Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма

Гумилев Николай Степанович

В записке идет речь о редактировании «протоколов» Замятниной, которые она вела во время заседаний «Академии стиха» весной 1909 г., когда Вяч. И. Иванов выступал с лекциями по теории стиха (под «прошлогодними лекциями» Гумилев имеет в виду «лекции, прочитанные в прошлый — 1908/1909 гг. — сезон»). Эти «протоколы» требовали переработки, ибо записи Замятниной были «крайне неразборчивые и невразумительные», ибо «предмет она понимала плохо и, как непривычный студент, конспектирующий лекцию, сплошь и рядом записывала не то, что важнее, а то, что легче улавливается» (см.: Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 90). Между тем, уже в сентябре 1909 года участники «Академии...» активно обсуждали вопрос об ее продолжении и «расширении»: помимо Вяч. И. Иванова в качестве «лекторов» планировалось участие И. Ф. Анненского и В. Я. Брюсова (в отношении последнего эти планы остались неосуществленными). В октябре, как отмечено в дневниках М. А. Кузмина (записи от 18, 19 октября 1909 г.) Гумилев и Иванов имели продолжительные беседы о дальнейшей работе «Академии стиха», а 21 октября 1909 г. состоялось заседание, открывшее «второй сезон» ее работы (см.: Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. С. 178). Неизвестно, когда именно возникла идея «восстановления текста прошлогодних лекций», о которой идет речь в настоящем письме (не исключено, что она предварительно обсуждалась еще летом, во время визита Замятниной к Гумилеву в Царское село), однако собственно ее реализация приходится на это «страдное» для участников «Академии...» время. Для содействия в «восстановлении» лекций Иванова по конспектам Замятниной Гумилев предполагал привлечь троих из постоянных слушателей «Академии...»: литератора и режиссера Бориса Сергеевича Мосолова (1888–1941), который учился в это время на романо-германском отделении Петербургского университета и ранее участвовал в «Кружке молодых» (см. комментарий к № 54 наст. тома), поэта и литературоведа Владимира Николаевича Ивойлова (1883–1942, псевдоним — В. Княжнин) и Е. И. Дмитриеву, вернувшуюся к этому времени вместе с Волошиным из Коктебеля (см. комментарий к № 66 наст. тома). Как и Гумилев, Ивойлов и Дмитриева присутствовали на

всех «запротоколированных» лекциях 1909 г., а Мосолов пропустил только одно заседание (см.: Гаспаров М. Л. Указ. соч. С. 91–104). В дневнике М. А. Кузмина имеются записи, что Гумилев, Мосолов и Дмитриева, действительно, собрались на «башне» «в субботу» 24 октября 1909 г., затем они втроем «работали» во вторник 27-го и субботу 31-го октября (Ивойлов нигде не упоминается, вероятно, он «взял самоотвод»). Согласно записям Кузмина, совместные «занятия» Гумилева, Мосолова и Дмитриевой, иногда вдвоем, иногда втроем, продолжались всю первую половину ноября (см. записи от 3, 6, 10, 11 ноября), но затем грянул скандал, связанный с разоблачением «Черубины де Габриак» (см. комментарий к № 66), и «триумвират», естественно, распался. 17 ноября Кузмин многозначительно отметил: «Дома еще был Гумми и Бородаевский, вскоре явился и Мосолов, но не Дмитриева, которая была крайне расстроена сообщением <Гюнтера>» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915... С. 186).

На основе воспоминаний В. Пяста можно, однако, предположить, что работа по восстановлению лекций была все-таки доведена до конца Б. С. Мосоловым. В передаче Пяста (не упоминавшего в этой связи Гумилева или Дмитриеву), «Мария Михайловна Замятнина, интересуясь решительно всем в полной мере молодо, живо и понятливо, — несмотря на свои хозяйственные заботы, ставшие более тяжелыми после смерти хозяйки дома, помогала Б. С. Мосолову в составлении лекционных записей», и в результате «лекции «Про-Академии», записанные целиком Б. С. Мосоловым, составили бы превосходное введение в энциклопедию русского стиха...» (см.: Пяст В. Встречи. М., 1997. С. 100–101). Эти, увы, утерянные ныне записи, возможно, оставшиеся где-то в бумагах Мосолова, и явились по всей вероятности конечным плодом инициативы, о которой идет речь в письме Гумилева.

