Полное Затмение
Шрифт:
— Да, — промямлил Свенсон, — думаю, что я...
Уотсон резко развернулся к нему.
— Ты действительно понимаешь мою мысль? Русские могут смести некоторые наши аванпосты, но в это же время наши люди заронят семена новой формы в обывательскую глину, оплодотворят ими обычных людей. У нас есть связи, у нас лобби. Мы тянем за ниточки. А когда восстанет новая форма... опять же по иронии судьбы, здесь уместно процитировать еврейскую легенду о големе, человекоподобном существе, сотворённом из глины... когда голем восстанет, он будет слушаться только
Глаза Джебедайи возбуждённо сверкали. Сияли пониманием, немыслимым у десятилетнего мальца.
Если бы Стейнфельд увидел этого мальчика, подумалось Свенсону, он бы испугался. Он бы приказал его убить.
Но Свенсон понимал, что не сможет.
Уотсон взирал на мальчика с тихим умилением. И, да, некоторой опаской. Он и думать позабыл о высказанных Свенсоном возражениях. Он встал, потянулся и весело произнёс:
— Ну что, пойдём обратно в дом, где тепло, светло и есть какао, гм? — Обернулся к Свенсону. — Ты с нами, Джон? Будешь немного горячего какао, э?
Свенсон улыбнулся, возвращаясь к своей роли, и позволил персонажу облечь себя.
— То, что доктор прописал!
Он тоже встал и потоптался, разминая негнущиеся ноги. Идя к двери за Уотсоном и мальчиком, он услышал, как Уотсон говорит ребёнку:
— Видишь, Джеб? Мы тут все одна семья.
Свенсон весь день наблюдал, как подтягиваются в имение Крэндалла гости. К закату их собралось уже сорок. Двенадцать новоприбывших оказались детьми. Дети вели себя важно, говорили тихо и явно нарадоваться не могли.
Спустя несколько минут после того, как пробило восемь вечера, он снова оказался в часовне — вместе со всеми остальными. Как и все остальные, Свенсон был одет в чёрную с серым униформу и нёс чёрный деревянный подсвечник с красной свечой. Ночь была тихая, почти безветренная; на заснеженном лугу между главным домом и часовней пламя лишь слегка заколебалось.
Свенсон шагал в процессии, глядя себе под ноги, точно опасался споткнуться. Так оно и было. Он боялся, что ему ноги откажут, стоит глянуть на часовню. Но Эллен Мэй шла рядом с ним и шептала на ухо тоном девочки, получившей роскошный рождественский подарок:
— Ты глянь только на часовню! Какая красота!
Он повиновался. Часовня ярко светилась на фоне леса. Свет разноцветных огней из её окон смешивался на нетронутом снегу, и снег от этого играл всеми цветами радуги, оставаясь, однако, девственно чистым.
— Снег вокруг часовни — как чистая душа, — произнесла она, и Свенсон, по идее, должен был бы сдержать тошнотный импульс. Ох уж эта сахариновая сладость рождественской витрины в церковной лавке.
Но Свенсон цепко контролировал себя, своё настроение и восприимчивость к окружающему, поэтому он бросил взгляд на снежное поле и подумал: Да, как чистая душа.
— Наши следы на снегу — точно грехи, — сказал он. В семинарские годы подобная банальность заставила бы его презрительно фыркнуть. — Наутро Господь пошлёт новый снегопад, чтобы прикрыть их. Наше спасение приидет от Него с небес.
Она потянулась к нему и на миг
Одновременно, частью сознания, он думал:
Кто-нибудь. Пожалуйста. Вытащите меня отсюда.
Свет падал из окон и вырывался из дверей часовни.
Копья света тянулись к огромному стальному распятию. Стальному, подумал он. Мысленным оком он видел Иисуса... нет, Рика Крэндалла... по пояс в ордах неверных мусульман и евреев, карликов, способных лишь бесноваться у Его ног, царапаться и огрызаться на Него, и Крэндалл расчищал себе путь стальным крестом, точно боевой секирой, рубил наотмашь, проливал потоки крови...
Он встряхнулся и отогнал образ. Со свечи ему на руку упала горячая капля воска, и он ощутил, как бережно переливает та плоти свой жар.
Снег скрипел под ногами. На полпути к часовне он услышал голоса. Крэндалл и Уотсон, возглавлявшие шествие, подхватили гимн.
Кто наш Господь? Иисус — наш Господь. Какова Его воля? Воля Его — к чистоте. Что же Он очищает? Мир очищает Он. Что у Него за Меч? Наша Нация — вот Его меч. Кто наш Господь? Иисус — наш Господь.Пение продолжалось. Крэндалл с Уотсоном возглашали зачин, остальные откликались, и Свенсон тоже. Он сдерживал дрожь в своём голосе. Ему почудилось, что он слышит далёкий раскат грома. Но нет: это снежинка упала в лесу.
Господь слышит всё.
Вытащите меня отсюда...
Дети скандировали:
Наша Нация — вот Его меч.
Тут Свенсон увидел меднокожего мальчика.
Он резко остановился и уставился на ребёнка, так что все на него цыкнули, кроме Эллен Мэй, которая схватила его за руку и шепнула:
— С тобой всё в порядке?
Свенсон механически возобновил шествие, но взгляда от меднокожего мальчика оторвать не смог.
Мальчик шагал рядом с ними в том же темпе, но молчал. Ноги его не касались снега. Поза не менялась. Ребёнок был наг, держал руки опущенными вдоль бёдер и взирал на Свенсона с загадочной усмешкой. Будто спрашивал: А почему ты здесь, с ними?
Эллен Мэй проследила взгляд Свенсона.
— Что там такое?
Она его не видит, сообразил он.
Он помотал головой и поплёлся дальше, глядя на мальчика. Он ждал, когда видение растает.
Собственно, это был не мальчик: так, подросток, очень близкий к возмужанию. Не по годам развитой, окончил манильскую школу в шестнадцать и сразу же поступил в иезуитский университет. Его труп нашли в канаве, в кровавой грязи, и сквозь разлагавшуюся плоть мальчика проросли сорные травы.