Полное Затмение
Шрифт:
Свенсон/Стиски видел на снегу рядом с процессией святого Себастьяна. Святой тяжело дышал в предсмертном экстазе, и с каждым вздохом стрелы чуть глубже вонзались в его плоть...
Но это был не святой Себастьян, а меднокожий мальчик, у которого шла кровь из тех мест, куда вонзились красные стрелы, стрелы, оперённые пламенем свечей.
Джон, ты однажды написал мне письмо о церкви, сказал мальчик. Ты мне говорил, что лишь ритуалы имеют значение. Больше ничего. Поиски исторической основы Иисуса не имеют значения. Христианская философия тоже не имеет значения. Вера не имеет значения. Для тебя, говорил ты, значение имеют ритуалы, сжатые символьные последовательности, апофеоз стремления к безопасности,
— Ритуал есть ритуал, — ответил Свенсон.
— Ты чего? — шепнула Эллен Мэй.
Он покачал головой. Они почти пришли. Часовня уже рядом. Он почувствовал, как створка двери касается его ноги, подталкивая внутрь. Он представил себя рыбой в потоке у плотины, затянутой в завихрение перелива. Вот-вот он окажется в сияющем бескрайнем озере, где никогда больше не придётся блуждать бесцельно...
Нет! воскликнул меднокожий мальчик. Борись с течением! Это твоя слабость.
Свенсон взглянул на него. Мальчик теперь был одет, как священник к мессе. В чёрную с золотом сутану.
Не ходи туда, или ты меня потеряешь, произнёс мальчик. Лицо его изменилось, повзрослело, превратилось в лицо падре Энсендеса. Джон, эти люди убили меня.
Что же Он очищает?
Мир очищает Он.
Через распахнутые врата часовни он видел парящую над алтарём голографическую проекцию. Там сияла молекула ДНК, дезоксирибонуклеиновой кислоты, в конформации двойной спирали. Она вращалась, сверкая, как рождественская ёлка, а за нею светились иконописные лики Иисуса и Рика Крэндалла.
Если я войду туда, подумал он, мне кранты.
Но сил бороться с течением не осталось. Порыв исходил изнутри. Человек не может откусить собственные зубы. Течение уносило его.
Процессия вступила в часовню. Ритуал начался.
Оккупанты перекрыли все дороги из иммигрантских гетто Двадцатого округа: алжирского, конголезского, пакистанского и прочих. В домах, выходящих на перекрёстки, угловые квартиры были реквизированы ВА, и там засели наблюдатели. В самих гетто ВА развернул кампанию повальной регистрации всех жителей, родившихся за пределами Франции или происходящих от иностранцев в первом поколении. Иммигрантам позволяли покидать гетто лишь при условии, что у них имелось разрешение на работу от ВА и фотокарточка с идентификационным чипом. Полицейские еженедельно прочёсывали гетто по спискам, предоставленным коллаборантами; «неблагонадёжных или потенциально опасных» инсургентов окружали и загоняли в грузовики за дорожными блоками, а потом увозили мимо КПП и наблюдательных постов, по озарённым луной и холодными зимними звёздами улицам.
Однажды вечером, в восемь часов тридцать минут по местному времени, оливково-серые четырёхтонные грузовики ВА, битком набитые узниками, неспешно ехали себе по рю Эрмель в сторону рю Орденер. У старой церкви напротив районного управления Восемнадцатого округа грузовики начали поворот. Старое здание некогда служило полицейским участком, а теперь, после бомбёжек, от него остались одни развалины. Большинство соседних улиц, проложенных под холмом Монмартр, тоже превратились в хаотичную мешанину архитектурных ошмётков. Фасады старых каменных домов кое-где уцелели, но за ними громоздились одни обломки. Сквозь выходящие на разрушенную улицу окна проглядывало тёмно-синее ночное небо, а морозный, алюминиевого тона лунный свет выхватывал из сумрака фасадные декоративные
В этот момент Стейнфельд, засевший в руинах управления, щёлкнул тумблером передатчика. Улица в десяти футах от передового грузовика встала на дыбы, навстречу водителю ударил фонтан горящего асфальта. Грузовик резко затормозил на краю кратера, и решётку радиатора лизнуло пламя. Водитель попытался развернуться, но второй грузовик только начал тормозить и не успел остановиться.