72

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Автограф — РГБ. Ф. 109. К. 17. Ед. хр. 33.

Дат.: 14 ноября 1909 г. — по содержанию письма.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Ея Высокородию Марье Михайловне Замятниной. Таврическая, 25, кв. Иванова». Штемпеля и марок нет (вручено нарочным).

Письмо написано в самый разгар финала «черубинианы» и относится по содержанию к 10-м числам ноября 1909 г. (см. ниже). Хронология событий, сохраненная в дневниковых записях М. А. Кузмина, следующая. 11 ноября Гумилев был на башне, где переводчик И. фон Гюнтер «выдал, что de Габриак — не более как Дмитриева, и еще разные разоблачения» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 184). Через четыре дня после этого, 15 ноября, Кузмин отметил в своем дневнике, что «Гумми пропал куда-то» (Там же. С. 186); но 16 и 17 ноября Гумилев снова появился у Иванова, а 18-го, после драматического объяснения с Е. И. Дмитриевой у Брюлловых (см. комментарий к № 66 наст. тома) — «сидел сам не свой в недрах “башни”» (С. 187). 19-го произошла стычка Гумилева с Волошиным в мастерской Головина и вызов на дуэль, которая состоялась 22 ноября 1909 г. Естественно предположить, что письмо было написано во время четырехдневной «пропажи» Гумилева, т. е. между 12–15 ноября — когда он решил «не показываться» в Петербурге, — то ли в результате последнего «отказа» Дмитриевой, то ли после общения с Гюнтером, опасаясь сплетен и уже неминуемого «скандала» (см. комментарий к № 66 наст. тома). Если также учесть, что день 13 ноября был для Иванова и Кузмина «театральным», а 15 ноября М. М. Замятнина уходила с Ивановым в Литературный фонд, то письмо Гумилева, скорее всего, можно отнести к 14 ноября — субботе, уже привычному дню совместной работы по лекциям «Академии стиха» (см. комментарий к № 70 наст. тома).

Стр. 3–4. — Как и в предыдущем письме к М. М. Замятниной, речь идет о коллективной реконструкции текста весенних лекций в «Академии стиха» (именно поэтому Гумилев отправляет свой текст на поправку «комиссии» — см. комментарий к № 71 наст. тома). Возможно, к тому же, что «восстановление» лекции о рифме представляло собой особенно сложную задачу. Рифма обсуждалась на двух заседаниях «Академии стиха» 14 и 23 апреля 1909 г., причем на первом из них выявились существенные теоретические разногласия между докладчиком Ю. Н. Верховским и Вяч. И. Ивановым, вызванные «противоречивостью высказываний Иванова». Лекция же о рифме, прочитанная Ивановым 23 апреля, носила «технически и теоретически сложный характер» (см.: Гаспаров М. Л. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г. // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 91–97). Стр. 6–7 — Осенью 1909 г., готовясь к первой поездке в Абиссинию, Гумилев искал попутчиков. 9 ноября он поговорил об этом с Ивановым в присутствии адресата настоящего письма М. М. Замятниной и М. А. Кузмина: «Гумилев уговорил Вяч<еслава> ехать с ним, но даже убедил М<арию> М<ихайловну> в полезности этого. Mais il est farce («Но он же очень смешон» (франц.)), Вячеслав!» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915... С. 183). Намерение Иванова поехать в Абиссинию, по-видимому, получило поддержку со стороны не только Замятниной, но и падчерицы Иванова и его будущей жены В. К. Шварсалон, которая была обеспокоена состоянием поэта в «мучительное, трудное» для него время: «Ведь выход же есть один — уехать. Но туристами не хочу, не могу, слишком душа против этого <...> — а в Рим он сейчас не соберется — значит, он должен ехать в Абиссинию, дальше от союза и всего» (Дневниковые записи В. К. Шварсалон // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 331). 16 ноября 1909 г., как записывал Кузмин, «Гумми без конца толковал с Вяч<еславом> о путешествии...», причем к этому времени «абиссинский» замысел у Иванова уже несколько видоизменился: «Теперь Вяч<еслав> хочет ехать в Нубию и по Нилу...» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. С. 186). В течение следующих двух-трех недель Иванов колебался, но в конце концов, как известно, все же не поехал. 3 января 1910 г. он сообщил Брюсову: «Чуть-чуть было не уехал с Гумилевым в Африку... но был болен, оцеплен делами и — беден, очень беден деньгами» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 523). Возможно, окончательный отказ Иванова был как-то связан и со смертью И. Ф. Анненского. 2 декабря 1909 г., вернувшись из Киева, Кузмин записал: «Вяч<еслав> болен, Анненский умер на вокзале от разрыва сердца. Как неожиданно!». В день похорон, 4 декабря: «Вяч<еслав> все болен <...> Картолинку получил от Гумилева из Одессы. Жаль все-таки, что он уехал» (Кузмин М. А. Дневник... С. 191, 192). В это время Гумилев подплывал к Константинополю, ничего не зная о смерти своего «Учителя».

