Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

Хасан догадывался, чем была вызвана ярость Темир-бека. От одной мысли, что Наиля достанется этому чудовищу с руками гаремного палача, он приходил в ужас, Но теперь ей уже ничего не грозит. И лучше пусть так. Великий Бог, прости Хасана и не обмани его надежды, что царевна умерла легко... Нукеры слышали, что от укусов сторожевой змеи не выживают.

Соскучившийся конь тыкался мордой в плечо хозяина. Очнувшись, Хасан начал седлать его. Он простился с табунщиками, которые успели полюбить этого сына мурзы, высокомерного с сильными, простого с простыми воинами.

После праздника он был героем Орды, а то, что скрестил меч со злобным темником в смертном поединке, сделало его имя почти легендарным. Все жалели, что он не убил Темир-бека, который, по слухам, пытался ворваться в шатёр царевны. Никто не верил, что Мамай, разобравшись, накажет храброго десятника, напротив, ждали милости. И Мамай не обманул ожиданий. Лишь Хасан догадывался: "милость" продлится, пока идут разговоры. Алтын от Мамая и Темир-бека - плохая защита, у аланского бека, пожалуй, было бы надёжнее.

Когда нукеры Алтына объяснили Хасану, о какой потехе вёл речь его новый господин, и показали широкие шаровары из просмолённой кожи, которые натянут на русского пленника, набив их горящими угольями, сердце Хасана стало как угластый кремень. Значит, Мамай раздумал меняться. Доупрямился Васька... Орда уже двинулась, а единственно возможного теперь посланца к Дмитрию с важнейшей вестью Хасану предстоит сжечь собственными руками. Да если бы только простого посланца! За ночь в яме, в бессонных заботах о разбившейся девушке Васька стал Хасану братом.

И тогда первый раз ордынский сотник Хасан подумал о праве, которое дал ему великий Московский князь: уйти из Орды, когда будет необходимо. Один ушёл бы без труда, но в беде оставался его побратим Васька Тупик. Лучше Хасан зарубит его собственной рукой, чем даст врагам насладиться муками товарища. И Хасан, задавив своё горе, стал думать, сидя за чертой Мамаева куреня, где ждал нукеров Алтына, ушедших за русским пленником.

Воины позвали его к котлу с бараниной, и он не отказался. Ел медленно, отвечал на вопросы и шутки, а думал об одном.

– Знаешь, Хасан-богатур, - сказал десятник.
– Ведь наян Галей прислал повелителю выплату за твою драку с темником Темир-беком. Двести баранов. Вон пасутся...

– А что - Мамай?

– Наш повелитель не велит сегодня пускать к нему людей, кроме темников Алтына и Темира. Бараны твоего отца могут пастись здесь сто лет - ведь нынче мы уйдём.

Хасан вскочил на коня, помчался к отаре, охраняемой тремя пастухами и собаками. Чабаны узнали его.

– Где теперь - отец?
– спросил Хасан.

– Его тумен ушёл, Хасан-богатур. Наши юрты тоже складываются.

– Уходите и вы. Штрафа не надо - Мамай меня простил и возвысил. Теперь я - сотник.

Чабаны начали кланяться, прославляя милость повелителя и доблести хозяйского сына.

– Оставьте двадцать баранов этим воинам, - он указал на костёр, где его угощали.
– Остальных гоните обратно. Мне же дайте одного коня, вам хватит двух.

Он указал на горбоносого степняка чалой масти - настоящий конь табунщиков, быстрый и неутомимый, на каких ловят в степи полудиких

лошадей. Чабан расседлал лошадь.

– Уздечку оставь. Скажи отцу, если встретишь: увидимся в битве. Поклонись моей матери - пусть она молится за своего сына.

Воротясь к костру с заводным конём, велел джигитам взять баранов и попросил дать ему турсук с варёной бараньей ногой. Обрадованные воины набили турсук под завязку, выбрав из котла лучшее мясо, в придачу подарили кожаную флягу со свежим кумысом. Хасан тронулся навстречу нукерам Алтына, которые гнали на верёвке русского пленника. Васька шёл, высоко подняв голову. При взгляде на Хасана он откачнулся назад, и нукер огрел его плетью.

– Шагай, свинья, рано начал спотыкаться!

В глазах Тупика прошла тень гнева, но тут же они подёрнулись ледком, он двинулся на сотника, словно перед ним было пустое место.

– Джигиты!
– крикнул Хасан.
– Развяжите князя, ему надо силы набраться, иначе он до начала потехи падёт, как загнанная кляча.

Всадники загоготали, один наклонился, разрезал узел на руках пленника.

– Удальцы! Кто может поговорить с ним на его языке?

– Сы-вынья!
– выкрикнул один под хохот.

– Су-уська!
– отозвался второй.

Третий добавил совсем грязное слово.

"А ведь лошади - умнее, - думал Хасан, замечая, как ледок нарастает в синих глазах боярина.
– И это покорители сотен народов, хозяева половины мира, добирающиеся до другой? Скоты, мясо для мечей и стрел. Вот такими их держат, чтобы, не думая ни о чём, шли подыхать за золочёные юрты, тысячные табуны, сотенные гаремы ханов и мурз. И ведь научили их смотреть на иноплеменников, как на баранов, которых им дозволено резать и стричь до бесконечности. Найдётся ли сила, способная вразумить этих тварей, заставить понять, что их тоже можно стричь и резать?.. Русь-Матушка, я, твой приёмный сын-полукровок, виноватый перед Тобой за их вины, чувствую - Ты можешь! Только Ты одна. Больше некому..."

Убедясь, что русского ни один из четверых не понимает, сказал:

– Боярин! Держи выше голову и следи за мной. Тебя раздумали обменивать, меня раздумали четвертовать, Ну, что ж, для воина быть убитым почётнее, чем подохнуть в яме, ожидая, когда тебя обменяют, как скотину. Сейчас я тебя буду кормить, и ты ешь. Так надо, боярин, нам ведь предстоит нелёгкое дело.

Хасан, всё ещё опасаясь, по-русски говорил полунамёком, следя за лицами нукеров; они поглядывали выжидающе, держа наготове смех в глотках. Хасан решил не обманывать их надежд.

– Я сказал ему - перед скачками лошадей кормят овсом, но поскольку он ещё - не лошадь, придётся подкормить его бараниной. Это поможет ему дольше скакать.

Под смех всадников Хасан развязал турсук, отхватил кусок баранины, кинул Тупику, и тот поймал, впился в мясо зубами. "Молодец, Васька! Понял меня, поверил мне".

– Наян, - смеялись нукеры, - проси хана Алтына поставить тебя нашим начальником - ты нам нравишься.

– Я ещё должен ему понравиться.

– Понравишься, как изжарим эту свинью.