Полное Затмение
Шрифт:
— Ты свою роль бы хоть выучил, маленький подонок! — проскрежетала Гермиона, наградив его очередным рубцом между костлявых плеч.
Римплер механически пробормотал извинения. Гермиона была права. Он и вправду не мог сконцентрироваться на игре. Ум его блуждал, отдельные фрагменты его словно бы отрывались от целого и образовывали чудовищные, увенчанные ментальными телекамерами островки самостоятельного сознания; предательские высеры разума ополчились против хозяина и сардонически оглядывали его,
Вспышки боли перестали ослеплять его разум, как должны были, а, наоборот, привели в чувство. Включилось нечто вроде эйдетического восприятия, услужливо подстилая иронизирующей части ума слепяще-белый фон для призрачных картинок. И он увидел своё творение на мыслеэкране болевых сполохов. Узрел Колонию, величественно обращающийся ПерСт, технологический тотем, сходный с перенесённым в космос идолом острова Пасхи. Космос был чёрен и бесконечно пуст, бриллиантово сиял и лучился немыслимыми энергиями. Космос бомбардировал станцию высокоэнергетическим излучением по всему спектру. Перед мысленным оком Римплера промелькнули, как на чертеже, тысячетонные конструкции ПерСта, мили первоклассной электронной начинки, миллионночиповые вычислительные кластеры, тысячи компьютерных мозгов, управляющие тысячами стянутых воедино сегментов, и роящиеся посредь всего этого, во чреве исполинского машинного организма, точно бактерии кишечной палочки в пробирке, люди — независимые от хозяина-ПерСта и вместе с тем взаимосвязанные. Он увидел системы жизнеобеспечения, фильтры и воздущные регенераторы, десятки резервных модулей, призванные в случае катастрофы противостоять вечно грызущим станцию снаружи клыкам стылого космического вакуума, и атмосферную заслонку от солнечного ветра. Он представил себе конструкцию Станции, будто на экране инфракрасного сканера, с залитыми красным и жёлтым светом горячими участками и более холодными синими, с ослепительно сияющими на солнце панелями фотоэлементов...
Он прокрутил в уме посекционную сборку комплекса, отнявшую двадцать лет. Медленный процесс этот в памяти Римплера немыслимо ускорился, сегменты Колонии наплывали друг на друга и оседали, тянулись в космос, точно отростки кораллового рифа, внутри которого вместо рыбёшек сновали инженерные челноки. Станция начала разрастаться с секции A. В те времена ПерСт напоминал скорее атолл, одинокий островок в безбрежном море. Затем появились секции B, C, D, а теперь готовилась к стыковке секция E. Годы кропотливой работы, материализующей бриллиантовое совершенство технологии.
И это он, Римплер, разработал проект, надзирал за его воплощением, наращивал вокруг себя годовыми кольцами. Вокруг себя! понял он с ужасающей, омерзительной ясностью. Он уподобился раку-отшельнику, бегущему от собственной наготы. Колония была всего лишь защитным панцирем Бенджамина Брайана Римплера.
В детстве он восхищённо наблюдал за плывущими в небесах спутниками. Мальчишку очаровывало величие небосклона, одолевали мегаломаньяческие фантазии подвесить туда собственную звезду. На планете становилось всё теснее и дискомфортнее, человечество с самоубийственным энтузиазмом вгрызалось в экосистему и пожирало её. Подросшего Римплера это пугало. Он возмечтал обзавестись альтернативным, самодостаточным миром, экосферой, управляемой по разумным принципам, где человек получил бы второй шанс найти общий язык с природой и ответ на вызовы демографического взрыва — ибо то должен был оказаться лишь первый искусственный мир в цепи себе подобных.
Во всяком случае, так он твердил себе и журналистам. Колония примет и накормит бедных. И действительно, большую часть населения ПерСта составляли низкооплачиваемые технари. Выглядело это благородно. Никакого эгоизма, что вы...