73

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.

Автограф — РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 2.

Дат.: 24 ноября 1909 г. — по датировке Р. Д. Тименчика (НП. С. 56).

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Валентину Иннокентиевичу Анненскому». Штемпеля и марок нет (вручено нарочным).

Стр. 3–4. — Ср. дневниковую запись М. А. Кузмина от 24 ноября 1909 г. о поездке в Царское село: «...Ехали со Зноской; он показывал письмо к Маковскому, <...> которое его будто несколько расстроило. Были Чулков, Мейерхольд, Бородаевский и Потемкин. Женя читал свою вещь, кажется, не очень понравившуюся. Потом ужинали и дивагировали. Коля поехал нас провожать, чтобы делать мне конфиденции, но я был так расстроен Женей, что не был склонен их выслушать...» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 189). Евгений Александрович Зноско-Боровский (о нем см. комментарий к № 78 наст. тома), читал на этом вечере пьесу «Крейсер «Алмаз» (Цусима). Сцены из войны» (вышла отдельной книжкой в 1910 г.). Адресат данного письма, Анненский-Кривич, Кузминым не упоминается, и можно предположить, что он на вечере не присутствовал. «Конфиденции» Гумилева, по всей видимости, касались В. К. Шварсалон (см. о ней комментарий к № 77 наст. тома). Стр. 4–5. — 27 ноября 1909 г. Гумилев выехал из Петербурга в Киев, где вместе с Кузминым, А. Н. Толстым и П. П. Потемкиным выступал на вечере «Остров искусства» 29 ноября 1909 г. После окончания вечера Гумилев пригласил учившуюся тогда на киевских Высших женских курсах А. А. Горенко в гостиницу «Европейскую» пить кофе и получил ее «последнее и окончательное» согласие на брак (подробнее см.: Тименчик Р. Д. «Остров искусства»: Биографическая новелла в документах // Дружба народов. 1989. № 6. С. 244–253; а также: Кузмин М. А. Дневник 1908–1915... С. 190–191, 655–657; Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 32–33). В следующий день, 30 ноября (день кончины И. Ф. Анненского), Гумилев отправился из Киева в Одессу и оттуда на два месяца в Абиссинию.

74

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.

Автограф — РГБ. Ф. 109. К. 17. № 28.

Дат.: 1 декабря 1909 г. — по почтовому штемпелю.

Почтовая открытка с видом Одессы. Штемпель почтового отделения Одессы — 01.12.09.

Стр. 1. — В Одессу Гумилев приехал из Киева 1 декабря 1909 г. На следующий день он сел на пароход через Варну в Константинополь (см. ниже); перед отъездом он еще побывал в сопровождении художницы А. А. Экстер (в мастерской которой он вместе с Кузминым остановился в Киеве — см.: Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 190; Тименчик Р. Д. «Остров искусства»: Биографическая новелла в документах // Дружба народов. 1989. № 6. С. 251; добавим, что ее муж, «декадентский меценат» Н. Е. Экстер финансировал издание «Чтеца-декламатора» — см. комментарий к № 69 наст. тома) на готовившейся к открытию художественной выставке «Салон» и там же, спеша «на пароход, идущий в Африку», познакомился с Д. Д. Бурлюком (см.: ЛН. С. 494). Из Одессы Гумилев также послал открытку М. А. Кузмину (см. комментарий к стр. 6–7 № 72 наст. тома). Стр. 3–5. — Сведения о путешествии Гумилева в Абиссинию зимой 1909/1910 гг. крайне ограничены: фактически единственный источник достоверной информации представляют собой опубликованные в наст. томе письма. Из данного письма Иванову выясняется, что первоначально, как и в прошлом году, Гумилев собирался отправиться пароходом в Константинополь

