе "Пора!", решительной рукой сдвинуть ворот, открывая путь волне всенародного действия, которая устремится, наконец, в иссыхающее русло истории государства, чтобы, напоив его обильной кровью, либо родить океан новой жизни, либо иссякнуть в песках мировой истории.

Триж ды стоял русский народ перед выбором - быть или не быть. Первый раз это произошло летом 1380 года. Ныне это - уже четвёртый...

...Молот гремел в кузне села Звонцы, перековывая орала на мечи. Два худощавых подростка, сменяя друг друга, раздували потёртые кожаные мехи, белое пламя живым цветком росло из горна, набитого добротным древесным углём. Чернобородый "Вулкан", по временам отрываясь от работы, отирал лоб рукавом засмолённой холщовой рубахи, зачерпывал ковшиком колодезную воду из глиняной корчаги, поднося к губам, оборачивался к почтительно входящим мужикам.

– Што у тя там? Давай.
– Косясь на ржавый, истончённый в работе обломок косы, половинку серпа, лопнувший обух, ворчал.
– Эт што, вся твоя богатства? Небось, хошь этим-та броню ордынску просечь? Ножишка вот слажу - зад те скрести.

В своём закоптелом святилище, пропахшем гарью древесных углей и железной окалиной, он был не так косноязычен, как на сходе. Стоящий рядом попик качал головой, посетитель опускал глаза, прятал железку, тогда кузнец снисходил:

– Ладно, клади. Не золото, небось, годится. Наконечники к стрелам тож надобны.