Из восточного выхода разрушенной станции метро выскочил Остроглаз, из западного — Юкё, а за ними Жан-Пьер и Рикенгарп. За Остроглазом появились Дженкинс, Уиллоу, Хасан и Симон.
Остроглаз хохотал на бегу: давно подавляемое нетерпение наконец вырвалось наружу. Он был вооружён гибридом ружья и гранатомёта M-83. Он повернул налево и залёг за фонарём, торчавшим из развалин у края тротуара, подобно одинокому дереву, чудом уцелевшему после лесного пожара. Бронированные стёкла в окнах замершего грузовика поползли вниз, со стороны водителя высунулось тупое рыло ружья, но Остроглаз уже прилаживал M-83 на металлическое ограждение импровизированного боевого поста и целился. В гарнитуре затрещало, раздался голос Стейнфельда, говорящего остальным: Не стрелять, пока не увидите, как они бегут от грузовика. Остроглаз...
Остроглаз выстрелил. Ствол подпрыгнул, переделанный гранатомёт издал резкое шипение, сменившееся роскошным, под стать фейерверкам на Четвёртое июля, БУМММ, от правого переднего колеса грузовика полетели клочья резины, а затем на месте колеса вырос и стал быстро разбухать огненный шар, колёсная рама приподнялась, точно грузовик был молодым бычком и вздумал огреть хозяина копытом, огненный шар на долгую секунду озарил мостовую и поддон грузовика, а потом грузовик осел в пламени, и от него в стороны растянулось дымное кольцо. Остроглаз видел, как выворачивается ось и вылетает из корпуса двигатель, выдирая на своём пути капот; орошённый маслом движок напоминал детёныша первобытного зверя, только что вылупившегося из металлического яйца. От двигателя тоже пошёл дым, и язычки пламени стали лизать его.
Остроглаз почувствовал, как набирает силу, раздувается и лопается внутри, словно воздушный шарик, незримый пузырь возбуждения. Он снова захохотал, и все чувства обострились; холодный ночной воздух, казалось, осел на его руках и лице трескучей коростой. От смеси запахов гари, кордита, нитроглицерина и крови бешено колотилось сердце.
Он заряжал следующую гранату, не шире пары сложенных вместе пальцев, когда Юкё открыл огонь по ВАшникам во втором грузовике — или, может быть, враги выстрелили в него первыми, трудно было сказать; в любом случае, пламя по обе стороны вспыхнуло одновременно. Остроглаз прицеливался и стрелял без единой мысли: ему не о чем было думать. Передок второго грузовика вспучился и взорвался.
От старого железного фонаря прямо над его головой полетели искры. Он на мгновение отвлекся... и понял, что его увидели, в него целятся, и этого прикрытия больше недостаточно. Ему опалило макушку. По рации прозвучал вопль Стейнфельда: Прикрыть Остроглаза!
Остроглаз краем глаза углядел, как Рикенгарп поднимается из засады и с воплем стреляет по грузовику из двуствольного автомата Узи-3, из обоих стволов; дверца кабины грузовика распахнулась, и наружу вывалился человек... А у этого гитариста яйца на месте, подумал Остроглаз. Он на четвереньках отполз назад, спрятался за кучей мусора, увенчанной крупным обвалившимся карнизом, и пули почти тотчас прошили кучу совсем рядом с его головой. Не лучшее укрытие, может, даже скверное. Он приподнял голову и увидел, как на другой стороне улицы из грузовика выскакивает штурмовик, наугад стреляет в Рикенгарпа сквозь пламя и султаны дыма от покорёженного двигателя, а Рикенгарп выпускает ответную очередь по задку грузовика. Девятимиллиметровые пули выбили фонтан осколков из мостовой у ног Рикенгарпа.