через турецкий порт Синоп, где он в сентябре 1908 г. застрял на 3–4 дня в карантине (см. комментарий к № 48 наст. тома). Но в этот раз — по-видимому, уточнив пароходные рейсы уже после отправления открытки, — он поехал в Константинополь «альтернативным» маршрутом через Варну. Из Одессы он отправился, действительно, «в среду» — однако 2-го, а не 3-го декабря, как он ошибочно писал Иванову (после бурных событий предыдущих двух недель Гумилев путался в датах: следующий вторник был соответственно 8-е декабря, а не 9-е). Днем в четверг, 3-го декабря, он прибыл в Варну, где тоже оказался карантин, однако Гумилев на несколько часов «сбежал» на берег. В полночь он отплыл в Константинополь; туда, как он и предполагал в открытке приятелям из Варны, он приехал, скорее всего, утром, в субботу 5/18 декабря (№ 76 наст. тома). Судя по той же открытке, он в тот же день сел на «румынский пароход», делавший остановку в Пирее по пути в Александрию, куда он доехал во вторник, 8/21 декабря. Вероятно, на следующий день он поехал поездом в Каир (см. №№ 76, 77 наст. тома) и провел там 5–6 дней (12/25 декабря он ездил «в пустыню на охоту»). К 16/29 декабря он перебрался поездом в Порт-Саид — отправочный пункт по Суэцкому каналу и Красному морю в Джибути (24 декабря 1909 / 6 января 1910 г. — см. №№ 80, 81, 82 наст. тома), исходную точку всякого путешествия вглубь Абиссинии. Из Джибути (25 декабря 1909 г. / 7 января 1910 г.) Гумилев добрался до Дыре-Дауа и Харэра, но дальше, в Аддис-Абебу (№№ 81, 82), не поехал (подробнее см. № 83 наст. тома). Даты его обратного маршрута из Абиссинии не зафиксированы, однако П. Н. Лукницкий сообщает, что Гумилев заехал в Киев около 2 февраля 1910 г. («Ночевал у В. Эльснера. В Киеве был у Анны Андреевны Горенко») и прибыл в Петербург и Царское село 5 февраля (Труды и дни. С. 199; на следующий день, 6 февраля 1910 г., неожиданно скончался его отец). Если предположить, что он вернулся в Россию прямым рейсом из Джибути (см. № 83), то, должно быть, он отплыл не позже 2/15 января и приплыл в Одессу не позже 1 февраля 1910 г. Стр. 5. — Упоминание о Триесте, по-видимому, относится непосредственно к Вяч. Иванову, который к моменту отъезда Гумилева из Петербурга, как будто бы, все еще намеревался присоединиться к нему в Африке (см. № 72 наст. тома и комментарий к нему). Иванов, должно быть, думал поехать через Триест (по давно ему знакомой дороге в Италию) и оттуда морем в Египет: Гумилев, уточняя вопрос о карантине на Черном море, указывает ему на более удобный маршрут. На настоящее письмо Иванов, очевидно, не отреагировал.

75

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.

Автограф — РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20.

Дат.: 3/16 декабря 1909 г. — авторская датировка.

Монохромная открытка с изображением фонтана городского сада г. Варны, адресованная: «Москва. ЕВБ Вал<ерию> Як<овлевичу> Брюсову. Цветной бульвар, собств<енный> д<ом>». Штемпели стерты. Авторская датировка по ст. стилю.

