Полёт шмеля
Шрифт:
Жунас придержал Лёнчика, позвал его на разговор, рядом был Жёлудев, — и Лёнчик позвал Жёлудева пойти с ними.
Они зашли в пустовавшую по дневной поре Ленинскую комнату, Жунас торопливо закрыл дверь и тотчас взволнованно проговорил:
— Что делать, что делать? Кто-то заложил, но кто?!
— Не все ли равно кто, — первым отозвался Жёлудев. — Не один, так другой бы. Так оно все и должно было быть.
— А что, собственно, нового? — Лёнчик пожал плечами, изображая полнейшее хладнокровие. — Ну, пугал. Полроты проголосует «против», что он против половины роты? Побесится — и проглотит.
Жёлудев, со змейкой своей иронической улыбки
— Да никто не проголосует «против», я ведь тебе уже говорил.
— И ты? — вопросил Лёнчик.
— Я говорю: никто! — сказал Жёлудев.
Жунас молчал. Лёнчик повернулся к нему:
— А ты?
— Я что, ты же знаешь, я сам первый, — сбивчиво произнес Жунас.
— Ну вот, — сказал Лёнчик. — Мы с Альгисом проголосуем «против».
— И будете вдвоем. — Кто из них троих действительно был абсолютно хладнокровен — это Жёлудев. — А Портнов вас потом съест без постного масла.
Дверь в Ленинскую комнату снаружи рванули, на пороге объявился Кутнер.
— Заговоры плетете?! Не хрен якобинскую диктатуру разводить, живо к вверенному под командование личному составу!
Численный состав роты, не считая офицеров, был сто три человека, на собрании, как сообщил Жунас, открывая его, присутствовал сто один. Ленинская комната оказалась набита под завязку. Мест, чтобы сесть, всем не хватило, многим пришлось стоять. Лёнчик тоже стоял. Обосновался он в самом дальнем конце комнаты, в углу, море затылков, вся рота как на ладони. Получилось это как бы само собой, но когда увидел перед глазами всю роту, а он позади нее, словно пастух, Лёнчик осознал, что, не отдавая себе в том отчета, занял такую позицию специально.
Лицом к роте, у противоположной стены за столом сидели всего двое: Жунас и замполит Правдин. У Жунаса было мятое, потерянное лицо, он постоянно смотрел в бумаги на столе, лишь изредка поднимая глаза — чтобы тут же и опустить. Капитан Правдин, наоборот, сдвинув очки на кончик носа, поверх них безотрывно смотрел перед собой, переводя взгляд с одного человека на другого, словно непременно хотел встретиться взглядом с каждым.
Жунас открыл собрание. Капитан Правдин взял слово и, напомнив об агрессивной политике США, только и мечтающих уничтожить Советский Союз, проехал по Афанасьеву танком: сравнил его с теми предателями, что сотрудничали во время Великой Отечественной войны с немцами. Следом за ним выступил командир взвода, в котором служил Афанасьев. Он потребовал вымести Афанасьева из рядов комсомола поганой метлой. Старшина Кутнер говорил до того по-необычному тихо — половины его слов до задних рядов не долетало. Но все же требование исключить Афанасьева из комсомола он огласил вполне внятно. Потом пошли выступления всех остальных. И все как один требовали избавить комсомол от Афанасьева. Майор Портнов сидел в первом ряду, молчал — словно его и не было на собрании. Самому Афанасьеву, несмотря на то, что он то и дело тянул вверх руку, слово представлено не было. Жунас, видел Лёнчик, всякий раз хотел это сделать, вопросительно смотрел на замполита рядом, но всякий раз замполит отвечал Жунасу отказом. Лёнчик тоже тянул вверх руку, даже подавал голос, требуя дать ему слово — предложить объявить Афанасьеву выговор, чтобы у собрания был выбор, — но его руки Жунас будто не видел и будто его не слышал.
Собрание катилось вперед предуготовленным путем, Афанасьева могло спасти лишь голосование.
И, как то было в начале собрания, прежде чем Жунас предложил роте голосовать, капитан Правдин,
— Итак, — унылым механическим голосом проговорил Жунас, — поступило только одно предложение: исключить рядового Афанасьева из комсомола. Ставлю предложение на голосование. Кто «за», прошу поднять руки.
Руки поднимались вяло, с откровенною неохотой, но поднимались, их становилось все больше, через десяток секунд перед Лёнчиком стоял сплошной частокол. Он с ужасом смотрел на него: это было то самое, про что говорят «лес рук». Это было не большинство, это, кажется, были все до последнего человека. Осталось только поднять руку ему.
— Похоже, единогласно, — поднявшись в рост и изучающе оглядев Ленинскую комнату, проговорил Жунас. В голосе его прозвучало облегчение. — Прошу опустить руки.
Ощетинившаяся лесом рук Ленинская комната тотчас обезлесела.
— Кто «против», — подсказал Жунасу капитан Правдин.
— Кто «против», прошу поднять руки, — послушно повторил за Правдиным Жунас.
Мгновение, пока Лёнчик преодолевал себя, почудилось ему длиной со всю его прежнюю службу. Оно длилось, длилось и не могло кончиться. Страх, высасывая из него волю, свистел под ложечкой смертельной воронкой. Афанасьеву каюк, уже не помочь, повелительно говорил страх, поднимать руку бессмысленно. Бессмысленно, не помочь, не смей!
Лёнчик не заметил, как рука у него оказалась поднята. Вот еще не была — и вот уже была вскинута.
Возвышавшийся над столом Жунас смотрел на него с ужасом.
— Ты… что? — заикаясь, выговорил он. — Опусти руку. Мы уже проголосовали. Сейчас «против».
— Я «против» и есть, — сказал Лёнчик.
Вся Ленинская комната обернулась к нему, словно по команде. Одни стриженые затылки до этого, и взамен их — одни лица. И с первого ряда обернулись все офицеры, обернулся майор Портнов.
— Ты… «против»? — словно не веря, опять заикнувшись, переспросил Жунас.
— Вы уверены, младший сержант Поспелов, что вы «против»? — пришел на помощь Жунасу капитан Правдин.
— Так точно! — почему-то по-уставному, словно это было не комсомольское собрание, а ротное построение, и он вызван перед строем, ответил Лёнчик.
— Но вы же только что голосовали «за»! — голос замполита так и светился проницательностью.
— Я не голосовал «за», — сказал Лёнчик.
— Но я же видел!
— Это вы не меня видели. Я не голосовал «за».
Капитан Правдин уже раскрыл рот, намереваясь продолжить их препирательство, майор Портнов остановил своего зама.
— Опускайте руку, младший сержант Поспелов, — свивая губы в крученую жесткую бечевку, сказал он, — что вы ее все держите. Устанете. Младший сержант Поспелов проголосовал «против», — разворачиваясь к столу, за которым сидели Жунас с капитаном Правдиным, проговорил он. — Хочет «против», пусть будет «против».
— Что ты наделал, что ты наделал, — как заведенный, с отчаянием приговаривал Жунас четверть часа спустя, когда собрание было завершено, и они шли в сержантской шеренге впереди строя обратно на дежурство в техздание. — Афанасьеву не помог, его все равно исключили, а какую жизнь тебе Портнов теперь устроит!