Полное Затмение
Шрифт:
Голос Стейнфельда по рации заорал: Остроглаз, если ты не под огнём, беги назад к метро, обойди вестибюль и проследи, чтоб узников вытащили из...
Остроглаз был под огнём, но снялся с места и побежал, думая: Вот-вот я узнаю, как это, когда тебе стреляют из ружья в затылок. Возможно, он ничего и не почувствует, если пуля окажется разрывной. В таком случае нервная система взорвётся прежде, чем успеет донести до мозга информацию о ранении. Ну да-а-а, скорее всего, так и будет, держи карман шире.
Потом он оказался у задка
Юкё выстрелил, и штурмовика отбросило назад. Но он был в броне и тут же поднялся, переводя ствол на Юкё. Если в него сейчас выстрелить гранатой, на таком расстоянии взрыв прикончит и Юкё тоже, подумал Остроглаз.
Тут Рикенгарп прыгнул на штурмовика сзади, просунул ствол своего ружья под шлем... никакая броня тут не поможет... Голова в шлеме осветилась изнутри пламенем выстрела и перекосилась под странным углом... штурмовик сложился пополам и упал...
Узники врассыпную убегали к станции метро, Дженкинс и Уиллоу сгоняли их ко входу в подземку. Остальные вели спорадическую перестрелку с двумя другими бойцами ВА, засевшими в развалинах.
Остроглаз сконцентрировался на штурмовиках: вон они, прячутся за перевёрнутой каменной скамейкой и стреляют в какую-то невидимую цель. Он поднял M-83, зарядил гранату и выцеливал ВАшников до тех пор, пока внутри не прозвенел тревожный сигнал: Сейчас тебя заметят. Он выстрелил, скамейка опрокинулась на бойцов всеми пятьюстами фунтами камня и раздавила. Ебать, да тут себя сверхчеловеком почувствуешь. А потом блевать тянет, вот же херь.
Отходим! кричал по рации Стейнфельд. Грузовики едут!
Остроглаз побежал сквозь дымные вихри. Увидел кого-то на коленях, человек пытался встать, лицо его закрывало дымом, но... это один из наших, понял Остроглаз и помог ему подняться. Хасан. Арабу прошило пулей ногу. Кажется, коленную чашечку раздробило. Надо будет скобку поставить... Двое потащились через поле боя, как участники забега с партнёром на плечах.
Спустились на разрушенную станцию подземки, где по стенам метались лучи фонарей и всё время приходилось
Кто-то ещё — это был Рикенгарп — подбежал помочь Остроглазу с Хасаном. Араб кричал от боли, взывая к Аллаху. Платформа станции, вагонетки, лужи света от ламп-переносок. Ожидавшие внизу помощники из местных уложили Хасана на носилки (араб долго кусал губы, чтобы не заплакать от боли, но всё же сломался). Группа устремилась по туннелю к замаскированному проходу в канализацию и наружу. Остроглаз думал: Как у меня во рту пересохло, как у меня губы потрескались. Как я хочу пива.
Когда они вошли в парадное главного дома Клауди-Пик, меднокожий мальчик исчез. Остался слабенький голосок, который неутомимо твердил Свенсону: Твой последний шанс, беги, прыгай в машину, выбей ворота, Стиски, беги же...
Охранник шёл впереди. Эскорт на экстракцию.
— Обычная ЦХ-экстракция, сэр.
Цереброхимическая экстракция.
Мы всего лишь отберём пробу вашей мозговой жидкости, сэр, через иглу, больно не будет, сэр, вам это не причинит вреда, память не пострадает. Мы просто хотим убедиться, что вы тот, за кого себя выдаёте, а не притворяетесь — вместе со всеми своими сотрудниками. Пожалуйста, сюда, сэр.
Они ещё до Службы пытались его проверить, но Свенсон шёл в списке последним, и поэтому они опоздали, да ещё один из слуг оказался бывшим членом компартии, и с ним надо было разобраться, даром что он ушёл от комми много лет назад и был Крэндаллу беспрекословно лоялен...
Почти полночь. Охранник зевнул и прикрыл рот ладонью.
— А нельзя подождать до завтра? — спросил Свенсон.
Охранник виновато покачал головой. Он не носил шлема. Что это означало? Более формальная процедура или менее формальная? У него пушка, стреляющая разрывными пулями: вот она, пристёгнута к бедру. Без кобуры. Он стоял спиной к Стиски. В доме почти все спят. Стиски... Свенсон... мог бы схватить охранника за горло, опрокинуть, отобрать пушку, угнать из гаража машину, выбить ворота и при некоторой удаче спастись бегством.
Так почему же он бездействует?
Ему казалось, что он всё ещё следует в процессии. Ему чудилось, что он всё ещё на Службе, лицезреет медленно вращающуюся молекулу ДНК; какое это было чудо, когда мальчишка по имени Джебедайя вышел к алтарю, и голограмма молекулы спустилась к нему, окутала его, заключила в себя, увлекла во вращение, и тогда гимн взмыл к высшей точке, а потом по кругу пустили деревянную чашу с дубовым листом, чтобы каждый пожертвовал немного своей крови, так что, когда очередь дошла до Свенсона... Стиски... Свенсона... дубовый лист уже плавал в крови...
— ...конец всем войнам, — говорил Рик Крэндалл, — когда все крови смешаются, и останется только одна раса. Разве может постичь разделение единственную расу? Конечно, нет.
Стиски, беги.
Неимоверная красота детского пения зачаровывала его.
Наша Нация — вот Его меч...
Всех объединяла не знающая сомнений, бездумная вера в Рика Крэндалла.
Я был мошкой в фонаре, подумал Свенсон/Стиски. Я был грязной полосой колёсных следов на белоснежном снегу. Я разделён внутри себя.