Стр. 3. — Предыдущее письмо Гумилева к Брюсову было более чем шестимесячной давности (11 мая 1909 г., см. № 65 наст. тома). Безусловно, столь долгое молчание объяснялось, отчасти, сближением Гумилева с Вяч. И. Ивановым и возникшим при этом охлаждением Брюсова к «изменившему» ученику (напомним, что в упомянутом майском письме Гумилев весьма сдержанно отозвался о «Всех напевах» Брюсова и восторженно — о лекциях Вяч. Иванова в Поэтической академии, а Брюсов, со своей стороны, не отвечал Гумилеву по поводу печатания его стихов и не участвовал в «Острове»). В это же время Гумилев сблизился и с другим «учителем», И. Ф. Анненским, а также приобрел известный самостоятельный «вес» в литературных кругах в качестве участника «молодой редакции» «Аполлона». Но следует также иметь в виду, что после встречи с Гумилевым в Москве в конце мая (см. комментарий к № 13 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома) Брюсов провел три месяца за границей (с середины июля по середину октября (Рига, Берлин, Прага, Швейцария, Париж, Бельгия)), а по возвращении в Москву (18 октября 1909 г.) пережил острый кризис личных отношений с Н. И. Петровской и был вовлечен в тяжелые редакционные интриги, сопровождавшие агонию умирающих «Весов». Стр. 5–8. — Как наглядно видно из этих строк, Гумилев в этом году, в отличие от прошлого, имел четкий план путешествия. К тому же, он в этот раз изначально не планировал длительного путешествия, рассматривал свою поездку скорее как «разведку». Возможно, что он уже имел в виду точную дату возвращения, связанную с (редкими) пароходными рейсами из Джибути. Слова «о павианах и пальмах» по-своему прокомментировал В. В. Бронгулеев: «Многие, прочтя эту открытку, могут получить о поэте совершенно превратное представление. Может сложится впечатление, что он просто праздно шатающийся бездельник, не знающий, чем себя занять, и поэтому бессмысленно стреляющий все, что попадается ему на глаза. Такое мнение будет глубоко ошибочным. В поэте все еще продолжалось становление «мужского начала». Он стремился сделать из себя сильную личность... <...> Отсюда и фраза о «двух, трех павианах». Вполне возможно, что по тем же причинам он был так скуп в своих письмах на какие бы то ни было лирические отступления. Он крайне опасался проявить хотя бы малейшую сентиментальность и, может быть, как раз потому, что все время подозревал в своей душе ее присутствие» (Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 154–155). Стр. 7–8. — В сентябре 1909 г. было решено продолжить в расширенном виде весенние лекции «Академии стиха» (см. комментарий к № 65 наст. тома). 21 сентября 1909 г. секретарь «Аполлона» Е. А. Зноско-Боровский обратился в этой связи письмом к Брюсову: «Уже в прошлые годы молодые поэты Петербурга общались на частных квартирах в особых собраниях, во время которых читались доклады, посвященные вопросам формы стиха, затем разбирались новые, ненапечатанные стихотворения, с которыми их авторы знакомили тут же собрание. С этого года эти собрания решено поставить на более прочное основание и соединить с «Аполлоном», главный редактор которого Сергей Константинович Маковский отнесся к этой идее с большим сочувствием. План этих собраний остается прежний, только будут они происходить более регулярно (предполагается — еженедельно) и, следовательно, более серьезно. И вот для чтения лекций-докладов все будущие участники собраний очень приглашают Вас, зная, что Вы в этом году намерены жить в Петербурге. <...> Кроме вас для той же цели пока приглашены гг. Вячеслав И. Иванов и Иннокентий Ф. Анненский, в числе своих слушателей вы увидите всех молодых поэтов, живущих здесь. Главным инициатором является Н. С. Гумилев» (РГБ. Ф. 386. К. 86. Ед. хр. 61. Л. 1; цит. по: ЛН. С. 494). 26 октября Брюсов ответил на это предложение согласием, обещав «прочесть 5–7 лекций по теории и истории русского стиха», начиная, однако, только после Рождества (см.: Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 524). Однако 18 января 1910 г., размышляя в мрачных тонах о разладе русской литературной жизни и своем разочаровании в молодых писателях (среди них — Гумилев), которых он «первый приветствовал», Брюсов написал Вяч. Иванову: «В Петербурге у вас я не вижу никаких радующих предзнаменований. Может быть, я ошибаюсь, судя издалека. Мне кажется, что союз «Аполлона» — вполне внешний. <...> «Академия» — учреждение очень приятное, заслуживающее всяческой поддержки, полезное, но ведь оно имеет смысл только при существовании истинной жизни. Иначе ее роль — сохранять, и бессмысленно сохранять, традиции и формы, чтобы передать их более счастливым поколениям» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым... С. 524–525). Лекции Брюсова не состоялись, — хотя несколько месяцев спустя, 2 июня 1910 г., он все же сообщал в письме к П. Б. Струве: «И эту Академию я могу только от всей души приветствовать и надеюсь быть ей полезным: готовлю для нее целый курс о русском стихе и о стихе вообще...» (см.: ЛН. С. 495).