Но теперь он понимал, что Колония — монументальный памятник его самолюбию.
Здесь, в эксклюзивной жилой секции, где сила тяжести составляла 2/3 от нормальной, а существовать можно было с известным комфортом, Римплер, казалось, каждодневно влачил на себе тяжкий груз Станции, отдавая, впрочем, себе отчёт в невротической природе этой иллюзии. Каждая система жизнеобеспечения, каждый резервный модуль и воздушный шлюз представлялись доктору патетическими анальными затычками.
Он откинулся на пятках, посмотрел на Гермиону снизу вверх и вдруг устыдился собственного пристрастия к паразитическому времяпрепровождению.
— Проваливай! — резко бросил он.
— Ты чего? Ах ты червячиш...
— Нет, правда. Это не игра. Вали отсюда.
— Ну бля, чего ты в бутылку лезешь, урод? Ты стареешь. Уж на что я профи, но есть же какие-то физионормы. Если ты закинешься...
— Вали отсюда!
Она отступила на шаг, опустила хлыст, с трудом возвращаясь от образа доминатриссы к подлинной своей ипостаси девушки по вызову.
— А деньги?
— Я тебе авансом заплатил. Пошла вон.
Гермионе шутить с лицензией не хотелось. Негритянка отвернулась, что-то недовольно пробормотала и поплелась к двери, захватив только свой прыжкостюм, небрежно брошенный на кровать. Даже из каучука вылезти не дал, сморчок паршивый! (И вправду сморчок.) Но Римплер был самым могущественным человеком на борту, кроме, может, только Прегера. Если захочет, её вышвырнут через шлюз.
Я в админской секции, молча размышляла Гермиона, если сейчас зайти в телефонную будку и вызвать Прегера... Старый пердун всё ещё на подчинителях. Если я... чёрт...
Римплер смотрел ей вслед. Инфантильная, склонная к автоэротизму часть его разума мечтала окликнуть Гермиону, извиниться, припасть к её ногам и снова ощутить удары хлыста. Римплер мысленно отвесил таившемуся в себе невротику хорошенькую оплеуху. Заткнись, сука.
Забвения эти игры больше не принесут. БДСМ не вставляет. Может, наркотой закинуться? Уснуть и видеть сны...
Он представил, как проходит в эвакошлюпку.
Все шлюзы настежь, воздух долой, и я падаю голый в пустоту... Он мысленно — и наяву — сжался, подтянув колени к подбородку.
Там снаружи Терри...
Он отогнал и эту мысль.
Попытался подумать о еде, выпивке...
Он сидел на пятках, полностью обнажённый. От тела пахло вазелином, а от лица — феромонными духами, спина горела от рубцов. Его раздирало настойчивое стремление кинуться к ближайшему шлюзу и нагим выпрыгнуть в космос. Обрести свободу. Мимолётную свободу.
— Папа?
У него кишки узлом завязались, спину свело судорогой. Страх накатил кислой стылой волной. Клэр! Голос Клэр. Такого ужаса, как сейчас перед Клэр, он даже перед собственной матерью, снежной королевой семейного масштаба, не испытывал.
Он до усёру боялся своей дочери.
Если Клэр видела Гермиону, то... Но нет, её голос прозвучал из дверного динамика. Гермиона ушла по техкоридору, с Клэр они не могли столкнуться.
— Клэр, я сейчас! — крикнул он. — Я в душе.
Потом нажал кнопку на двери и сказал динамику:
— Семь-три.
Дверь проанализировала голос, подтвердила его принадлежность хозяину и открыла. Спальню, однако, Римплер оставил пока запертой.
— Я сейчас! — крикнул он через внутреннюю дверь. Метнулся в ванную, включил ультразвуковой душ, постоял под ним, ёжась. Мысль, что сейчас на звуковых волнах играет композиция Стравинского, принесла ему облегчение. Слышать он её не слышал, но ощущал на собственной шкуре.