В связи с упомянутым Зноско-Боровским планом более регулярных и «серьезных» собраний, «домашняя» (башенная) «Академия стиха» было переименована в «Общество ревнителей художественного слова» (название определилось в десятых числах октября) и официально зарегистрирована под таким названием в петербургском градоначальстве: «Учредителями Общества 20 октября 1909 г. зарегистрировались <...> И. Анненский, Вяч. Иванов и С. К. Маковский. 20 ноября Правление Общества сообщило в канцелярию градоначальника свой состав: действительный статский советник И. Ф. Анненский, потомственный дворянин А. А. Блок, потомственный почетный гражданин В. Я. Брюсов, титулярный советник Е. А. Зноско-Боровский, сын титулярного советника В. И. Иванов, потомственный дворянин М. А. Кузмин, коллежский асессор С. К. Маковский (РГИА СПб. Ф. 287. Оп. 1. Д. 148. Л. 1, 4)» (ЛН. С. 494–495; после кончины Анненского на его место был кооптирован Ф. Ф. Зелинский). Заседания проводились теперь в помещении редакции «Аполлона» и начались за месяц до отъезда Гумилева, 26 октября 1909 г.: «Первые недели — по воспоминанию Вл. Пяста — прошли, чередуясь, в повторении и развитии «Про-Академического» курса Вячеслава Иванова и связанных с ним общностью подхода, как и темы, лекций Иннокентия Федоровича Анненского» (Пяст В. Встречи. М., 1997. С. 105). По изложению В. Иванова в письме к Брюсову от начала января 1910 г., в котором он также утверждал «полное» отделение «Общества ревнителей...» от «Аполлона» «в смысле организации и юридически»: «Я читал в этом семестре о метафоре и символе (три вечера) и потом о внутренних формах лирики, именно о «reine Lirik» и гимне. Анненский был прерван <...> на начале серий: «Ритмы Пушкина и их судьба в нашей позднейшей лирике». Зелинский в этом полугодии прочтет о законе клаузулы в прозаическом периоде и об элегическом ритме (дистихи) в антике и у нас» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым... С. 523). Ср. также анонимную газетную заметку о деятельности «Общества ревнителей...» к началу февраля 1910 г.: «В этом году были прочитаны курсы: И. Анненского (прерваны его смертью), В. Иванова (О метафоре), М. Кузмина (О прозаическом стиле), Е. Аничкова (Поэтика Веселовского), Ф. Зелинского (Об элегантном стиле) <...> были прочитаны и разобраны: трагедии И. Анненского; «Венок сонетов» М. Волошина; стихи А. Блока, Н. Гумилева, В. Бородаевского и друг<их>. Ю. Верховским были прочитаны найденные им стихи Баратынского и Дельвига» (Речь. 8 февраля 1910. № 38). Краткий обзор деятельности «Общества ревнителей...» за весь период по декабрь 1916 г. с указанием литературы см.: Шруба М. Среды Вячеслава Иванова и связанные с ним литературные объединения // Вячеслав Иванов: творчество и судьба. К 135-летию со дня рождения. М., 2002. С. 181–183.

76

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

ЛН (публ. Р. Д. Тименчика в комментариях (С. 494)).

Автограф — Архив Лозинского.

Дат.: 3/16 декабря 1909 г. — по дате письма № 75 наст. тома.

Почтовая открытка — художественная фотография с изображением болгарского сельского хора и надписью под изображением: «Варна. Народно селско хоро. Varna. Danse nationale bulgare», — адресованная: «Russie. Петербург. Редакция «Аполлон». Мойка, 24». Штемпели неразборчивы.